«Она похожа на тебя».

«Она совершенно на меня не похожа».

Лив, захваченная новым чувством, легкомысленно подтрунивала над ним. Но уже была готова поверить в то, что он видит ее именно такой.

«У тебя точно такой же вид, когда ты…»

Девушка, которую ты покинул, улыбается.

Лив начинает раздеваться, аккуратно складывая одежду на кресло возле кровати. И прежде чем выключить свет, закрывает глаза, чтобы не смотреть на картину.

12

Некоторым людям легче жить, следуя заведенному порядку, и Лив Халстон как раз из их числа. Каждое утро она встает в семь тридцать, натягивает тренировочный костюм, берет iPod и, даже не успев как следует продрать глаза, спускается в дребезжащем лифте, выходит на улицу и полчаса бежит вдоль реки. Пробираясь между мрачно-сосредоточенными пассажирами пригородных поездов и огибая фургончики, занимающиеся доставкой, она наконец полностью просыпается, мозг потихоньку начинает воспринимать звучащую в наушниках музыку, ноги ритмично касаются тротуара. Но самое главное, утренняя пробежка помогла ей выйти из того состояния, о котором ей до сих пор страшно вспоминать. Самыми ужасными были минуты пробуждения, когда боль утраты могла неожиданно и подло обрушиться на нее, обволакивая мысли черным ядовитым туманом. Она начала бегать, когда поняла, что может использовать внешний мир, музыку в наушниках, размеренное движение вперед в качестве своеобразного отражателя. Теперь бег вошел у нее в привычку, став своего рода страховкой.

«Мне не надо думать. Мне не надо думать. Мне не надо думать».

Особенно сегодня.

Она переходит на быстрый шаг, покупает кофе и поднимается на лифте обратно в Стеклянный дом, глаза залиты потом, на футболке мокрые разводы. Она принимает душ, одевается, пьет кофе и ест два тоста с джемом. Она перестала держать в доме еду, когда поняла, что забитый холодильник действует на нее угнетающе, служит как бы напоминанием о том, что надо начать готовить и нормально питаться, а не напихиваться исключительно крекерами с сыром. Забитый холодильник служит молчаливым укором тому, что она до сих пор одна.

Затем она садится за письменный стол и проверяет электронную почту, не появилось ли за ночь каких-либо новых предложений насчет работы. Но если сохранилась тенденция последнего времени, то, скорее всего, нет.

— Мо? Я оставлю для тебя кофе под дверью. — Она прислушивается, наклонив голову, старается уловить хотя бы звук, говорящий о том, что в комнате кто-то есть.

Уже четверть девятого: не слишком ли рано, чтобы будить гостя? У нее так давно никто не гостил в доме, что она уже и забыла, как положено вести себя в таких случаях. Она неловко топчется под дверью в ожидании хотя бы невнятного ответа, быть может, недовольного ворчания, но потом решает, что Мо еще спит. Ведь, в конце концов, Мо весь вечер работала. Лив ставит полистироловый стаканчик на пол, так, на всякий случай, и снова идет в душ.

В ее почтовом ящике четыре сообщения.

Дорогая мисс Халстон!

Получил Ваш имейл от Copywritersperhour.com. Я руковожу бизнесом по производству именных канцелярских принадлежностей, и у меня имеется рекламный буклет, который необходимо отредактировать. Я знаю, что Вы берете 100 фунтов за 100 слов. Но нельзя ли немного снизить цену?

У нас весьма ограниченный бюджет. В буклете примерно 1250 слов.

Искренне Ваш, мистер Теренс Бланк

Ливви, дорогая!

Это твой папа. Кэролайн меня бросила. Я опять один. И решил больше не иметь дела с женщинами. Позвони, если найдешь время.


Привет, Лив!

Ну что, насчет четверга все в силе? Детишки уже ждут не дождутся. На данный момент их примерно двадцать, но, как ты сама знаешь, цифра может меняться. Сообщи, если тебе что-нибудь нужно.

С наилучшими пожеланиями, Абиола

Дорогая мисс Халстон!

Мы несколько раз пытались дозвониться до Вас по телефону, но неудачно. Не могли бы Вы с нами связаться, чтобы договориться об удобном для Вас времени для обсуждения ситуации с превышением Вами кредита. Если Вы не сможете с нами связаться, мы вынуждены будем взыскать с вас штрафные проценты.

И пожалуйста, предоставьте нам свои последние контактные данные.

Искренне Ваш, Дэмиан Уоттс, менеджер по работе со счетами физических лиц

Лив напечатала ответ на первое письмо:

Дорогой мистер Бланк! Я с большой радостью пошла бы навстречу Вашим пожеланиям и снизила расценки. К сожалению, мой организм устроен так, что, помимо всего прочего, нуждается в питании. Желаю удачи с Вашим буклетом.

Она знает, что обязательно найдется кто-то, кто возьмет за работу меньше, кто-то, кого не слишком волнует грамматика или пунктуация, и кто не обратит внимания на, то, что в буклете будет двадцать два раза написано «агенство» вместо «агентство». Но ей уже надоело снижать свои и так более чем скромные расценки.

Папа, я забегу попозже. Если Кэролайн случайно к этому времени вернется, постарайся встретить ее нормально одетым. Миссис Пейтел говорила, что на прошлой неделе ты опять поливал японские анемоны в голом виде, а ты ведь знаешь, что по этому поводу говорят в полиции.

Лив

Последний раз, когда она примчалась утешить отца после исчезновения Кэролайн, он вышел к ней в распахнутом женском шелковом восточном халате и, не дав опомниться, заключил в медвежьи объятия.

«Ради всего святого, я же твой отец», — обычно бормотал он после резкой отповеди. Майкл Уортинг за последние десять лет не нашел себе достойного применения в качестве актера, однако сохранил детскую непосредственность и активное неприятие того, что он называл «оберткой». Лив еще в раннем детстве перестала приглашать к себе подруг. Все случилось после того, как Саманта Хаукрофт, вернувшись домой, сообщила матери, что «мистер Уортинг ходил по дому голым, и у него все болталось». (А еще она рассказала в школе, что у папы Лив пиписка похожа на огромную сосиску. И ее собственного отца это обстоятельство почему-то оставило равнодушным.)

Рыжеволосую Кэролайн, которая вот уже пятнадцать лет была подругой Майкла, его нагота тоже не особенно беспокоила. По правде говоря, она и сама обожала разгуливать по дому полураздетой. Лив иногда начинало казаться, что она знает их бледные, дряблые старческие тела лучше своего собственного. Кэролайн, к которой Майкл испытывал настоящую страсть, примерно раз в два месяца срывалась с привязи, жалуясь на его мизерные заработки и короткие, но пылкие интрижки с другими женщинами. Что они в нем находили, оставалось для Лив загадкой.

«Моя дорогая, это все мое жизнелюбие! — восклицал отец. — Моя темпераментная натура! Если в тебе нет огня, считай, что ты умер». И Лив в глубине души подозревала, что она его самое большое разочарование.

Она допивает кофе и печатает имейл для Абиолы.

Привет, Абиола!

Встретимся у Конахи-билдинг в два часа дня. Наконец-то все прояснилось. Они, конечно, нервничают, но определенно за.

Надеюсь, у тебя все получится.

С наилучшими пожеланиями, Лив

Она отправляет письмо и смотрит на послание от менеджера банка. Ее пальцы все еще лежат на клавиатуре. Немного подумав, она нажимает на «Delete».

Где-то в душе Лив понимает, что это не может продолжаться до бесконечности. Она буквально слышит угрожающие требования, что содержатся в аккуратных конвертах с последними предупреждениями, совсем как барабанную дробь вражеской армии. И очень скоро она уже не сможет больше игнорировать их и увиливать от ответа. Она уже и так во всем себя ограничивает, практически ничего не покупает, редко выходит в свет, но денег все равно не хватает. А банкоматы взяли себе за правило выплевывать ее дебетовые и кредитные карты. В прошлом году в рамках учета местных налогоплательщиков и переоценки местных налогов к ней приходила женщина из муниципалитета. Она обошла Стеклянный дом и посмотрела на Лив так, будто та хотела обмануть местные власти или типа того. Словно это являлось величайшим оскорблением, что в сущности такая соплюха живет одна в таком доме. Лив ее не винила. После смерти Дэвида она и сама чувствовала себя здесь самозванкой. Но сейчас она вроде музейной смотрительницы: бережет память о Дэвиде и содержит дом в том виде, в котором ему хотелось бы.

И теперь Лив платит максимальный местный налог, такой же, как банкиры с их зарплатой в миллион фунтов или финансисты с их непомерно раздутыми бонусами. Налоги съедают больше половины ее заработка за несколько месяцев.

Она больше не открывает конверты с выписками из счета в банке. Нет смысла. Она и так знает, что там будет написано.


— Это моя вина, — театрально роняет голову на руки отец. Между растопыренными пальцами торчат редкие пучки седых волос. Кухня заставлена кастрюлями со сковородками, здесь все говорит о прерванной вечерней трапезе: половина здорового куска пармезана, миска с застывшей пастой — словом, «Мария Селесте» в домашнем варианте. — Я знал, что не должен был от нее отходить. Но я был точно мотылек, летящий на огонь! Какой жар! Жар! — говорит он загадками.

Лив понимающе кивает. Она пытается мысленно вписать в контекст сексуальной драмы образ ее главной героини — хозяйки цветочной лавки. Ей уже хорошо за пятьдесят, она высаживает по две пачки в день, а ее серые лодыжки торчат из слишком коротких брюк, как два куска сырого рубца.