– Мне придется снова поднять этот вопрос перед Шахабом… Последнее не переводить. Это, черт возьми, настоящее варварство.

Все трое уже повернулись, готовясь покинуть камеру, когда полковник, сцепив руки за спиной, на ходу окинул Джоан блуждающим взглядом. Он остановился рядом с ней, и их глаза встретились. Около секунды девушка не могла ни посмотреть в сторону, ни даже вздохнуть. Потом она опустила голову и отвернулась, надеясь продемонстрировать скромность, и принялась молиться в душе, чтобы Сингер поскорее ушел.

– Все в порядке, Джоан. Его тут больше нет, – сказал Салим. – И пожалуй, нам следует поскорее проститься. Я видел, как эта жаба на вас смотрит. Верно, негодяя мучил вопрос, какое у вас ко мне дело. Если вы пробудете слишком долго, он начнет скандалить. Возьмите корзину с собой, – проговорил он, забирая остатки еды и чистую одежду. – Пожалуйста, попросите в следующий раз прислать больше воды. Она очень нужна. У меня здесь есть друзья, и хотелось бы с ними поделиться. Вы должны подождать по крайней мере несколько дней, прежде чем придете снова. Если явитесь раньше, они вас узнают и могут не впустить.

– Снова? – переспросила Джоан.

Она была выжата как лимон. Нервное напряжение во время посещения Салима и пережитый страх истощили ее силы. Одна встреча с полковником Сингером чего стоила. В первое мгновение, когда их глаза встретились, девушка была уверена, что он ее узнает. Она прижала руки к лицу, пытаясь промокнуть пот тканью никаба.

– Уберите руки. Ни одна арабская девушка так никогда не сделает. – Салим снова наклонился к ней, торопливо оглянулся вокруг, а затем поймал ее руку и сжал в своих ладонях. Те были твердыми и мозолистыми, прохладными и сухими. В его лице читалась горечь, граничившая с отчаянием. – Вы придете снова? Пожалуйста!

– Я не знаю, сумею ли… – Джоан не могла заставить себя встретиться с ним взглядом. От вони спирало дыхание, мухи с жужжанием вились вокруг. Ей ничего не хотелось так сильно, как оказаться снаружи, вырваться на волю из этой тюрьмы с ее обитателями, сходящими с ума от жажды и безысходности. Джоан проклинала собственную нерешительность и пыталась представить себе, что бы чувствовала она, если бы знала, что ей отсюда не выбраться. Она не имеет права на малодушие. – Хорошо. Я постараюсь вернуться, – проговорила она.

Салим расслабился, отпустил ее руку и кивнул:

– Вы храбрая. И я вечно буду перед вами в долгу за то, что вы сегодня сделали. За то, что пришли. Надеюсь, однажды я смогу вам отплатить.

– Я вовсе не храбрая, – возразила Джоан и облизнула сухие губы. Ей вдруг ужасно захотелось пить. – Вы ничего не хотите им передать? Мод и вашему отцу?

На лицо Салима набежала тень грусти.

– Передайте, что я благодарен им и люблю их. Скажите, я стараюсь принять свою судьбу. Мои молитвы с ними, и я прошу Бога, чтобы мы могли свидеться как можно скорее, – сказал он тихо.

– Я передам.


В конце коридора, ведущего к выходу из тюрьмы, полковник Сингер и главный тюремщик остановились. Неодобрение англичанина было видно невооруженным глазом. Он явно распекал за что-то человека с жабьим лицом. Джоан шла следом за ними до самой входной двери, так близко, что ощущала запах мужского одеколона. Ее пальцы с побелевшими костяшками крепко сжимали ручку корзины.

– По крайней мере, насколько я вижу, вы разрешаете, чтобы политическим узникам приносили еду, – пробормотал полковник, когда она проходила мимо. – Но как насчет других бедняг?

Часовой с рыжими усами отпер дверь, и яркий свет снаружи заставил девушку вздрогнуть.

Неверной походкой Джоан направилась в сторону лестницы и стала спускаться. На полпути она остановилась и посмотрела на море, на буйство неправдоподобно ярких и чистых синих и голубых красок воды и неба, на коричневые и белые здания Маската, расположенные вокруг бухты. В вышине, в восходящих потоках воздуха, кружили два орла. Ветер трепал абайю и никаб, и свежий воздух проникал под них, охлаждая тело Джоан. Она сделала глубокий вдох, а затем, выпуская воздух из легких, робко засмеялась. Девушка сама не могла поверить, что ей удалось побывать там, куда заказан путь большинству европейцев. И сделать это незаконно, переодетой, и вернуться живой и невредимой. Это, конечно, было нарушением установленного порядка, но, вспоминая, как Салим набросился на воду, Джоан решила, что незаконность ее действий вовсе не делала их неправильными. Девушка ощущала эйфорию и чувствовала себя непобедимой. Ей представлялось, будто она может раскинуть руки и парить над городом. Джоан поспешила туда, где ее ждал Абдулла, и порывисто обняла старика. Душа ее ликовала.

После того как Джоан возвратилась, Мод с нетерпением принялась ее допрашивать и не успокоилась, пока Джоан не передала каждое слово, которое было сказано, не описала каждый нюанс поведения Салима и его состояние в мельчайших подробностях. Потом наконец Мод со вздохом откинулась на спинку кресла:

– Ах, проклятая мусульманская вера в рок и волю Божью! Мы хозяева своей судьбы, я всегда ему это твердила. Ну да ладно. Спасибо, Джоан. Абдулла, может, и не показывает этого, но арест Салима причинил ему тяжкое горе. Старик отговаривал меня просить вас об этой услуге, но сейчас он вне себя от счастья и рад, что я это сделала.

– Он вне себя от счастья? – с сомнением переспросила Джоан. – Вы уверены?

– О да. Мы живем вместе достаточно долго, чтобы я научилась угадывать его настроение. Поверьте, Абдулла в восторге.

Едва Мод это сказала, вошел Абдулла с чайным подносом. Лицо его было торжественным и непроницаемым, как всегда. Джоан не смогла сдержать улыбку.

– Думаю, вы и сами очень любите Салима, – сказала она. – Что случилось с его матерью?

– Что случилось? – Мод стряхнула несколько крошек, упавших ей на колени, и пожала плечами. – Она умерла. Абдулла растил мальчика здесь, в моем доме.

– Ах вот как. Вообще-то, я пообещала Салиму навестить его еще раз. Если вы, конечно, не возражаете. Он попросил вас написать письмо и рассказать в нем о новостях. Думаю, бедняга очень обрадовался моему приходу.

Мод отвернулась к окну и какое-то время смотрела в него, а потом снова вздохнула.

– У меня нет никого, кроме вас, кого я могла бы об этом попросить, понимаете? Никого, кому я доверяла бы, как вам, и у кого в голове были бы мозги, а не опилки. Но это очень рискованно. Я не могу просить вас пойти туда снова, – заявила она.

Одна из салюки поднялась на лапы и с легким стоном потянулась. Джоан сунула ей под нос руку, чтобы та ее обнюхала, но борзая лишь покрутилась на месте и снова устроилась в своем гнезде. Девушка подумала о Салиме, о том, как достойно он борется с безысходностью и выпавшими на его долю лишениями. О том, как отчаяние гонится за ним по пятам, словно голодная собака. Потом вспомнила о волнении, которое охватило ее, когда она вышла из Джалали, – об ощущении, будто она может сделать все, что угодно, даже взлететь. Отчасти это чувство еще сохранялось, и она задалась вопросом, доводилось ли ей испытывать нечто подобное прежде, достойна ли она этого и не является ли это наградой за хороший поступок, совершенный вопреки страху и волнению. Трудно было поверить, что еще только начало дня. Казалось, с того момента, когда она проснулась, прошло несколько суток.

– Но вы и не прóсите меня, – сказала она. – Я предлагаю сама.


На следующий день Джоан и Рори с двумя слугами отправились на набережную, наняли арабскую лодку хури, похожую на каноэ, и прошли на веслах вдоль побережья к большому мысу, где обнаружили среди скал отличный песчаный пляж. На линии прилива его покрывал толстый слой ракушек и мертвых кораллов. Далее вдоль гористого берега тянулись хижины рыбаков, сооруженные из бочек, пальмовых листьев, глины, кирпичей и обломков кораллов. Несколько небольших рыбацких лодок направлялись к берегу, и над ними вились тучи чаек, наполняя воздух мельканием белых крыльев и криками резких, скандальных голосов. Сидящие в лодчонках люди работали слаженно, не обращая внимания на птиц. В углу бухты, где высадились Рори и Джоан, из песка выступали голые высокие скалы, дававшие достаточно тени, чтобы поставить у их подножия складные стулья, и служившие надежным укрытием для Джоан, чтобы купаться и загорать, не приводя в смятение местных жителей. Девушка надела свободные хлопчатобумажные брюки и блузку поверх закрытого купальника и зачесала волосы назад, под платок. Рори прогулялся вдоль скал и нашел место, где можно было нырнуть. Его тело казалось молочно-белым на фоне синих и коричневых красок, царящих вокруг. Вынырнув, он улыбнулся, шумно отфыркался и откинул с лица влажные волосы.

Джоан отплыла немного, а затем пошла по неглубокому дну, щурясь на далекую громаду Джебель-Ахдара. Гора, казалось, мерцала в мареве дня, неудержимо притягивая ее взгляд. Ни один европеец еще не побывал на ее запретной, недоступной для посторонних вершине. И прямо сейчас люди умирали, штурмуя ее. Она спрашивала себя, станет ли Даниэль первым, кто на нее взойдет, или им окажется Чарли Эллиот. Пионеры по долгу службы. Эта мысль вызвала у нее какое-то странное ощущение, и потребовалось некоторое время, прежде чем она поняла, что попросту завидует им. Это было абсурдно. Джоан знала: опасности, с которыми они сталкиваются, реальны и очень серьезны. Но что, если они, достигнув плато, так и не поймут, как удивителен открывшийся взорам мир, какая привилегия выпала на их долю? Или вдруг забудут посмотреть по сторонам, чтобы поразиться окружающему чуду.

Джоан лежала, покачиваясь на волнах. Морское дно под ней то и дело меняло форму, переливаясь всеми оттенками от темно-синего до лазурного. Ее собственные ноги выглядели ярко-белыми на фоне воды, искрящейся солнечным светом. Рори подплыл к ней.

– Роберт говорил, что море здесь усеяно старинными пушками и обломками судов, оставшимися после многочисленных нападений захватчиков. Возможно, нам нужна лишь маска с трубкой для подводного плавания, чтобы ты могла заняться своей археологией, – сказал он. – Или акваланг.