– Да, – сказала Джоан, и ее горло сжалось, когда она выдавливала из себя это слово. – Да, я понимаю.

– А в том, что случилось между вами, молодые люди, вы разберетесь сами. Надеюсь, вам это удастся. Я верю в тебя, моя дорогая девочка. Но бегство – не решение проблемы. Оно дает время подумать, и ничего больше.

– Да. Именно время – вот что мне было необходимо, это правда. Время, чтобы понять: я могу стать другой. Не прежней Джоан. Мне нужно было в этом удостовериться.

Она посмотрела на Роберта, отчаянно желая увидеть какой-нибудь знак, что он понял ее. Он снова улыбнулся и слегка покачал головой:

– Бедная девочка… Послушай меня. В прежней Джоан не было ничего плохого, и ты до сих пор она и есть. Возможно, теперь ты просто узнала себя с другой стороны, но и это лишь к лучшему.

– Спасибо, дядя Бобби.

– Ты останешься здесь, в Маскате, до самого отъезда. Это моя просьба. Если захочешь выйти за городские ворота, дай мне знать, я на этом настаиваю.

– Хорошо. Обещаю.

– Тогда иди отдыхать, и больше не будем к этому возвращаться.


Джоан хотела было отправиться на поиски Рори, но не могла решить, что ему скажет. Он, конечно, не нуждался в том, чтобы она растолковала ему причины разрыва помолвки. И ему явно не хотелось докапываться, как она узнала правду. Большой палец левой руки снова и снова нащупывал бороздку, оставленную кольцом его бабушки, которое она носила последние два года. Мягкость вновь обнажившейся кожи таила странное очарование. Она подумала о доме: о матери и о том, каким пустым он казался теперь без Даниэля и без отца. Она думала о работе в музее Бедфорда, о которой мечтала раньше, и о том, какой малозначительной та виделась ей сейчас.

Джоан попыталась мыслить непредвзято и сохранять объективность, но от этого на нее навалилась идущая откуда-то изнутри невероятная усталость, которой она никогда не ощущала раньше. Осознав, что понятия не имеет, какой теперь день, девушка заглянула в один из пустых офисов и нашла там календарь. Было двадцать второе декабря. Так или иначе, Олив Сибрук предстояло встретить Рождество без Джоан и Рори. Джоан прошла в свою комнату, чтобы прилечь и заснуть, но в голове теснилось чересчур много мыслей. В основном это были страхи и сомнения, касающиеся Даниэля, Чарли и Салима. Они не давали ей спать всю ночь, и она забылась сном только к утру.


– Мы пробовали тебя разбудить, но не очень старались, – заметил Рори, когда она опоздала к завтраку. – Решили, лучше дать тебе отдохнуть после всего, что ты пережила.

– Спасибо. Я чувствую себя гораздо лучше, – ответила Джоан, думая о том, что Рори даже не может себе представить, что она пережила. Но потом она поняла, что обратное тоже верно, заметив, как сгорблены его плечи и как он отводит в сторону глаза. Цветущие олеандры в кадках покачивали на ветру розовыми цветами. – Были какие-то вести от мамы, пока… я отсутствовала? – спросила она.

Рори кивнул:

– Мы не сказали ей, что ты сбежала. Решили подождать, пока у нас не появятся более определенные сведения, поэтому она не слишком сильно беспокоилась.

– Ах, как хорошо, молодец! Слава богу. Я рада.

Джоан выдохнула и поняла, что сидит, крепко сжав руки в кулаки, после чего распрямила пальцы.

– А вообще ты думала о ней хоть чуточку? – спросил он враждебным тоном.

Джоан пристально посмотрела на него:

– Рори, прошу, не…

– Джоан, будь добра, передай, пожалуйста, масло, – прервала ее Мэриан. Джоан проглотила свое гневное замечание. – Спасибо, – поблагодарила Мэриан. Она намазала маслом тост и передала его Джоан. – Вот, ешь. Ты ужасно похудела за время отсутствия. Вам двоим явно есть о чем побеседовать, так что я вас оставлю. Но, как говорила моя старая няня, чем меньше сказано, тем легче потом мириться.

Мэриан встала, повязав на груди рукава своего белого свитера. В утреннем воздухе появилась прохлада, и небо стало непривычно белесым.

Когда Мэриан ушла, Джоан принялась доедать в тишине тост, а Рори уставился на стол, крепко сжав зубы.

– Пожалуй, мы оба совершили вещи, из-за которых вправе сердиться друг на друга, если не возьмем себя в руки, – проговорила она осторожно. – Вероятно, я плохо вела себя в последнее время и не очень заботилась о чувствах близких. Но если ты обратишь взгляд на себя, я уверена, ты убедишься: и тебя есть за что отругать. Так что, возможно, нам лучше не воевать. Этого делать не стоит. Тебе не кажется, Рори? – Она ждала, но Рори ответил не сразу.

Ветер поднимал края скатерти и шевелил кудри у него на лбу.

– Твоя мама прислала письмо. Оно пришло вскоре после того, как ты пропала. Ты не получила работу в музее.

– Вот как, – откликнулась Джоан. – А что еще она пишет? Она здорова?

Рори посмотрел на нее:

– Разве ты не расстроена? Я думал, работа для тебя – вопрос жизни и смерти?

– Раньше так и было. Да, пожалуй что так. – Она подумала над своими словами. – Но теперь это уже не кажется мне столь важным.

– Тебе нужно на что-то жить, и я не знаю, что ты станешь делать без финансовой поддержки со стороны мужа, – проговорил Рори холодно. – Или ты планируешь навсегда остаться при матери?

– О, пожалуйста, остановись, Рори. Ты ведешь себя как ребенок.

– А ты… ты ведешь себя как… как… – Он резко вскочил, чиркнув ножками кресла по плиткам пола. – Как кто-то, я даже не знаю, кто!

Выкрикнув это, он гордо удалился, и Джоан посмотрела ему вслед, удивляясь собственному спокойствию.


Она смотрела на Джалали и думала о том, что произошло бы, не согласись она на просьбу Мод и не пойди к Салиму. Он бы тогда не сбежал, и она не попала бы в горы. Чарли Эллиот не пропал бы без вести, а Даниэль, скорее всего, утонул бы в вади. С момента принятия этого решения произошло много событий, хороших и плохих, и Джоан не могла раскаиваться в содеянном. Но, сидя в одиночестве на галерее, она чувствовала, как далека от Салима, как далека от Чарли, от Даниэля и Рори. Она не помнила, когда в последний раз ощущала себя такой одинокой, и, хотя это чувство не было однозначно плохим или пугающим, она знала, что не выдержит так долго. Впервые с момента возвращения она вспомнила о Мод. Салим не мог вернуться в Маскат, так что Мод не имела никаких шансов увидеть его снова. Джоан представила себе миниатюрную старую женщину, доживающую свой век в неопрятной комнатке наверху старого дома в компании Абдуллы. Итак, что же Мод Викери? Джоан подумала о тщательности, с которой та организовала побег Салима, и о ее холодности после того, как миссия Джоан была завершена. Обо всем, что узнала о Салиме во время их путешествия на Джебель-Ахдар, и о том, с какой быстротой и легкостью новости и сообщения передаются в горах. Только теперь, когда ее мысли прояснились, она поняла, что ей нужно делать. Она подумала о Чарли, находящемся в плену у Салима, и ее сердце забилось быстрее. Встав, Джоан оставила записку Роберту, в которой говорилось, что она собирается навестить Мод, и отправилась прямо к ней.

Абдулла улыбнулся, впуская ее.

– Вы вернулись, мэм-сагиб, – сказал он. – Госпожа думала, вы захотите остаться в горах и стать женой Салима.

– У меня не было таких планов, – возразила Джоан с опаской, но тоже улыбаясь. – Хотя, пожалуй, это была бы вовсе не такая плохая жизнь. После войны, разумеется.

– Мы не ожидали снова увидеть вас здесь, – проговорил старик, когда Джоан направилась к лестнице, и она не могла сказать точно, что он имел в виду.

Кресло Мод было придвинуто к столу, за которым она что-то писала, склонившись над исчерканным листом. Оловянное кольцо с синим камнем, которое раньше всегда хранилось в карандашном лотке, теперь лежало на бумаге рядом с ее рукой.

– Здравствуйте, мисс Викери, – поздоровалась Джоан, медленно подойдя к хозяйке.

Салюки мирно сопели во сне.

Мод поджала губы и закончила предложение, прежде чем отложить ручку и поднять глаза на гостью. Потом она моргнула несколько раз, пытаясь лучше сфокусировать взгляд.

– Джоан! И снова в Маскате? А я было решила, что вы исчезнете в горах или в пустыне и никогда не вернетесь. Бог видит, я бы так и поступила, если б могла.

– Я подумывала об этом.

– Куда он вас отвез? В Тануф? В Аль-Фарах?

– В Мисфат-аль-Абрин.

– Ага! – Мод откинулась в кресле, сплетя пальцы рук, лежащих на коленях. – Счастливица. Разве это не самое прекрасное место, которое вы когда-либо видели? И, побывав там, вы все же решили вернуться? – Она покачала головой, как будто была разочарована.

Джоан пристально посмотрела на нее.

– Кое-что произошло, – сказала она, и по наступившей паузе поняла: мало каким событиям в горах удается ускользнуть от внимания Мод.

Наконец хозяйка пренебрежительно проворчала:

– Ну и ладно. Вам вообще нечего было делать на Джебель-Ахдаре. То, что там происходит, вас не касается. Я очень рассердилась на Салима, когда узнала, что он сделал.

Джоан глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

– Салим… Салим ведь ваш сын, разве не так, мисс Викери? – Когда он мылся в фаладже в Тануфе, она заметила белизну его кожи и поняла, что смуглость лица и рук, которую она считала врожденной, была простым загаром. – Он рассказал мне, что в Тануфе есть обычай брать имя матери вместо отчества. Шахин – это имя, которое дали вам бедуины, когда вы пересекали пустыню. Не так ли? Салим бен-Шахин ваш сын.

Мод смотрела на Джоан не мигая. Если она и испытывала какие-то чувства в связи с догадкой Джоан, она не подумала их обнаружить.

– Ну и что из этого? – спросила наконец она.

– Почему было просто не рассказать мне? К чему было лгать и напускать тумана? – спросила девушка, но Мод не ответила. – Наверное… наверное, это из-за того, что вам не разрешили бы остаться в Маскате, окажись ваши родственные отношения с таким человеком известны? Салюки… Когда мы впервые встретились, вы сказали, что их вам подарил бен-Химьяр. Сулейман бен-Химьяр, владыка Зеленой Горы. Один из тех, кто сейчас ведет борьбу против султана. Тануф был его родной деревней.