– Ладно. Смотрите, вот еще одна бутылка воды, как вы просили. Вам, должно быть, очень хочется пить, – добавила она, опуская глаза, но Салим, хотя и взял бутылку, пить не стал.

Он продолжал изучающе смотреть на гостью, пока ей в конце концов не пришлось поднять взгляд на собеседника. Тот сидел на полу на коленях, опираясь на них руками. Одна из его скул немного припухла, и на ней была ссадина, но он казался спокойней, чем в прошлый раз. Джоан захотелось знать, как чувствует себя человек, на которого надеты кандалы и железная колода. Она видела красные рубцы на лодыжках, натертых оковами. По их краям запеклась кровь, на которую то и дело пытались сесть мухи. Повисла тишина, показавшаяся Джоан почти невыносимой. Ей требовалось что-то сказать.

– В Англии скоро наступит зима, – проговорила она. – До сих пор мне еще никогда не доводилось страдать от жары в ноябре.

Сказанное было несусветной чушью, и девушка покраснела, в то же время обрадовавшись, что он не может этого видеть.

– Вы скучаете по дому. Из-за этого вы такая грустная? Вы хотите туда вернуться?

– Нет. Наверное, нет. На самом деле я не понимаю, как смогу когда-нибудь вернуться.

Эти слова заставили Салима нахмуриться еще сильней.

– Значит, дело не в тоске по дому.

– Нет. Полагаю, нет, – сказала она. Вновь повисло молчание, и на этот раз Джоан смогла выдержать всего несколько секунд. – Очень великодушно проявлять ко мне такое внимание в вашем… вашем положении. Но пожалуйста, Салим… давайте не будем об этом.

Салим склонил голову набок и посмотрел в сторону:

– Как пожелаете.

Он припал к бутыли с водой, сделав большой, долгий глоток, а потом развернул пакет с жареным цыпленком и принялся есть.

– Я не знаю, что написано в письме, но Мод заставила меня пообещать, что я вам скажу вот что: мы сами творим свою судьбу. Она, похоже, расстроилась при мысли, что вы можете принять ваше положение за свою судьбу.

– Да, – улыбнулся Салим. – Это похоже на Мод.

– Вам не кажется, что так оно и есть? – спросила Джоан, подумав о Рори и о доме. А еще о брате, матери и умершем отце.

Это они определяли, кем она является. Она знала границы их маленькой планетарной системы, ее размеры, орбиты, а также свою роль и место среди близких. Теперь же она почувствовала, как все пришло в движение, начало меняться до неузнаваемости. В том числе и она сама. И она безмолвно старалась противостать этим переменам. Сохранить для себя тех, кого любила, такими, какими она их знала.

– Ни один человек еще не убегал из Джалали, Джоан, – оторвал ее от раздумий голос Салима. – Даже если мне удастся освободиться от кандалов и каким-то образом вылезти в окно тюрьмы, я разобьюсь об окружающие скалы. Выйти отсюда можно только через двери, и вы видели, как их охраняют. Этот форт захватили всего один раз, много лет назад, и то потому, что его начальник потерял голову из-за женщины, повел себя как глупец и дал себя обмануть.

– Она ему изменила?

– Вроде того. Девушка была дочерью вали Маската. Вы знаете, кто такой вали? Представитель султана, управляющий городом на манер мэра или губернатора. Португальским захватчикам пришлось отступить в Джалали, но их предводитель влюбился в эту красавицу, прекрасную, как рассвет. Командир запросил у вали мира, чтобы жениться на ней, но вали был человек хитрый и вероломный. Когда ворота форта открылись для свадебного торжества, солдаты вали начали штурм и вырезали всех его обитателей.

– Интересно, догадывалась ли девушка о намерениях отца? И еще мне хотелось бы знать, любила ли она португальца, – сказала Джоан. – Может быть, в день свадьбы, который бедняжка считала началом новой жизни, все оказалось потеряно для нее безвозвратно.

– Возможно, ей не следовало отдавать сердце человеку, который был врагом ее народа.

– Но люди не вольны выбирать, в кого влюбляться, – отозвалась Джоан и тут же усомнилась, действительно ли это так и относится ли это правило к ней самой.

Она спрашивала себя, выбрала ли Рори она сама, или просто так вышло, что их судьбы переплелись и они стали неотъемлемой частью жизни друг друга. Ей опять вспомнился тот рассвет, когда они ехали в такси и Рори поцеловал ее в первый раз. Когда они оба прильнули к Даниэлю, спящему между ними. Она вспомнила о ладони Рори, опустившейся на ее руку, лежавшую на локте брата, и закрыла глаза, потому что все снова пришло в движение и начало ускользать от нее. Теперь ей стало казаться, что до сих пор она просто плыла по течению.

– Я должен принять свою судьбу. Мое заключение в этих стенах предопределено свыше, – проговорил Салим. – Меня может освободить только милость султана, а я не дождусь ее никогда. И его не свергнут. Как это может произойти, если его поддерживают британцы? Они всегда помогут и защитят. – При этих словах глаза Салима стали суровыми, а рот плотно сжался. И Джоан не могла сказать, что за чувство вспыхнуло в нем. Гнев на султана, на англичан или на злой рок? – Если мне никогда не стать снова свободным, то мечты о другой жизни могут свести с ума. Понимаете? Смирение – вот единственный путь. – Замолчав, он на какое-то время задумался. – Но тогда, пожалуй, лучше умереть, пытаясь освободиться, чем гнить здесь вечно. – Он усмехнулся по-волчьи, обнажив острые зубы. – Не передавайте этого Мод. Мне пока еще не хочется умирать. – Салим снова оглянулся, а затем все тем же мягким тоном и не изменяя направления взгляда произнес: – Вот, сейчас всего безопасней передать письмо. Держите его низко, не поднимая. Между корзиной и нашими ногами. Так, теперь передвиньте его ближе ко мне. – (Джоан незаметно передала листок.) – Наклонитесь немного левей, чтобы прикрыть меня, когда я буду читать, – велел он. Она послушно изменила положение тела и ждала, не шевелясь, пока он читал одну-единственную страницу. В какой-то миг Салим оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на Джоан. Верней, не совсем на нее. Он не встретился с ней глазами, а поглядел выше прорези никаба, туда, где тот прикрывал ее волосы. Салим прочел письмо дважды, затем аккуратно сложил и спокойно пододвинул его обратно к Джоан. – Раз вам не хочется возвращаться домой, куда вы поедете? – спросил он. – Что станете делать?

– Я… готова отправиться куда угодно, – ответила она, испытывая какое-то щемящее чувство. – По правде сказать, мне совсем некуда податься.

– Но вы живете в стране, полной богатств и возможностей, разве не так? И скоро выйдете замуж. Мод написала о вас в письме совсем кратко, но я заметил на вашей руке кольцо. У вас есть цель в жизни, верно?

– Да… Пожалуй, да. – Джоан вздохнула. – Салим… вы действительно считаете, что изменить свою судьбу нельзя? Вы и вправду верите, будто вся наша жизнь… предопределена?

– Все, что с нами происходит, случается по воле Бога. Это единственное, что я знаю.

– Но вдруг то, что мы считаем нашей судьбой, ею не является? Разве такое не возможно?

– Конечно. Бог решает, каков наш путь, и мы должны изо всех сил стараться ему следовать. Но мы несовершенны и можем ошибаться… Ваши глаза покраснели, Джоан. Если хотите уйти, то ступайте и отдохните. Но если вы расположены слушать, я расскажу историю, которую мне поведал отец. Она о попытке изменить свою судьбу.

– Да, пожалуйста, расскажите.

Уйти из тюрьмы означало возвратиться к Мод, а затем, конечно, в представительство. Мысль об этом камнем лежала на сердце у Джоан.

– Я расскажу вкратце. Вам не следует слишком здесь задерживаться. Давным-давно вали… ну, по-вашему, губернатор… правивший Низвой, случайно подслушал, как его кварин говорил…

– Кто такой кварин?[106]

– Буквально это слово означает «спутник». Так называют джинна, который всегда стоит за нашей спиной.

– Как ангелы-хранители?

– Об этих я ничего не знаю. Кварины – не хранители… Вообще-то, они горазды на всякие проделки. Но дайте рассказать историю. Вали услышал, как кварин произнес мрачное пророчество о судьбе его новорожденного сына. Ребенок вырастет, потом убьет отца, женится на матери и покончит с собой. Конечно, вали сильно огорчился, когда это узнал, и решил, что ничего подобного не допустит. Он забрал ребенка у жены и оставил умирать в пустыне, думая, что это лучше, чем такая судьба. Но некий бедуин нашел мальчика, вырастил его как собственного сына, и много лет спустя тот, не зная своих настоящих родителей, вернулся в Низву и случайно ступил на путь, который был ему предначертан. Он убил отца и женился на овдовевшей матери. А узнав, что сделал, бедняга наложил на себя руки, как было предсказано. Попытка вали изменить судьбу ребенка на самом деле предопределила ее, разве не так? Нам не дано знать свою судьбу. Если же по какой-то случайности она становится нам известна, это не приводит ни к чему хорошему. Поэтому лучше не интересоваться ею, а жить так, как мы считаем нужным. – Салим снова отпил воды из бутыли и вытер рот тыльной стороной руки. – Человеку не дано понимать такие вещи. Судьба – это загадка, похожая на змею, поедающую собственный хвост. У нее нет ни начала, ни конца.

Взгляд Салима опять забегал по камере, потом он внезапно протянул руку, слишком неожиданно, чтобы Джоан успела отреагировать, и вытащил две шпильки, которые Мод воткнула, чтобы укрепить никаб. Они быстро исчезли в его ладони.

– Бедной служанке не нужно так много заколок, – пробормотал он.

– В вас столько силы, Салим, – тихо проговорила Джоан. – Я только что говорила о доме и о том, какой беспомощной, какой… бессильной себя в нем чувствую. А между тем я могу приходить и уходить когда захочу. Простите меня, Салим, – покачала она головой.

– Мы не беспомощны, если не опускаем руки, Джоан. Нужно бороться за свободу, чего бы это ни стоило.

– Но если наш путь предопределен…

– Это еще не означает, что мы должны идти по нему с завязанными глазами, – улыбнулся Салим.

– Но я и вправду хочу, чтобы кто-нибудь сказал мне, как поступить.

– Это трусость. Еще одна вещь, которую мы иногда выбираем. – (Пристыженная Джоан опустила глаза.) – Но трус не придет сюда, чтобы утешить незнакомца, – заметил Салим.