– Мы напротив Матраха? – спросила она.

– Более или менее да, – пожал плечами Салим. – Его можно видеть отсюда.

– Это не имеет значения, – отозвалась Джоан.

Вопреки всему она стояла там, куда так часто устремляла свой взгляд, и смотрела вниз, на Матрах, вместо того чтобы стоять в Матрахе и, обратившись лицом на юго-восток, мечтать о далеких горах. Даниэль был позади нее, в Низве, и она понятия не имела, глядит ли сейчас Рори на Джебель-Ахдар, высматривая ее, но это не имело значения. Она подняла обе руки и помахала ими, задыхаясь от какого-то безумного восторга. Они находились вровень с облаками, отбрасывающими далеко внизу пятна тени, чередующиеся с участками солнечного света. От этого земля становилась похожей на лоскутное одеяло с узором, постоянно меняющимся под действием ветра, который сушил кожу Джоан и заставлял девушку поеживаться от прохлады. Вокруг не было никаких звуков, кроме его легкого посвистывания. Салим стоял рядом с ней и смотрел вдаль. Джоан стало интересно, каково жить в этом диком, суровом и красивом месте.

– Что ты видишь? – спросил Салим.

– Все и ничего, – ответила она с легкой улыбкой. – Я вижу, что почти все возможно.


Джоан потеряла счет времени. Она понятия не имела, как долго простояла, глядя с этого места на свою прошлую жизнь. Когда Салим тронул ее за локоть, чтобы вернуть к действительности, девушка окоченела от холода, но была полна решимости.

– Пойдем, Джоан. Нам нужно идти дальше, – позвал он.

– Так скоро? Нам уже пора?

– Да. Слушай! – (Джоан нахмурилась. Сначала она слышала только гул ветра, но потом заметила и низкий, настойчивый вой «венома» в полете. Она сделала резкий вдох и, щурясь, принялась оглядывать небо, но не увидела ничего, кроме облаков.) – Никогда не трать время, высматривая его. Просто начинай двигаться, и быстро! – посоветовал Салим и побежал легкой трусцой по неровной тропе.

Вздрогнув, Джоан бросилась за ним. Он направлялся в сторону выступавших из земли скал, и Джоан то и дело спотыкалась, но старалась не отставать. Она не понимала, что задумал Салим, пока тот не обогнул огромный камень, лежащий у подножия скалы, и не исчез. Она последовала за ним и оказалась в устье пещеры, которая пронизывала толщу горы, как червоточина яблоко. Внутри было холодно и темно. Салим протолкнул Джоан дальше, так чтобы она оказалась позади него, а затем присел у входа и принялся обшаривать глазами небо. Джоан почувствовала, как на нее накатила волна страха. Самолет подлетал все ближе, и шум становился все громче. Джоан закрыла глаза, надеясь услышать, как звук начнет стихать. Самолет пролетит, и они будут в безопасности. Она жаждала поскорее снова оказаться в тишине. Взрыв застал ее врасплох.

Его звук шел словно откуда-то из-под земли и проникал прямо в кости, а не в голову через уши. Казалось, череп треснул, как от реального удара, и она вскрикнула, инстинктивно обхватив голову. Джоан почувствовала, как рука Салима ухватила ее запястье, и земля содрогнулась под ними. На секунду все потемнело, и наступила минута полного, совершенного ужаса: она снова была в Бедфорде, под кухонным столом со своей матерью, ожидая смерти, ожидая, что немецкая бомба упадет на их дом. На мгновение страх полностью овладел ею. Она была уверена, что навсегда окажется заточена в темноте под рухнувшими скалами. Рыхлая порода посыпалась ей на голову и наполнила воздух пылью, но затем свет и тишина вернулись, рев самолета стал удаляться, и вместе с ним отступил тошнотворный ужас. Еще какое-то время Джоан прислушивалась к звону в ушах и к собственному дыханию, а потом открыла глаза. Салим снова посмотрел на небо. Через некоторое время он взглянул на нее и ухмыльнулся.

– Не бойся, у этой горы толстая кожа. Теперь ты действительно одна из нас, Джоан. Ты еще один воин имама, прячущийся от английских бомб, – проговорил он бодро.

Джоан вспомнила о равнодушном, почти радостном отношении Чарли Эллиота к опасности и догадалась, что это может быть недурным способом ей противостоять. Она попробовала улыбнуться и поняла, что даже такая попытка немного ее успокоила, хотя руки заметно дрожали.

– Это было так близко! – успела она сказать между двумя короткими вдохами.

Салим склонил голову набок:

– Не очень близко. Дело в том, что, проходя через скалу, ударная волна ускоряется и усиливается.

– Взрыв был не очень близко? – недоверчиво переспросила Джоан и вдруг ахнула. Откуда-то из глубины пещеры донесся явственный звук. Там кто-то двигался. – Салим! – громко воскликнула она с тревогой.

Девушка поползла обратно к выходу, но тут чиркнула спичка, зажглась лампа, и из темноты туннеля показалась чья-то фигура. Сердце Джоан замерло, но в следующий момент она узнала того самого Билала, которого Салим назвал своим братом. Он улыбнулся ей кривоватой улыбкой, причем одним лишь ртом, а не глазами.

– Добро пожаловать на Джебель-Ахдар, – сказал ей Билал, после чего стал говорить только с Салимом и по-арабски.

Они последовали за ним вглубь пещеры. Сперва проход был таким низким, что им пришлось идти наклонившись, но потом потолок сделался выше, стены раздвинулись, и они оказались в широком гроте около тридцати футов в поперечнике. Отблески лампы плясали на выщербленной поверхности стен, одна из которых блестела от сочившейся по ней влаги. Другие люди из группы Салима сидели пригнувшись вокруг угасавшего костра. На еле тлеющих углях, которые почти не давали дыма, стоял кофейник, а на большой оловянной тарелке лежали остатки еды. Здесь было много оружия – два миномета и разобранные части того, что Джоан приняла за горно-вьючную гаубицу[146], а также автоматы и гранаты, рация, груды карт и различных бумаг. Еще там были ковры, одеяла, подушки. Джоан могла бы счесть пещеру вполне уютным убежищем, если бы не пронизывающая сырость холодного воздуха и непроглядная чернота на другом конце, где тоннель снова сужался и тянулся неведомо куда. Билал заметил, с каким вниманием она смотрит в сторону темного продолжения пещеры.

– Этот ход тянется на многие мили, – проговорил он. – Местами там сухо, местами все залито водой. Иногда можно идти в полный рост, иногда ползешь, словно червь. Сто человек за сто лет не сумели бы составить карту пещер в этих горах.

Джоан слушала и поеживалась. Голоса звучали на тихом фоне музыки воды, которая мелодично журчала где-то глубоко под землей, незримо и постоянно.

Джоан получила кружку крепкого горького кофе и ждала, пока Салим долго разговаривал о чем-то со своими людьми. Один из них взял рацию, вынес ее из пещеры и некоторое время спустя вернулся с новостями. Затем, когда решение было принято, все встали, взяли винтовки и, наклонившись, потянулись один за другим к выходу. Салим был последним, кто поднялся со своего места. Выражение его лица было озабоченным.

– Что случилось? – спросила Джоан.

– Нам нужно идти. Замечено передвижение вражеских солдат, которого мы не ждали. И нового отряда, который прибыл для усиления. Спецназа.

– Сасовцев?

– Они совсем близко. Ну довольно близко. Мы не можем вернуться тем путем, каким поднимались. Нужно идти другой тропой. Остальные пойдут с нами на всякий случай. – Он бросил на нее жесткий взгляд, но затем все-таки улыбнулся. – Все на меня сердятся. Я не должен был приводить тебя сюда. Это было глупо.

Джоан стало страшно.

– Спасибо вам за это. Но мы ведь снова спустимся вниз, не так ли?

– Спустишься ты одна. Пожалуй, тебе лучше идти без провожатых – так безопаснее. Но сначала попробуем пройти этим путем. Надень никаб.

Джоан сделала, как велел Салим, и вышла из пещеры под проливной дождь, который тут же промочил ее абайю и всю одежду под ней. Влага достигла кожи, она чувствовала ее холодное прикосновение. Сандалии промокли, и идти в них было неприятно. Пальцы ног стали неметь, но они шли быстрым шагом, и Джоан скоро согрелась. Ей хотелось задержаться, чтобы еще раз бросить взгляд на плато и сохранить его навсегда в своей памяти, но на это не хватило времени.

Дождь скрыл далекие виды, которыми они любовались раньше, и превратил воздух в размытую серую пелену. Однако Салим назвал это Божьим благословением, потому что теперь пилоты ничего не могли разглядеть в горах и вернулись в Низву. Скалы стали скользкими, и Джоан, стараясь не отставать, подвернула себе лодыжку. Сейчас, в разгар дня, спускаясь с горы, она чувствовала себя более уязвимой. Этому в немалой степени способствовало отсутствие последнего повода для задержки. Ведь желание побывать на плато было единственным предлогом, чтобы не возвращаться в Маскат.

В ее душе поселилась печаль, такая же серая и неумолимая, как дождь. Они шли вниз в молчании, скрытые в облаке. Джоан было так же трудно угадать, о чем думают спутники, как и им проникнуть в ее мысли. Они подошли к расщелине, такой узкой, что можно было, расставив руки, коснуться ее противоположных стен. Расщелина зигзагами вела вниз, была крутой, как приставная лестница, и дальним своим концом выходила к вади. По ней стекал небольшой ручей. Салим и его люди остановились и заговорили приглушенными голосами. Джоан присела, чтобы дать отдых усталым ногам. Она была голодна, и от крепкого кофе, выпитого на пустой желудок, у нее разболелся живот. Она вымокла насквозь, ее угнетало одиночество и постоянное чувство опасности.

Лицо Салима было напряженным. Человек с рацией включил ее снова. Раздалась взволнованная арабская речь, прерываемая помехами. Салим слушал, его лицо становилось все мрачнее.

– В чем дело? – спросила Джоан.

Глаза у нее защипало, как будто на них вот-вот должны были навернуться слезы. Чувство нереальности ушло, все казалось очень, очень реальным.

– В вади солдаты. Отряд султана. Они оказались в ловушке там, внизу. Наши взяли их в кольцо. Их держат на прицеле и не дают высунуться. Если они прорвут окружение, то могут подняться сюда, и мы должны оставаться здесь, чтобы не дать выжившим взобраться выше. – Джоан слушала с растущим беспокойством. Салим бросил на нее тяжелый взгляд. – Ты не участвуешь в этом, Джоан. Помнишь?