В ответ Фрэн только пожимает плечами.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает Лив, отпирая дверь.

— Чаю, если можно, — отвечает Фрэн и, словно Лив никогда прежде не поила ее чаем, поспешно добавляет: — С сахаром, пожалуйста. — А затем с видом страшно занятого человека возвращается к своим пакетам.

Она чувствует запах, едва успев открыть дверь. Мо сидит по-турецки на полу возле стеклянного кофейного столика. В одной руке у нее книжка в бумажной обложке, в другой — сигарета, пепел которой она стряхивает в белое блюдце.

— Привет, — говорит она, не поднимая головы.

Лив, забыв о ключе, который держит в руках, изумленно смотрит на нее:

— Я… я думала, тебя нет. Фрэн сказала, что ты ушла.

— А… та дама внизу? Да. Я только что вернулась.

— Откуда вернулась?

— С дневной смены.

— Ты что, работаешь еще и в дневную смену?

— В доме престарелых. Надеюсь, утром я тебя не слишком сильно побеспокоила? Я постаралась уйти по-тихому. Боялась, что выдвигание всяких там ящиков может тебя разбудить. А побудка в шесть утра отбивает всякое желание принимать гостей.

— Выдвигание ящиков?

— Ты же не оставила ключа.

Лив хмурится. Она явно не поспевает за ходом мыслей собеседницы. Мо откладывает в сторону книжку и медленно произносит:

— Мне пришлось немного порыться, прежде чем я нашла ключ в ящике твоего письменного стола.

— Ты что, лазила в мой письменный стол?

— Ну, я решила, что это наиболее вероятное место, — говорит Мо и, перевернув страницу, уже тише добавляет: — Блин, ты же любишь, чтобы все лежало на своих местах.

И снова берется за книгу. Книгу Дэвида, посмотрев на корешок, обнаруживает Лив. Это зачитанный Дэвидом чуть ли не до дыр экземпляр «Введение в современную архитектуру», издательство «Penguin». Лив живо представляет себе, как он, растянувшись на диване, читает книгу. И теперь видеть ее в чужих руках для нее словно нож острый. Лив ставит сумку и идет на кухню.

Гранитная столешница вся в крошках от тостов. На столе две грязные кружки. Рядом с тостером валяется полуоткрытая упаковка нарезного белого хлеба. На мойке лежит использованный чайный пакетик, а в кусок несоленого масла, как в грудь жертвы убийцы, воткнут кухонный нож.

Лив, постояв с минуту, начинает наводить порядок, сметать крошки в мусорное ведро, загружать чашки и тарелки в посудомоечную машину. Она нажимает на кнопку, раздвигающую защитные экраны на крыше, а затем нажимает на другую, открывающую стеклянную крышу, и машет рукой, чтобы развеять вездесущий табачный дым.

Обернувшись, она видит, что Мо стоит в дверях.

— Здесь нельзя курить, — говорит Лив с легкой паникой в голосе. — Нет, нельзя.

— О, конечно. Я не знала, что у тебя есть терраса.

— Нет. И на террасе тоже нельзя. Пожалуйста. Здесь вообще нельзя курить.

Мо смотрит на столешницу, которую яростно надраивает Лив.

— Эй! Я бы все сделала перед уходом. Правда-правда.

— Все в порядке.

— А вот и нет. Иначе у тебя сейчас не было бы предынфарктного состояния. Послушай! Остановись! Я сама за собой уберу. Правда.

Лив останавливается. Она знает, что вышла из берегов, но ничего не может с собой поделать. Единственное, чего она хочет, — чтобы Мо ушла.

— Я обещала Фрэн принести ей чашку чаю, — говорит она.

И пока спускается на первый этаж, чувствует, как кровь стучит в висках.

Вернувшись, она обнаруживает, что все убрано. Мо деловито снует по кухне.

— Не могу заставить себя убирать за собой сразу, — произносит она, когда Лив переступает порог. — И все потому, что только и делаю, что убираю. За стариками, за гостями в ресторане… Если весь день этим занимаешься, то дома устраиваешь нечто вроде забастовки.

Лив старается держать себя в руках и не сердиться на Мо за слово «дома». Неожиданно ее внимание привлекает запах уже не табачного дыма, а чего-то другого. И в духовке горит лампочка.

Она нагибается, заглядывает внутрь и видит свое дорогое блюдо для выпечки, в котором булькает что-то сырное.

— Приготовила кое-что на ужин. Макаронную запеканку. Просто побросала туда все, что удалось найти в угловом магазинчике. Будет готово через десять минут. Я собиралась поесть чуть позже, но раз уж ты здесь… — (Лив уже и не помнит, когда в последний раз включала духовку.) — О… — продолжает Мо, доставая прихватки. — А еще звонил мужчина из муниципалитета.

— Что?

— Ну да. Что-то насчет муниципального налога. — (У Лив все опустилось внутри.) — Я сказала, что я — это ты, и он сообщил, сколько ты им должна. Чертову уйму денег. — И она протягивает Лив бумажку с накарябанной там суммой и, не дав Лив открыть рот, продолжает: — Ну, мне пришлось убедиться, что они ничего не перепутали. Я решила, что он ошибся.

Лив примерно представляет себе размер суммы, но, увидев цифру на бумаге, испытывает настоящий шок. Она чувствует на себе взгляд Мо и по затянувшейся паузе в разговоре понимает, что та обо всем догадалась.

— Эй, а ну-ка присядь. На сытый желудок все воспринимается как-то легче. — Усадив Лив на стул, Мо открывает духовку, и кухню наполняют непривычные ароматы домашней еды. — А если нет, я знаю, где можно найти по-настоящему удобный диванчик.


Еда действительно вкусная. Лив съедает целую тарелку и теперь держится за живот, гадая про себя, почему ее так удивляет, что Мо умеет готовить.

— Спасибо, — говорит она, увидев, что Мо подчистила свою тарелку. — Действительно вкусно. Уж и не помню, когда в последний раз столько ела.

— Нет проблем.

«А теперь тебе надо уйти». Но Лив не решается произнести слова, последние двадцать часов вертевшиеся на языке. Она не хочет, чтобы Мо ушла прямо сейчас. Не хочет оставаться один на один и с налоговиками из муниципалитета, и с последними предупреждениями, и со своими грустными мыслями. Она даже чувствует неожиданную благодарность за то, что есть с кем поболтать. Может, тогда она на время забудет о сегодняшней дате.

— Итак. Лив Уортинг. История с умершим мужем…

— Мне бы не хотелось об этом говорить. — Лив аккуратно кладет на тарелку нож с вилкой. Она чувствует на себе пристальный взгляд Мо.

— О'кей. Ни слова о покойных мужьях. А как насчет бойфрендов?

— Бойфрендов?

— После… Того, о Ком Нельзя Говорить. Есть что-нибудь серьезное?

— Нет.

Мо соскребает кусочек сыра с блюда для выпечки.

— А просто случайные половые партнеры?

— Нет.

— Неужели ни одного? — вскидывает голову Мо. — И как долго?

— Уже четыре года, — бормочет Лив.

Но она лжет. Был один, четыре года назад, когда друзья из лучших побуждений сказали ей, что пора «идти дальше». Будто Дэвид был препятствием у нее на пути. Она тогда напилась до потери пульса, чтобы пройти через это, а потом долго плакала крупными горькими слезами раскаяния и отвращения к себе. Тот мужчина — она даже не помнит его имени — не мог скрыть облегчения, когда она сказала, что идет домой. И даже сейчас, вспоминая о том случае, она чувствует жгучий стыд.

— Никого за четыре года? А тебе… сколько? Тридцать? Это что, типа такое сексуальное сати?[27] Уортинг, что ты делаешь? Хранишь себя для Мистера Усопшего Мужа, чтобы соединиться с ним в другой жизни?

— Я Халстон. Лив Халстон. И я… просто… не встретила никого, кого захотела бы… — Лив решает сменить тему разговора. — Ладно, а как насчет тебя? Какой-нибудь ущербный эмо? — Необходимость обороняться сделала ее колючей.

Мо тянется за сигаретой, но отдергивает руку.

— У меня все хорошо, — отвечает она и, заметив выжидающий взгляд Лив, продолжает: — У меня имеется договоренность.

— Договоренность?

— С Раником, нашим сомелье. Раз в две недели мы занимаемся технически грамотным, но абсолютно бездушным совокуплением. Сперва он, конечно, был совсем никакой, но сейчас потихоньку въезжает. — Она кладет в рот еще один пригоревший кусочек сыра. — Наверное, смотрит порнуху. Скорее всего.

— И никого серьезного?

— Мои предки перестали заводить разговор о внуках сразу после Миллениума.

— О боже! Хорошо, что напомнила. Я обещала позвонить папе. — Неожиданно ее осеняет. Она встает и тянется за сумочкой. — Эй! А не сбегать ли мне в магазин за бутылочкой вина?

Это будет здорово, говорит она себе. Поговорим о родителях, о людях, которых она не помнит, о колледже, о ее работе, тогда, быть может, удастся отвлечь Мо от разговоров о сексе, а она, Лив, не заметит, как наступит завтра, дом снова будет в норме и сегодняшняя дата повторится только через год.

— Я мимо, — говорит Мо, откинувшись на спинку стула. — Мне пора переодеваться и бежать.

— Бежать?

— На работу.

— Но… ты же сказала, что только закончила, — не выпуская сумочки, говорит Лив.

— То была дневная смена. А теперь начинается вечерняя. Буквально через двадцать минут. — Она поднимает волосы и закалывает их. — Ну как, помоешь посуду? И можно мне снова взять ключ?

Мимолетная радость бытия, которую Лив ощутила во время ужина, лопается, точно мыльный пузырь. Она сидит за неубранным столом, прислушиваясь, как Мо бесшумно снует туда-сюда, моется в гостевой ванной, чистит зубы, а затем тихонько закрывает за собой дверь спальни.

— Послушай, а вдруг им еще кто-нибудь понадобится? Я хочу сказать, я могу помочь. Возможно. Уверена, что справлюсь с обслуживанием столиков, — задрав голову, кричит она Мо и, не дождавшись ответа, добавляет: — Я действительно как-то работала в баре.

— Я тоже. Но мне только еще больше захотелось двинуть кому-нибудь в глаз. Даже еще больше, чем когда я обслуживаю посетителей за столом.