Мо встает и берет из хлебницы кусок хлеба, складывает пополам, откусывает кусочек.

— Лив, с мужчинами нельзя говорить начистоту. Ни один мужчина не любит, когда ему рассказывают, как хорош был его предшественник, даже покойный. С тем же успехом можно распинаться на тему «Самые большие половые члены, с которыми я имела дело».

— Но я не могу вычеркнуть Дэвида из своего прошлого.

— Да, но он не должен быть твоим настоящим, — хмурится Мо и, поймав сердитый взгляд Лив, добавляет: — Хочешь по-честному? Ты сама себя загнала в угол. Мне кажется, что даже если ты и не говоришь о Дэвиде, то все равно думаешь, как бы завести о нем разговор.

Да, возможно, еще несколько недель назад так оно и было. Но не сейчас. Лив хочется идти дальше. Ей действительно захотелось идти дальше вместе с Полом.

— Ну какое это теперь имеет значение? Я все испортила. Не думаю, что он вернется. — Она делает очередной глоток кофе. — С моей стороны было глупо на что-то рассчитывать.

— Мужчины странные, — кладет ей руку на плечо Мо. — И вообще, надо быть слепым, чтобы не видеть, что ты в полном раздрае. Блин! Все, мне пора. Ладно, отправляйся-ка ты лучше на свою дурацкую пробежку. Я вернусь к трем, позвоню в ресторан и скажу, что заболела, и мы с тобой отведем душу и придумаем какую-нибудь средневековую пытку специально для тупых мужиков, не способных определиться. У меня наверху есть пластилин, из которых я делаю кукол вуду. Можешь найти пока шпажки для канапе? Или шампур? Все, меня нет.

Мо хватает запасной ключ, машет сложенным куском хлеба и, не дав Лив опомниться, убегает.


За предыдущие пять лет КРВ вернула более двухсот сорока произведений искусства владельцам или их наследникам, которые уже и не надеялись увидеть их снова. Пол наслушался рассказов об ужасах войны, по сравнению с которыми все, что он видел в свою бытность в нью-йоркской полиции, казалось чуть ли не детскими шалостями; причем пережившие этот кошмар приводили такие мельчайшие подробности, словно все происходило буквально вчера, а не шестьдесят лет назад. Он видел неподдельную боль, которую свидетели той войны пронесли через года, как драгоценный дар, и которая навеки отпечаталась на их лицах.

Он пожимал руки старушкам, плакавшим от радости при виде небольшого портрета, украденного у их убитых родителей, а притихшие дети и внуки с благоговейным трепетом взирали на давным-давно пропавшую семейную реликвию. Он выдерживал жаркие схватки с директорами крупнейших национальных художественных галерей, а потом кусал от досады губы, когда скульптуры, которые он после упорной борьбы возвращал прежним хозяевам, немедленно выставлялась на продажу. И все же прошедшие пять лет дали ему ощущение, что он сражается на стороне добра, отстаивая соблюдение основополагающих прав. Пол слышал рассказы о чудовищных преступлениях и предательстве, об уничтоженных или перемещенных во время Второй мировой семьях и прекрасно понимал, что жертвы войны до сих пор носят в груди чувство боли и обиды, он ощущал себя важным винтиком в механизме восстановления справедливости.

Но с таким случаем ему еще не приходилось сталкиваться.

— Вот дерьмо, — хмурится Грег. — Просто жесть!

Они выгуливают собак Грега, двух сверхактивных терьеров. Утро не по-осеннему холодное, и Пол сейчас не отказался бы от еще одного свитера.

— Я не поверил своим глазам. Та самая картина. Прямо у меня перед носом.

— И что ты сказал?

Пол потуже обматывает шарф вокруг шеи.

— Ничего. Не знал, что говорить. Я просто… ушел.

— Ты сбежал?

— Мне нужно было время, чтобы подумать.

Пес, что помоложе, по кличке Пират, рванул через пустошь, как реактивный снаряд. Братья останавливаются, чтобы понять, кто его возможная жертва.

— Господи, лишь бы не кошка! Господи, лишь бы не кошка! Ох, пронесло! Это Джинджер, — машет Грег в сторону Пирата, который как сумасшедший носится за спрингер-спаниелем, наматывая круги по высокой траве. — И когда это было? Прошлой ночью?

— Позапрошлой. Я понимаю, что должен был ей позвонить. Но я так и не придумал, что сказать.

— Насколько я понимаю, прийти и заявить: «Отдай мне свою чертову картину» — не лучший вариант. — Грег подзывает вторую собаку и вглядывается в даль, чтобы понять, куда убежал Пират. — Брат, полагаю, что ты можешь расслабиться и спокойно принять тот факт, что Судьба не просто так свела тебя именно с этой девушкой.

— Мне она понравилась, — вздыхает Пол, засовывая руки поглубже в карманы.

— Что? Неужто и правда понравилась? — искоса смотрит на него Грег.

— Да. Она… запала мне в душу.

— Надо же, — вглядывается в его лицо Грег. — Ну, брат, удивил. Пират! Ко мне! Вот черт! Там Визла. Ненавижу эту псину! А ты уже говорил с боссом?

— Угу. Потому что любимое занятие Джейн — обсуждать со мной других женщин. Конечно нет. Я просто проконсультировался у нашего юриста о перспективности дела. Похоже, он думает, что мы выиграем.

«Пол, в таких делах нет сроков давности, — оторвавшись от бумаг, сказал Шон. — Но ты и сам знаешь».

— И что ты намерен предпринять? — спрашивает Грег, надевая на собаку поводок.

— А у меня есть выбор? Картина должна вернуться к законным владельцам. Но не уверен, что Лив спокойно перенесет эту новость.

— Может, все и обойдется. Чего сейчас гадать. — И Грег решительно направляется к Пирату, который, как ошалелый, носится кругами и тявкает, предупреждая, чтобы к нему не подходили. — Эй, если она на мели, а здесь предлагают реальные деньги, то ты, типа, даже оказываешь услугу. — Грег ускоряет шаг, и его последние слова доносит ветер. — И вообще, может, ты ей тоже нравишься, а все остальное ее не волнует. Ты не должен забывать, брат, что это просто картина.

Пол уныло смотрит на его удаляющуюся спину. Нет, это не просто картина, думает он.


Джейк гостит у друга. Пол приезжает за сыном в половине четвертого и видит, как тот выбегает из парадной двери: волосы растрепаны, куртка небрежно накинута на плечи. Похоже, мальчик начинает взрослеть. Пол до сих пор не может привыкнуть к этим приливам отцовских чувств, когда каждый раз при виде сына у него щемит сердце, словно их связывает незримая пуповина. Пол постоянно борется с собой, стараясь не смущать сына излишними проявлениями любви. Он обнимает Джейка за плечи, притягивает к себе, нарочито небрежно целует в лоб, и они направляются к станции метро.

— Здорово, приятель!

— Привет, папа!

Джейк жизнерадостно рассказывает о новой электронной игре. Пол с улыбкой кивает, но при этом ловит себя на том, что думает совсем о другом, прорабатывая в уме детали предстоящего разговора. Что он должен ей сказать? И надо ли говорить правду? И сумеет ли она понять, если он ей все объяснит? А может, лучше держаться от нее подальше? Ведь, в конце концов, главное для него — это работа. Что он давным-давно усвоил.

Но он смотрит на сына, увлеченно нажимающего на кнопки и полностью поглощенного пикселизированной игрой, но мысли его далеко. Он будто снова чувствует рядом с собой мягкое, податливой тело Лив, видит, как она, словно оглушенная заставшим ее врасплох чувством, поднимает на него затуманенные глаза.

— Ну как, ты еще не купил новый дом?

— Нет. Еще не купил.

«Я все время думаю о тебе».

— Сходим вечером поесть пиццы?

— Не вопрос.

— Правда?

— Ммм… — кивает он.

Боль и обида на ее лице, когда он повернулся, чтобы уйти. Она такая же открытая, как и ее дом. Все ее чувства написаны у нее на лице, как будто она не привыкла ничего скрывать.

— И мороженого?

— Конечно.

«Мне страшно. Правда, в хорошем смысле».

А ему пришлось позорно бежать. Не потрудившись хоть что-то объяснить.

— Ты мне купишь «Супербратьев Марио» для моего «Нинтэндо»?

— Ну, хотеть не вредно.


Выходные тянутся в томительном молчании. Мо приходит и уходит. Ее новый вердикт относительно Пола: «Разведенный Ядовитый Холостяк. Худшая разновидность особей мужского рода». Она лепит миниатюрную фигурку, символизирующую Пола, и заставляет Лив втыкать туда острые предметы.

Лив приходится признать, что голова Мини-Пола вылеплена удивительно правдоподобно.

— Думаешь, у него и вправду заболит живот?

— Ничего обещать не могу, но тебе точно сразу полегчает.

Лив берет шпажку для канапе и неуверенно тыкает Мини-Пола в область пупка, но тут же в приступе раскаяния выравнивает пластилин пальцем. Она не способна соотнести эту фигурку с образом реального Пола, но ей хватает ума понять, что некоторые вещи все же не стоит делать, а потому, последовав другому совету Мо, бегает до тех пор, пока не начинают болеть икры. Она затевает генеральную уборку Стеклянного дома, вылизав его от пола до потолка. Выкидывает лодочки с бантиками. Четыре раза проверяет мобильник на предмет сообщений и, проклиная себя за слабохарактерность, выключает его.

— Слабовато. Ты даже не проткнула пальцы на ногах. Хочешь, я сделаю это за тебя? — осмотрев фигурку в понедельник утром, спрашивает Мо.

— Нет. Все прекрасно. Я серьезно.

— Тебе бы побольше твердости. Значит, так: когда я вернусь с работы, мы его скатаем в шарик и вылепим из него пепельницу.

И к тому времени как Лив снова появляется на кухне, Мо успевает воткнуть ему в голову целых пятнадцать шпажек.

А в понедельник днем Лив получает наконец деловое предложение. Каталог какой-то маркетинговой компании пестрит синтаксическими и орфографическими ошибками. К шести вечера Лив практически переписала все заново. И хотя расценки оказались неприлично низкими, Лив наплевать. Работа отвлекает от грустных мыслей, и она готова составить им забесплатно хоть новый каталог.