— Тогда куда же он делся? — спрашивает она.

— Не знаю. — Вся злость Грега мгновенно испаряется. — Утром мы проснулись и нашли записку, что ему надо идти. Вот такие дела. Вчера вечером после твоего ухода он был какой-то странный. — Грег неловко переминается, будто и так сболтнул лишнего.

— Что?

— Не похож на себя. Слишком близко к сердцу принял всю эту фигню, — говорит Грег и прикусывает язык.

— Повтори!

Вид у Грега до крайности смущенный.

— Ну, он, типа, сказал, что считает, будто история с картиной может лишить вас обоих шанса остаться вместе.

— Так ты думаешь…

— Уверен, он не имел в виду…

Но Лив уже протискивается к выходу.


В воскресенье дел никаких нет, и день тянется бесконечно. Лив сидит в притихшем доме — телефон молчит, мысли путаются и крутятся в голове — и ждет конца света.

Она еще раз звонит ему на сотовый, но, когда срабатывает автоответчик, тут же дает отбой.

У него психологическая ломка.

«Конечно нет».

У него было достаточно времени на то, чтобы понять, что он теряет, связавшись со мной.

«Ты должна ему доверять».

Как жаль, что рядом нет Мо.

Ночь осторожно подкрадывается, воздух сгущается, окутывая город пеленой тумана. Смотреть телевизор ей не хочется, она ложится, но спит плохо, урывками, и просыпается уже в четыре утра, чувствуя, как мысли сплетаются в один ядовитый узел. В половине шестого она сдается, наполняет ванну и лежит в ней, ожидая, когда небо начнет светлеть. Потом тщательно укладывает волосы феном, надевает серую блузку и юбку в тонкую полоску, что в свое время так нравилась Дэвиду. В таком виде она похожа на секретаршу, однажды заметил он, словно это был большой плюс. Наряд дополняют искусственный жемчуг и обручальное кольцо. Она аккуратно наносит макияж. Слава богу, что теперь есть средства, способные замаскировать круги под глазами и посеревшую кожу.

«Он обязательно придет, — уговаривает она себя. — И вообще, надо же хоть во что-то верить».

А город между тем потихоньку пробуждается. Стеклянный дом окутан туманом, что еще больше усиливает ее чувство оторванности от остального мира. Внизу тянутся вереницы автомобилей, которые можно определить только по красным точкам габаритных огней. Машины двигаются медленно-медленно, совсем как кровь в закупоренных артериях. Она пьет кофе и съедает половинку тоста. По радио сообщают о пробках в Хаммерсмите и о заговоре с целью отравить украинского политика. Позавтракав, она наводит идеальный порядок на кухне. Затем достает из подвесного шкафчика старое одеяло и аккуратно закутывает в него «Девушку, которую ты покинул». Она закладывает и расправляет углы так, словно заворачивает подарок, стараясь держать картину обратной стороной к себе, чтобы не видеть лица Софи.


Фрэн нет в ее коробке. Она сидит на перевернутом ведре, глядя на реку, и развязывает шпагат, закрученный сотнями петель вокруг огромной связки пакетов из супермаркета.

Когда Лив подходит к ней с двумя чашками в руках, Фрэн поворачивается и сразу устремляет глаза к небу. А небо отвечает ей крупными каплями дождя, приглушающими все звуки и ограничивающими мир берегом реки.

— Что, бегать не будешь?

— Нет.

— На тебя не похоже.

— Теперь все на меня не похоже.

Лив протягивает ей кофе. Фрэн делает глоток, урча от удовольствия, смотрит на Лив:

— Не стой столбом. Присаживайся.

Лив не сразу понимает, чего от нее хотят, и только потом замечает ящик из-под молока. Придвигает его поближе, садится. Важно вышагивая по брусчатке, к ним направляется голубь. Фрэн сует руку в жеваный бумажный пакет и бросает ему корку. Здесь удивительно тихо и спокойно: Темза с мягким всплеском набегает на берег, вдалеке слышен шум транспорта. Интересно, что написали бы газетчики, если бы увидели, с кем завтракает шикарная вдова известного архитектора? Из тумана появляется баржа и медленно проплывает мимо, ее огни исчезают в серой рассветной дымке.

— Похоже, твоя подруга уехала.

— Откуда ты знаешь?

— Я давно здесь сижу, достаточно для того, чтобы быть в курсе. Ты умеешь слушать. Понимаешь? — стучит она пальцем по виску. — Сейчас никто никого не слышит. Все точно знают, что хотят услышать, но никто толком не слушает. — Она замолкает, словно пытаясь что-то вспомнить. — Я видела тебя в газете.

— Думаю, весь Лондон видел меня в газете, — подув на кофе, отвечает Лив.

— Газета здесь. В коробке, — машет Фрэн рукой в сторону подъезда, а потом тычет пальцем в сверток под мышкой у Лив: — Это она?

— Да, — отвечает Лив. — Это она.

Лив ждет, когда Фрэн выскажет свою точку зрения насчет преступления Лив, перечислит причины, по которым та не имела права оставлять картину себе, но Фрэн молчит. Она шмыгает носом и снова обращает взгляд на реку.

— Вот почему я и не люблю обзаводиться барахлом. Когда жила в ночлежке, у меня вечно все тырили. И неважно, где это лежало — в шкафчике или под кроватью, — они улучали момент, когда тебя нет, и просто брали. Кончилось тем, что я боялась отойти, чтобы не остаться без своего барахла. Ты только представь!

— Что представить?

— То, чего лишаешься. Хотя бы нескольких вещей. Лив смотрит в обветренное, морщинистое лицо Фрэн и внезапно с радостью понимает, что еще не все потеряно в этой жизни.

— Прямо помешательство какое-то, — говорит Фрэн. Лив идет вдоль реки, с ее свинцовыми водами, и чувствует, как глаза застилают слезы.

34

Генри уже ждет ее у задней двери. В этот последний день перед зданием Высокого суда полно телевизионщиков и протестующих. Генри предупреждал, что так и будет. Она выходит из такси, и, когда он видит, что у нее в руках, его улыбка превращается в гримасу.

— Неужели это то, что я… Зря вы так сделали! Если мы вдруг все же проиграем, то заставим их прислать бронированный фургон. Господи Иисусе, Лив! Вы не можете нести работу стоимостью в несколько миллионов фунтов, словно буханку хлеба.

Лив еще крепче сжимает картину.

— Пол здесь? — спрашивает она.

— Пол? — Он торопливо ведет ее к залу судебных заседаний, точно врач, который спешит отправить больного ребенка в больницу.

— Маккаферти.

— Маккаферти? Понятия не имею. — Он снова смотрит на сверток. — Твою мать! Лив, могли бы меня и предупредить.

Она идет вслед за ним через пост охраны, проходит в коридор. Генри подзывает охранника и показывает на картину. Тот, явно удивившись, кивает и что-то бормочет в переносную рацию. Дополнительные силы правопорядка, очевидно, уже на подходе. И, только оказавшись в зале суда, Генри слегка расслабляется. Он садится, облегченно вздыхает и обеими руками трет лицо. Затем поворачивается к Лив.

— Знаете, ведь дело еще не проиграно, — сочувственно улыбается он и смотрит на картину. — Едва ли это вотум доверия.

Лив молчит. Она оглядывает зал: народ все прибывает и прибывает. Сидящие на галерее для публики глядят на нее с холодным любопытством, словно она не ответчица, а подсудимая, и ей страшно встретиться с кем-то глазами. Марианна Эндрюс сегодня с головы до ног в оранжевом, с пластмассовыми серьгами в тон. Единственное дружелюбное лицо в море равнодушных лиц. Женщина ободряюще кивает Лив, поднимает вверх большой палец: мол, держись. Лив видит, как Джейн Дикинсон, о чем-то переговариваясь с Флаерти, усаживается на скамью в другом конце зала. Помещение наполняется звуками шаркающих ног, гулом голосов, скрипом стульев, стуком опускаемых на пол портфелей. Репортеры оживленно болтают, прихлебывая кофе из пластиковых стаканчиков. Они по-дружески обмениваются записями, кто-то протягивает кому-то лишнюю авторучку. Лив, чувствуя, что начинает паниковать, пытается взять себя в руки. На часах без двадцати десять. Она то и дело смотрит на дверь в надежде увидеть Пола. «Нельзя терять веры, — думает она. — Он обязательно придет».

Она говорит себе те же слова и тогда, когда до десяти часов остаются только две минуты. Примерно в десять появляется судья. Зал встает. Лив уже не в силах справиться с паникой. «Он не придет. Теперь он уж точно не придет. О боже, я не смогу это сделать, если его здесь не будет». Она пытается нормализовать дыхание и закрывает глаза, чтобы успокоиться.

Генри пролистывает документы.

— Все хорошо? — спрашивает он.

— Генри, — шепчет Лив онемевшими губами. — Я могу взять слово?

— Что?

— Могу я обраться к суду? Это очень важно.

— Сейчас? Судья собирается вынести вердикт.

— Это действительно очень важно.

— А что вы собираетесь сказать?

— Просто попросите его. Пожалуйста.

Генри явно настроен крайне скептически, но решительное выражение лица Лив заставляет его согласиться. Он наклоняется к Анжеле Сильвер и что-то шепчет ей на ухо. Она, нахмурившись, оглядывается на Лив, встает и просит разрешения подойти к судейскому месту. Кристофер Дженкс получает приглашение присоединиться.

Лив с пылающим лицом следит за тем, как барристеры вполголоса совещаются с судьей. У нее даже ладони вспотели. Потом оборачивается на битком набитый зал суда. Атмосфера настолько враждебная, что это ощущается на физическом уровне. Чтобы снять напряжение, Лив еще сильнее сжимает картину. «Представь, что ты Софи, — твердит она себе. — Она сумела бы выдержать».

Наконец слово берет судья.

— По всей вероятности, миссис Оливия Халстон хотела бы обратиться к суду. — Он смотрит на нее поверх очков. — Начинайте, миссис Халстон.

Тогда она встает и, все так же судорожно сжимая картину, проходит вперед. Она явственно слышит каждый свой шаг по деревянному полу и как никогда остро чувствует на себе взгляды присутствующих. Генри, возможно беспокоясь за сохранность картины, остается стоять в нескольких футах от нее.