Лив помнит, как Дэвид взял все в свои руки: велел ей отвести женщину в кафе на другой стороне площади и отчитал по-испански тех мужиков. Американка, которую звали Марианной Джонсон, пила ледяную воду, обеспокоенно наблюдая за происходящим. Оказывается, она только прилетела этим утром и не знает, куда ей идти и что делать.

— Простите, а когда умерла ваша мать?

— О, три месяца назад. Я понимаю, что мне следовало приехать раньше. Но возникает столько сложностей, когда не говоришь по-испански. А мне ведь еще надо было, чтобы тело отправили для захоронения на родину… а я только что развелась, и все легло на мои плечи…

Ее корявые пальцы были сплошь унизаны жуткими пластмассовыми кольцами, на голове — бирюзовый шарф, который она постоянно теребила.

Дэвид разговаривал с каким-то мужчиной, по-видимому хозяином дома. Поначалу тот держался агрессивно, но уже десять минут спустя они уже обменивались теплым рукопожатием. И вот Дэвид уже подсел к ним за столик. Ей надо отобрать вещи, которые она хочет оставить, сказал Дэвид, а он даст ей адреса транспортных компаний, которые все упакуют и переправят в Америку. Хозяин дома разрешил оставить имущество до завтра. Все остальное можно отдать за небольшую плату грузчикам, которые уж потом распорядятся по собственному усмотрению.

— Как у вас с деньгами? — деликатно спросил он. И в этом он был весь.

Марианна Джонсон чуть не плакала от благодарности. Они помогли ей рассортировать вещи: отодвинуть их налево и направо, в зависимости от того, что она собиралась оставить себе. И пока они этим занимались, Лив повнимательнее пригляделась к предметам на тротуаре. Там была пишущая машинка «Корона», толстые альбомы в кожаных переплетах с пожелтевшими вырезками из газет.

— Мама была журналисткой, — объяснила женщина, бережно складывая альбомы на каменные ступени. — Ее звали Луанна Бейкер. Я с детства помню, как она делала подборки.

— А это что такое? — показала Лив на какой-то коричневый предмет.

Он почему-то наводил на нее ужас, хотя издалека невозможно было его толком разглядеть. Ей показалось, будто мелькнуло что-то похожее на зубы.

— Ах, это! Мамины высушенные головы. Она любила собирать всякую всячину. Там где-то есть фашистский шлем. Как думаете, музеи могут заинтересоваться?

— Вы не оберетесь хлопот, когда будете провозить их через таможню.

— О боже! Придется оставить все на улице. Ну и жара! Я сейчас умру, — вытерла она взмокший лоб.

А потом Лив увидела картину, прислоненную к креслу-качалке. Даже среди всей этой неразберихи лицо на портрете невозможно было не заметить, оно завораживало и заинтриговывало. Лив подошла поближе и развернула картину. С полотна в облупившейся позолоченной раме на нее вызывающе смотрела молодая девушка. Густые золотисто-рыжие волосы рассыпались по плечам, горделивый изгиб губ, раскрытых в намеке на улыбку, явно говорил о чем-то сокровенном. О чем-то чувственном.

— Она похожа на тебя, — шепнул ей на ухо Дэвид. — Посмотри, ты выглядишь именно так!

У Лив были белокурые, а не рыжие волосы, к тому же коротко стриженные. Но она сразу поняла, что он хочет сказать. Она поймала его взгляд, и все окружающее словно исчезло.

— Вы собираетесь оставить портрет себе? — повернулся Дэвид к Марианне Джонсон.

Она выпрямилась и бросила на него вопросительный взгляд:

— Ой, нет. Я так не думаю.

— Тогда разрешите мне купить его у вас, — понизив голос, произнес Дэвид.

— Купить? Можете забрать его просто так. Это самое меньшее, что я могу для вас сделать, учитывая, что вы буквально спасли мне жизнь.

Однако Дэвид отказался. Они стояли на тротуаре и торговались самым причудливым образом. Дэвид настаивал на том, чтобы заплатить больше денег, чем ей было удобно принять. Наконец Лив увидела из-за вешалок с одеждой, которую принялась снова разбирать, что они обменялись рукопожатием. Значит, все же сошлись на цене.

— С превеликим удовольствием отдаю ее вам, — сказала Марианна, пока Дэвид отсчитывал деньги. — Честно признаться, мне она никогда не нравилась. Когда я была маленькой, мне вечно казалось, будто она смеется надо мной. Уж больно она высокомерная.

Начало смеркаться. Снабдив Марианну Джонсон номером мобильного телефона Дэвида, они оставили ее на пустом тротуаре паковать вещи, с которыми она собиралась ехать в отель. Они шли обратно по самой жаре, и Дэвид светился от счастья так, словно приобрел бесценное сокровище. Он благоговейно обнимал картину обеими руками, а поздно вечером точно так же будет обнимать Лив.

— Это будет моим свадебным подарком, — сказал он. — Учитывая, что я так ничего тебе и не подарил.

— А мне казалось, что ты не хочешь нарушать чистоту линий своих стен, — решила поддразнить его Лив.

Они остановились на многолюдной улице, чтобы снова взглянуть на картину. Она до сих пор помнит, как напекло тогда солнцем спину и как взмокли от пота руки. Знойные улицы Барселоны, блики полуденного солнца в его глазах.

— Мне кажется, если что-то сильно нравится, то можно и нарушить правила.


— Значит, вы с Дэвидом были добросовестными приобретателями картины. Так? — спрашивает Кристен и тут же переключается на свою дочь подросткового возраста, залезшую без спросу в холодильник: — Нет. Никакого шоколадного мусса. Иначе ты не будешь ужинать.

— Да. Мне удалось найти расписку. — Расписка лежит у нее в сумочке: оторванный от обложки журнала потрепанный клочок бумаги. «Получено с благодарностью за портрет, вероятно носящий название „Девушка, которую ты покинул“, 200 евро. Марианна Бейкер (мисс)».

— Тогда она твоя. Ты ее купила, у тебя имеется расписка. Дело закрыто. Тасмин, передай Джорджу, что ужин через десять минут.

— Хотелось бы верить. А женщина, у которой мы купили портрет, сказала, что он чуть ли не полвека был у ее матери. И вообще она собиралась не продать его нам, а просто подарить. Дэвид настоял на том, чтобы заплатить.

— Вся эта история откровенно нелепа. — Кристен перестает мешать салат и вскидывает руки. — Я хочу сказать, что такие вещи могут завести очень далеко. Например, ты покупаешь дом на земле, которую в Средние века, во время междоусобных войн, кто-то у кого-то оттяпал. И что, в один прекрасный день кто-то предъявит права на твой дом? Или мы что, должны вернуть мое бриллиантовое кольцо, так как камень мог быть добыт не в той части Африки? Господи помилуй, ведь все произошло еще в Первую мировую! Почти сто лет назад. Нет, законодательство так далеко заходить не должно.

Лив садится на свое место. Еще не оправившись от потрясения, она прямо днем позвонила Свену, и тот пригласил ее на ужин. Свен на редкость спокойно выслушал рассказ Лив о письме, а прочитав его, только пожал плечами:

— Возможно, какая-то новая разновидность адвокатов-стервятников. Звучит крайне неправдоподобно. Я, конечно, все проверю. Но, по-моему, ты зря беспокоишься. У тебя есть расписка, ты купила картину законным путем, поэтому, как мне кажется, нет никаких оснований передавать дело в суд.

— А кто вообще этот художник? — спрашивает Кристен, поставив миску с салатом на стол. — Ты любишь оливки?

— Очевидно, его зовут Эдуард Лефевр. Но картина не подписана. И да. Спасибо.

— Я собиралась тебе сказать… после нашего последнего разговора… — Кристен строго смотрит на дочь и выпроваживает ее за дверь: — Иди, Тасмин. Мамочке тоже надо отдохнуть. — И замолкает, пока Тасмин не выходит из комнаты, по дороге успев бросить на мать сердитый взгляд. — Это Родж, — продолжает Кристен.

— Кто?

— У меня для тебя плохие новости. — Морщась, точно от боли, Кристен облокачивается на стол. Потом театрально вздыхает и говорит: — Я хотела тебе сказать на прошлой неделе, но не решилась. Понимаешь, он считает, что ты ужасно милая, но, боюсь, ты не… в общем… не совсем его тип.

— Что-что?

— На самом деле ему нужна девушка… помоложе. Прости. Просто я считаю, что ты должна знать правду. Я не могу, чтобы ты сидела и ждала его звонка.

Лив пытается придать лицу серьезное выражение, так как в комнату входит Свен. В руках у него какие-то сделанные на скорую руку записи.

— Я только что разговаривал по телефону с приятелем из «Сотбис». Итак… Из плохих новостей — это то, что КРВ вполне уважаемая организация. Они разыскивают похищенные произведения искусства, хотя в результате им приходится заниматься более сложными делами, так как речь идет о вещах, украденных во время войны. За последние годы им удалось вернуть несколько выдающихся работ, причем некоторые из национальных собраний.

— Но «Девушка» вовсе не является выдающимся произведением искусства. Всего-навсего небольшая картина маслом, которую мы купили во время медового месяца.

— Ну, ты отчасти права. Лив, когда ты получила письмо, то, случайно, не проверила, что за парень этот Лефевр?

Конечно, это было первое, что она сделала. Не самый значительный представитель школы импрессионизма начала прошлого века. В статье была еще подцвеченная сепией фотография крупного мужчины с темно-карими глазами и волосами до воротничка рубашки. Какое-то время он был учеником Матисса.

— Теперь я начинаю понимать, почему его работа — если это, конечно, его работа — стала предметом запроса о реституции.

— Продолжай, — закидывая оливку в рот, просит Лив. Кристен, с посудным полотенцем в руках, стоит рядом.

— Я, естественно, не стал говорить ему о предъявленном тебе требовании, а он, естественно, не видя картины, не может оценить ее, но, судя по последним торгам, где выставлялись работы Лефевра, а также по провенансу, картина может стоить от двух до трех миллионов фунтов.

— Что? — слабым голосом переспрашивает Лив.

— Да. Маленький свадебный подарок Дэвида оказался выгодным вложением денег. Два миллиона фунтов как минимум, вот что он дословно сказал. На самом деле он рекомендовал немедленно произвести оценку ее страховой стоимости. Наш Лефевр, несомненно, высоко котируется на антикварном рынке. Русские от него просто торчат, что взвинтило цену до небес.