Солнце сверкало на его мокром лице.

– Почему бы нет? Хотя кораблекрушения не мой профиль, – заметила Джоан и поплескалась в воде. – Разве это не блаженство? Как ты думаешь, тут есть акулы?

– Наконец можно почувствовать себя на отдыхе, – отозвался Рори. – И конечно, акулы здесь есть. Но самые страшные из них держатся подальше от берега.

– Небось спросил у Роберта? Трусишка!

– Конечно. Не мог же я рисковать, что мою суженую съест одна из этих зубастых тварей, – парировал Рори, кожа на плечах которого начинала приобретать розовато-коричневый цвет. – И мы могли выбраться сюда гораздо раньше. Всему виной твои визиты к Мод Викери.

– Ну и что? – перешла к обороне Джоан. – Зато мы подружились.

– Немалый подвиг, судя по тому, что мне о ней рассказывал Роберт. Но вообще-то, тебя трудно не полюбить, – заключил Рори.

Он медленно плыл вокруг нее, и время от времени, когда волны плескали Джоан в уши, его голос становился неразличимым. Но девушка не слишком прислушивалась к его словам, она позволила себе немного погордиться тем, что проявила упорство и одержала победу в борьбе за Мод.

Край гавани Маската виднелся из-за выступающего мыса, закрывшего почти весь форт Джалали, так что вдали маячила лишь угловая башня. Джоан вспомнила о заключенном в тюрьму Салиме, страдающем от жажды и кандалов, не знающем, когда снова увидит небо и увидит ли его вообще. Ее так и подмывало сказать Рори, где она была и что сделала. Желание это не покидало ее с тех пор, как она вернулась, она понимала, что рассказать все – значит сделать произошедшее реальным, тогда как оно уже начинало приобретать фантастические очертания сна. Она понимала, что никто не ждал от нее ничего подобного. Никто и подумать не мог, что она станет навлекать на себя беду, нарушать закон, преступать границы дозволенного. Кто угодно, только не малышка Джоан с ее слабыми нервами. Она и сама от себя не ожидала ничего подобного. Желание все рассказать было подобно зудящему волдырю, так и просящему, чтобы его почесали. Но отнюдь не обещание хранить тайну заставляло ее молчать. Джоан останавливало то, что, введи она Рори в курс дела, тот непременно помешал бы ей отправиться в тюрьму снова. Он бы за нее испугался. Осознал весь масштаб опасности, грозящей со стороны заключенных, со стороны охранников и, наконец, со стороны властей, если бы ее поймали с поличным. Она в красках представила себе, как он станет отчитывать Мод, как отправится поговорить с Робертом, с Даниэлем и, возможно, даже с полковником Сингером. Ей виделось, как ее с позором поведут к судну, отплывающему домой. Джоан не знала точно, что произошло бы, расскажи она ему все, но была убеждена, что не сможет тогда снова отправиться в Джалали. А ей этого хотелось. Страх никуда не делся, но теперь она была уверена, что сумеет снова войти и выйти, оставаясь неузнанной. Раз ей это удалось, удастся и снова. Я знала, что сумею это сделать, и сделала. На ее месте Даниэль поступил бы так же. Ни он, ни ее отец не спасовали бы.

Она почувствовала прикосновение влажной кожи Рори.

– И вообще, о чем вы разговариваете? Ты, верно, выслушиваешь бесконечные рассказы о былых днях и боевых шрамах? – спросил он. – Ты каждый раз проводишь у нее по нескольку часов. Дэн, должно быть, считает, что ты о нем позабыла.

– Не говори так! Конечно я о нем помню. Вообще-то, он на службе. Я не могу донимать его все время. Вспомни, ты сам меня поучал. Мы с Мод просто беседуем. У двоих всегда найдется о чем поговорить. – Джоан снова вернулась в вертикальное положение и засеменила по колкому дну. Ей пришло в голову, что именно Рори должен чувствовать себя брошенным. – Но ты ведь не возражаешь, что я к ней хожу, правда?

– Нет. В общем, нет. Просто мне без тебя немного скучно, вот и все. Возможно, если бы ты разок взяла меня к твоей новой приятельнице и познакомила с ней, я не чувствовал бы себя отодвинутым на второй план.

– Я вас познакомлю. Разумеется, познакомлю. Но если бы ты стал навещать Мод вместе со мной, ты заскучал бы еще больше, – сказала Джоан поспешно и удивилась тому, как легко ложь слетела с ее губ. – На самом деле мы просто сплетничаем.

– Вот как? Значит, я теряю не так уж много? – улыбнулся Рори.

И тут было бы так кстати поведать ему о том, как она побывала в форте Джалали. Рассказать, как она сделала что-то удивительное, запретное. Последовала долгая пауза, но Джоан все-таки удалось удержать язык за зубами, и она успокоилась.

– Так и есть. Но я еще раз напомню Мод о том, что ты хочешь с ней познакомиться. Возможно, я даже уговорю ее с нами отобедать. Давай поплаваем, а потом чего-нибудь пожуем. Я проголодалась.

– Предрекаю, что это будут лепешки, – пошутил Рори, и Джоан рассмеялась.

Но пока они плавали в кристально чистой воде, она заметила, что ее давешнее молчание отдалило их друг от друга и между ними возник барьер, которого не было раньше.


Последовали и другие прогулки на хури вдоль побережья – так далеко, как было позволено. К ним добавлялись странствия по улицам Маската и Матраха, где Джоан не пускали ни на базары, ни в мечети. Иногда они отправлялись на короткие экскурсии по окрестностям, во время которых, задыхаясь, взбирались на отвесные скалы, с двух сторон обступившие Маскат, чтобы насладиться видами и посмотреть на тех немногих птиц, которые встречались им на пути, – горлиц и темно-бурых, точно покрытых пылью, степных орлов, а также черно-желтых майн. Воробьи были почти как английские, только меньше и худосочнее, словно специально выведенные для сурового пустынного климата. А один раз они наблюдали за огибающим берег черно-белым стервятником, который поразил их своими размерами и изяществом. Кроме этих вылазок, ей было практически нечего делать между посещениями Мод или Бейт-аль-Фаладжа – разве что сидеть на галерее представительства, писать письма или читать. Джоан с нетерпением ждала каждого визита к Мод. Иногда ее стук в дверь Мод оставался без ответа, и она слышала, как внутри говорят по-арабски – Абдулла и еще один человек. Иногда перед самым ее носом из дома выходил какой-нибудь мужчина с матерчатой сумкой или с пакетом в руках.

Джоан вежливо им кивала, хотя они, как правило, сердито зыркали на нее, а затем подозрительно провожали взглядом. Если Мод не принимала ее утром, она возвращалась днем и каждый раз спрашивала, когда сможет снова отправиться в Джалали. Мод, казалось, ждала какого-то благоприятного момента, хотя и не раскрывала, какого именно. Джоан научилась узнавать шербетово-оранжевый оттенок заката над горами, после которого городские генераторы начинали свой мерный грохот, но границы ее путешествий по территории Омана оставались очень четко очерченными.

В одну из пятниц Мод наконец решила, что хочет выйти из дому. Сперва они долго суетились, ища жакеты и шляпки, а затем Джоан и Абдулла осторожно снесли вниз по лестнице сначала коляску, а потом и саму престарелую леди. Белоснежные салюки встряхнулись и степенно последовали по пятам за Абдуллой. Шерсть на их мордах была совершенно седой, суставы и позвонки выпирали из-под кожи. Теперь, когда борзые выбрались из своего гнезда, их возраст стал гораздо более очевидным. Мод постоянно выражала недовольство, пока не оказалась на улице, где ее усадили в коляску, надежно прикрепив шпильками шляпку к прическе. Абдулла успокаивал ее и говорил ласковые слова на арабском, ни выказывая ни малейшего раздражения. Джоан поняла, что в некотором смысле они напоминают пожилую супружескую чету, и поморщилась, вспомнив, как рассказывала Абдулле о способе освободиться от рабства.

Они прошли через городские ворота и направились к морю. Абдулла толкал кресло-коляску Мод, а Джоан и салюки послушно шли рядом. Сперва Мод молча оглядывала все вокруг, а потом проворчала:

– Знаете, это место осталось таким, каким я его увидела в первый раз.

– Охотно верю, – отозвалась Джоан. – Похоже, оно не сильно изменилось за последние сто лет.

– Несколько новых домов, больше электрических проводов. И пожалуй, среди них теперь должны попадаться и телефонные, – проговорила Мод, неодобрительно махнув рукой в направлении неба. Они обращали на себя любопытные взгляды лавочников и прохожих, скрытых под никабами жен и служанок, горожан, ведущих своих нагруженных ослов или оживленно беседующих друг с другом. – Я подъехала к воротам на моей верблюдице и ожидала… Я, видите ли, надеялась, что меня заметят и сообщат вазиру. Но тогда я не знала… не понимала…

– Что Натаниэль Эллиот пришел сюда первым? – с опаской спросила Джоан.

Мод некоторое время хранила молчание.

– Знаете, что больше всего заинтересовало местных жителей? Ха, моя верблюдица! – воскликнула пожилая дама. – Та была настоящей красавицей. Белая верблюдица с батинского побережья[87]. Тамошние всегда слыли лучшими. Они выше прочих и более длинноногие, с прекрасной светлой шерстью. Араб ценит хорошего красивого верблюда куда выше самой лучшей лошади. Понятно, пустыню я пересекла не на ней. Прежнюю мою верблюдицу звали Малявка. Бедняжка. До того как мы сюда попали, дела наши шли очень плохо. В течение двух с половиной дней нам нечего было пить.

– Боже мой! Я и не представляла, каким отчаянным было ваше положение.

Дойдя до кромки воды, они остановились и принялись глядеть на дальние стены гавани, изукрашенные граффити. Мод вздохнула и посмотрела на спутницу:

– Вы и не можете себе этого представить, Джоан. Но я говорю это не в упрек. Просто никто из тех, кто не сражался с пустыней за свою жизнь, о ней ничего не знает.

– Но вы все вынесли, вы победили. И даже не вернулись потом домой. От этого впору ужаснуться. Хотя, возможно, это и замечательно. Лично я захотела бы отдохнуть дома после таких испытаний.

– Нет, – покачала головой Мод. – Порой дом кажется… слишком далеким. Есть обстоятельства, которые заставляют чувствовать себя потерянной. Я не могла вернуться в Англию. Пустыня изменила меня. Она меняет всех. – Мод неловко изогнулась в своем кресле. – Я начала новую жизнь тут, в горах. Вернее, в предгорьях. В деревнях там живут простые, не испорченные цивилизацией люди… В некотором роде они существуют вне времени. Вот где я решила прийти в себя и восстановить силы.