– Это лишь половина дела. Причем половина меньшая.

– Я просто думал… Я думал, что мой момент настал. Вот и все, Мод. А вместо этого случилась самая большая беда в моей жизни. Что ж… Я должен смириться с последствиями. Если я превращусь в посмешище, значит я это заслужил.

Долгое время они сидели молча, глядя, как ветер пустыни играет языками пламени. Мод поглядывала на профиль жениха, освещенный огнем костра. Натаниэль казался очень далеким от нее, и она не могла этого вынести. Она вспомнила все моменты, когда, подрастая, ее братья хитрили и пользовались положением старших, чтобы оттеснить Мод и Натаниэля на третье и четвертое место. Она вспомнила, как тяжело было Натаниэлю каждый раз приходить в себя после очередного визита к матери. А еще о годах терпеливой работы после университета в ожидании своего шанса, в то время как Мод уже начала путешествовать на деньги отца, посвятив этому все свое время. Она вспомнила о болезни матери и о том, какой пыткой было дожидаться ее конца. Она вспомнила, как много раз ей хотелось, чтобы Натаниэль оказался рядом, хотелось быть с ним вместе в радости и в горе.

– Мы все разделим, Натан, – сказала она наконец.

Натаниэль взглянул на нее, не понимая, к чему клонит Мод, и та не смогла выдержать его взгляд, в котором читалась готовность смириться с поражением.

– Разделим что?

– Все это. – Она взмахнула рукой и обвела ею темное небо, усыпанное звездами, похожими на драгоценные камни. – Когда мы доберемся до Маската, то скажем, что совершили это путешествие вместе. Кто сможет сказать, что это не так?

– Ну, наверное, наши бедуины, – сказал он, хмурясь.

– Глупости. Никто не будет их спрашивать, и, во всяком случае, они подтвердят все, что угодно, если посулить им винтовки и монеты. Я нежно люблю их, но только дурак будет утверждать, что их нельзя подкупить. – Девушка замолчала. Чем больше она думала об этом, тем легче и проще все ей представлялось. – Ты можешь написать в Англию, что изменил планы, что мы договорились путешествовать вместе и ты уплыл на юг, чтобы пересечь пустыню вместе со мной в северном направлении, а не наоборот. Встречался ли ты с британскими чиновниками на севере, прежде чем отправиться в путь? С кем-то, кто сможет опровергнуть эту версию событий?

– Нет. – Он задумался. – Только с местными, не говорящими по-английски и не проявившими никакого интереса, когда я показал им свои документы.

– Ну вот. Мы вольны придумывать что захотим.

– Мне это не по душе, Мод.

– Знаю. Но неужели альтернатива нравится тебе больше? Ты еще вернешься и перейдешь через пустыню по другому маршруту, по такому, по которому ее не пересекал никто. Ты сделаешь это, Натан. Я знаю, ты сумеешь. А то, что мы сделаем сейчас, поможет выиграть время, сохранить лицо и поддержать твой дух.

Она видела, что он не вполне убежден, хотя ему очень хочется поверить в ее слова.

– Кроме того… – начала Мод снова, уже более мягко. Она опять взяла его за руку и заставила посмотреть на нее. – Кроме того, Натан, ты был со мной. Я думала о тебе на каждом шагу моего пути. Я… я бы, возможно, сдалась, не поддерживай меня мысль о тебе. Так что, как видишь, ты там находился. Ты вправду пересек пустыню со мной.

Натаниэль положил ладонь поверх руки Мод и крепко ее сжал. Внутреннее волнение необычайной силы на миг исказило его лицо, на глаза навернулись слезы.

– Ты меня поражаешь, Мод, – с жаром прошептал он. – Ты гораздо лучше меня. Не думаю, что есть кто-то щедрее тебя.

– Из всего, что у меня есть, нет ничего, чем я не поделилась бы с тобой, Натан, – сказала она, не сомневаясь, что каждое ее слово правдиво.

Он наклонился, упершись лбом в ее лоб, и Мод улыбнулась. Сердце сжалось в груди, дыхание перехватило. В этот миг она поняла, что его счастье имеет для нее гораздо большее значение, чем собственное.


В ту ночь ветер утих и было не слишком холодно – температура поднималась с каждым днем по мере приближения лета. Единственными звуками были тихое похрапывание Саида и редкие вздохи верблюдов, не мешающие глубокому сну Мод. Она была так спокойна, что не видела снов, и проснулась отдохнувшей, с ощущением, что они направляются домой. Эта мысль была горько-сладкой. Ей хотелось и закончить путешествие, и никогда его не заканчивать, и вернуться домой, и никогда туда не возвращаться. Но зато рядом с ней теперь был Натаниэль. Когда она поедет в Марш-Хаус, чтобы увидеть отца, она прибудет туда с женихом, которого, как ей думалось, тот непременно одобрит, едва оправится от удивления. Натаниэль по-прежнему был сдержанным и задумчивым, когда они снова отправились в путь, но потом его настроение, казалось, улучшилось. Мод ехала в самом конце вереницы верблюдов и видела, как тот в течение всего дня неумело пытается общаться с Саидом и Убайдом. Разговор сопровождался большим количеством улыбок, жестов и кивков, и Мод догадалась, что разговор на арабском до сих пор с трудом дается ее возлюбленному. Но она была довольна, что он пытается подружиться с ее людьми. И ей нравилось видеть его снова ожившим.

Они прошли хорошее расстояние и в конце дня встали лагерем в большой, окруженной скалами впадине, усеянной обломками камней и чахлыми деревьями. Они наконец покинули море песка и вышли на твердую землю, путь по которой лежал к предгорьям, потом к высоким горам, а затем к самому Маскату.

– Как называется это место, Саид? – спросила Мод, с карандашом в руке и с картой на коленях.

– Та гора на горизонте называется Джебель-Фахуд, – ответил старик. – Нам больше не придется карабкаться на дюны, Шахин. Только на скалы.

Они съели на ужин остатки вяленого верблюжьего мяса с лепешками, приправленными, как всегда, песком, и Мод с Натаниэлем предались мечтам о том, какой едой насладятся в первую очередь, когда вернутся в Англию.

– Это будет жареный цыпленок, – сказал Натаниэль. – Сочное белое мясо с хрустящей золотистой кожей. А к нему подадут запеченный картофель дофинэ и подливку, в которой будет немного мадеры.

– А я мечтаю о гороховом супе. Из всех яств во всем мире я бы выбрала суп с мятой из свежего зеленого горошка, сваренного сразу после того, как он собран. Какой он упоительно зеленый! Можешь себе такое представить? Не могу точно припомнить его вкус, но я до смерти его жажду.

– А почки по-дьявольски в Оксфорде, которые мы ели перед твоим экзаменом? Тот перечный соус со сливками и свежей петрушкой? Ты его помнишь?

Они остановились, лишь когда их животы начало сводить от голода.


Мод проснулась на рассвете и сначала подумала, что все хорошо. Затем она почувствовала легкое движение у себя на груди и подняла голову, чтобы посмотреть, в чем дело. На ней сидел огромный паук-фаланга. Он следил за движениями ее головы и смотрел ей в глаза. Тихий, сдавленный стон ужаса – вот единственный звук, который она смогла издать. Паук был бледным и щетинистым. Его черные глаза были совершенно пустыми. Несмотря на то что она всегда тщательно проверяла свои обувь и постельные принадлежности, Мод прежде никогда не сталкивалась с фалангами. Она не могла двигаться и не знала, сколько времени мохнатая тварь по ней ползала. Что, если незаметно для нее паук уже прокусил ее кожу своими чудовищными челюстями? Она содрогнулась от малодушного, бессильного отвращения. Проснуться глаза в глаза с этой мерзкой тварью казалось предзнаменованием какого-то страшного несчастья.

– Натан! – позвала она сдавленным шепотом.

Мод легла спать в каких-то пяти футах от него, но теперь не чувствовала его рядом. Она решила, что он уже встал. Может, ушел поохотиться или проверить, все ли в порядке с его верблюдом. Она лежала неподвижно, пока не поняла, что в лагере слишком тихо и, похоже, пусто. Прошло несколько минут, и ее охватило смутное беспокойство. Случилось что-то нехорошее. Вокруг нее было слишком много пространства и слишком мало звуков. Мод не в силах была отвести глаз от паука, и прошло долгое время, прежде чем она смогла заставить мышцы снова ей повиноваться. Затем, вскрикнув, она яростно перекатилась на бок, сбросила с себя паука и вскочила на ноги, лихорадочно осматривая одежду, ища место возможного укуса, проверяя, не забралась ли на нее еще одна подобная тварь.

Когда она перестала охлопывать себя руками и огляделась, то не поверила тому, что увидела. Халид и Фатих лежали в противоположных концах лагеря и спали глубоким сном. Все верблюды исчезли – за исключением трех истощенных животных из Батины. Натаниэля и других бедуинов с верблюдами и снаряжением нигде не было видно. В стороне лежали на земле какие-то странные плоские предметы. Мод подошла, желая разглядеть, что это такое, и не поверила глазам. Это были бурдюки, один слегка вздутый, и три плоских, из которых недавно вылили воду – земля вокруг них была еще влажной. Растерянная, испуганная, она подошла к Халиду. Он лежал, словно охваченный сном, с рассеченной левой бровью. Разбойники, подумала Мод, не понимая, как она могла проспать схватку. Она упала на колени и трясла Халида, пока тот не очнулся и не поднялся на ноги, морщась и пошатываясь.

– Халид, прости меня. Но ты должен прийти в себя! – произнесла она с мольбой в голосе.

– Что случилось?

Он провел пальцами по лбу и вздрогнул.

– Я не знаю. Не знаю… – Мод задыхалась, не с силах набрать воздуха в легкие. – Наверное, напали разбойники. Но я не понимаю… не понимаю.

Они вместе пошли будить Фатиха, которому тоже досталось. Мод взобралась на ближайшие скалы и осмотрела горизонт, но не увидела ни других бедуинов, ни Натаниэля с ее верблюдами. Ее охватил дикий жгучий страх за Натаниэля, за них всех. Она тряслась с головы до ног.

– Я не понимаю, – сказала она снова, когда спустилась вниз.

Лицо Халида помрачнело. Фатих осматривал землю к востоку от лагеря.

– Нам оставили достаточно воды, чтобы вернуться к колодцу. На четыре дня пути. Ее оставили, чтобы мы отправились назад и наполнили остальные бурдюки прежде, чем продолжим путь. Еще нам оставили еды, чтобы можно было дотянуть до оазиса, но не больше, – проговорил Халид голосом, срывающимся от гнева.