Маджид немного поплакал, когда они покидали каменную пирамидку, за что Мод была ему благодарна, хотя и подозревала, что он скорей боится за собственную судьбу, чем горюет о Гаруне. Мальчик еще похудел, и казалось, он исчезнет совсем, если станет еще тоньше. Они достигли колодца к концу дня, но вода в нем была грязной и неприятной на вкус. Верблюды отказывались ее пить. Воздух наполнился гнилым запахом, ревом возмущенных верблюдов и проклятиями их погонщиков. Скрепя сердце Мод взяла чашку и выпила ее до дна. Жидкость была ужасна на вкус, вызвала спазм в горле, но утолила жажду. Она еще раз наполнила чашку и снова выпила. С булькающим вздохом Малявка, самая маленькая верблюдица, последовала ее примеру. Затем один за другим остальные верблюды тоже перестали упрямиться и начали подходить, чтобы напиться. Халид, Фатих и другие смотрели в изумлении, а потом восторженно расхохотались.

– Госпожа – повелительница верблюдов, – сказал ей Убайд, улыбаясь. – Бог милостив!


В течение четырех дней они ехали по искрящемуся солончаку в окружении высоких и подвижных песчаных дюн. Помимо споров и пения бедуинов, единственным звуком был хруст соляной корки, проламывающейся под ногами верблюдов. Мод искала в себе остатки былого оптимизма, но тщетно. Без Гаруна она чувствовала себя совершенно одинокой. Пустыня казалась бесконечной, а жажда и голод не покидали ее ни днем ни ночью. От гнилой воды у нее началась диарея, из-за которой еще больше хотелось пить. Ее охватила слабость. Вечером они с Маджидом не смогли как следует поставить большую палатку, поэтому Мод решила воспользоваться маленькой, в которой раньше ночевал Гарун. Ее складная мебель на привалах оставалась лежать на земле сваленной в кучу. Никаких сластей не осталось, только немного чая, который Гарун научил Маджида заваривать. Мод говорила очень мало. Правда, она чувствовала, что Халид за ней приглядывает, – это давало чувство защищенности, и Мод была ему благодарна. Она по-прежнему сверялась с компасом и продолжала чертить карту, но вести журнал прекратила, и в нем больше не появлялось рисунков. Как-то утром она обратила внимание на свои руки – они были грязные, иссохшие, исцарапанные, трясущиеся.

Но вот однажды около полудня впереди на горизонте появилась дюна. Огромная волнистая стена золотого песка преграждала им путь, уходя вправо и влево так далеко, насколько хватало глаз. Она походила на готовую обрушиться волну и была обращена к ним своей подветренной стороной, вероятно гораздо более крутой, чем наветренная, с острым хребтом в верхней части.

Мод смотрела на дюну в недоумении. Теперь все ехали молча – даже пение прекратилось, когда они приблизились к этой вселяющей ужас преграде. Внезапно Мод поняла: дюны, которые они видели до сих пор, например те, что тянулись по обе стороны от солончаков, были дюны-младенцы, сущие бугорки по сравнению с этой дюной-монстром и, вероятно, остальными такими же, лежащими позади нее. Она молилась о том, чтобы Бог вразумил ее, как можно взобраться наверх, но этого не произошло, даже когда они подъехали совсем близко. Остановившись в тени бархана, они смотрели на его гребень, запрокинув голову. Тот возвышался над ними сотни на две футов, а может, и на все три, сказать было трудно. Сердце Мод сжималось все сильней с каждым ударом. Бедуины притихли, и даже старый Саид нахмурился, глядя на дюну, как будто никогда не видел раньше ничего подобного.

– Но это невозможно! – сказала Мод всем, кто мог ее слышать. – Никто не в силах заставить верблюда подняться на такой склон!

– Саиду это удавалось. Он покажет нам, как это делается, – проговорил Фатих, но в голосе его не прозвучало уверенности.

– Мы теперь в руках Божьих, – сказал Халид обеспокоенно. – Да будет Всевышний милостив.

Маджид ответил ему тревожным взглядом.

– Это невозможно! – повторила Мод, а потом замолчала, устыдившись панических нот в своем голосе. Единственной альтернативой был путь назад, да и он был рискован: у них оставалось недостаточно воды, чтобы вернуться к последнему колодцу. А если бы они его вообще не нашли, чего нельзя исключить, то все погибли бы. Но даже если бы им все-таки удалось вернуться в Салалу, ее надежды совершить переход через Руб-эль-Хали пошли бы прахом. Все их страдания – и в том числе смерть Гаруна – оказались бы напрасными.

Пытаясь успокоиться, Мод вспомнила о письме к Натаниэлю, но в голове не было ни единой мысли – она так и не придумала ничего, что могла бы к нему добавить. Никто не придет к ней на помощь. Никто, кроме горстки ее людей, даже не знал, где она находится. Ей хотелось бросить вызов этой дюне, но от одной мысли, что им придется пробиваться через весь этот песок, охватывало желание лечь и уснуть, а возможно, как Гарун, упокоиться здесь навсегда. Они спешились, дали верблюдам команду лечь и сварили кофе, в то время как Саид прошел сначала в одну, а потом в другую сторону вдоль дюны, хмурясь и бормоча молитвы себе под нос. Он явно не имел понятия, что делать дальше.

Джебель-Ахдар, 1958 год, декабрь

В течение нескольких часов они шли в темноте в сторону Джебель-Ахдара, все более удаляясь от Маската и побережья. Усталость сделала Джоан неуклюжей, она то и дело натыкалась на невидимые в темноте камни, отчего на голенях вскоре появились ссадины и синяки. Когда она смотрела вверх, то казалось, что звезды плывут за ней по чернильному небу. Джоан тяжело дышала, с жадностью втягивая воздух. Свежий, как родниковая вода, он напоминал даже ее вкус. Впереди маячила темная фигура Салима. Тот шел уверенно, не спотыкаясь, всегда оставаясь в поле ее зрения. Он регулярно останавливался, чтобы Джоан могла его догнать и перевести дух.

– Ночь будет долгой, – сказал Салим, предлагая воду из бутылки. – По дороге идти нельзя. Но к утру мы доберемся до безопасного места, и вы сможете отдохнуть.

– Я не устала, – ответила Джоан, и это была правда.

Она все еще чувствовала, будто может летать, несмотря на мокрые от пота подмышки, синяки и пересохший рот. Девушке казалось, что она оставила земной мир позади и попала в совершенно другую реальность, в которой с ней не могло случиться ничего дурного. Если внутренний голос и предупреждал порой, что она нарушает все правила, и нашептывал, что ей не место там, где она оказалась, то она просто отказывалась его слушать. Джоан не думала ни о Рори, ни о Роберте, ни о Мэриан, ни даже о Мод. Они остались далеко позади, а она хотела идти только вперед. И с каждым шагом приближалась к горам.

Наконец где-то впереди, в мутной предрассветной мгле, раздался тихий голос. Джоан охнула, но Салим ответил спокойно. Последовали приглушенный разговор, пара смешков, грубоватые мужские объятия. Джоан держалась позади, в никабе и абайе похожая на темную тень. Потом она увидала двух крепких мулов, привязанных неподалеку.

– Садись, Джоан. Дадим немного отдохнуть ногам, – произнес Салим бодро.

В темноте Джоан не могла разглядеть, был ли удивлен ее присутствием человек, который привел мулов. Салим предложил ей подсадить ее в седло, но Джоан, не задумываясь, вскочила в него. Правда, потом ей потребовалось какое-то время, чтобы приспособиться к жесткому седлу незнакомой формы. Вожжи были непривычные, из завязанного узлами шнура, а не кожаные. Она ухватилась за них, и мул в знак протеста задрал морду.

– Ладно, не беспокойся. У меня легкая рука, – проговорила она тихо, а потом обратилась к Салиму: – Я никогда раньше не ездила на мулах. Они действительно так упрямы, как о них говорят? Этот, длинноухий, очень симпатичный. Как его зовут?

Последовала удивленная пауза, после которой Салим тихо засмеялся.

– У него нет имени, он просто мул. И люди не поверят, что ты арабка, если будешь сидеть на нем, как мужчина, – сказал он.

– Ну а так ли важно, поверят они или нет? Не понимаю, как можно ездить боком, точно мешок с зерном. В любом случае никто не увидит меня в темноте.

Салим вскочил на мула и повернул голову в сторону гор.

– Хорошо. Но в ближайшие несколько дней тебе все-таки иногда придется меня слушаться. Пока мы не окажемся в безопасном месте, – добавил он серьезно.

– Да. Я понимаю.


Джоан вспомнила, как воображала себя скачущей по Аравии. Теперь, когда ее желание исполнилось, вдруг стало ясно, что явь сильно отличается от мечты. Она все представляла себе совершенно иначе, хотя и понимала: такова судьба большинства грез. Но мечта все-таки исполнилась. В глазах у нее защипало, она прикрыла их на секунду и подумала об отце, обо всех его планах, которые он так и не осуществил. И девушка сказала самой себе: что бы ни случилось с этого момента, она никогда не пожалеет, что покинула Маскат. Что бы ни произошло впоследствии, оно будет стоить того чувства, которое она теперь испытывала.

– Мы едем в Вади-Самаил? – спросила она, и Салим повернулся, чтобы кивнуть.

– Мы как раз пересекаем его, у нас нет выбора. Но нужно соблюдать тишину, Джоан. Рядом могут оказаться аскари. Они наверняка выставили сторожевые пикеты. Многие здешние жители втайне за нас, но не все.

– Значит, они двойные агенты? – Первой мыслью Джоан было сообщить об этом полковнику Сингеру, но потом девушка поняла, что не имеет ни малейшего представления, на чьей стороне находится, и решила соблюдать нейтралитет и поменьше думать о боевых действиях. Война ее не касалась. – А как насчет мин? Разве дорога здесь не усеяна минами? – спросила она тревожно.

– Да, здесь их много, но есть безопасные участки. Ахмед сказал мне, где пересекать дорогу.

– А нас не обнаружат, если мы пойдем этим путем? Ведь в вади полно солдат. А с этой стороны, куда мы едем, в горы дороги нет – так мне сказал брат.

– Хорошо, что солдаты султана так думают, – проговорил Салим, и она увидела его блеснувшую в темноте улыбку. – Но мы должны пройти вдоль дороги, прежде чем сможем подняться. Мы будем держаться близко к подножию гор после того, как пересечем ущелье. А если придется прятаться, там есть пещеры и овраги.