– О, мне так жаль. Это ужасно! – посочувствовала Джоан и сразу вспомнила рев самолета в летнем небе, а потом директрису, рыдающую во время пения псалмов.

Чарли, ничего не говоря, забарабанил пальцами по столу и заерзал на стуле. Его глаза продолжали все так же блуждать по столовой, и Джоан, повернувшись к Уолтеру, принялась расспрашивать того о семье, учебе, увлечениях, о чем угодно, лишь бы избавить Чарли от их докучливых взглядом и дать ему прийти в себя.


После обеда мужчины уединились в одной комнате, женщины в другой[80], как это делалось, наверно, еще лет сто назад. Остались только три дамы; Джоан немного посидела с ними на галерее. Они беседовали о доме, о детях, Джоан изредка вставляла словечко-другое.

– Послушайте, вы знакомы с капитаном Эллиотом? – закинула удочку Джоан, когда подвернулась такая возможность. – Вы знаете, кто его отец?

– Да, этот старик, он знаменитый исследователь. Я познакомилась с ним в Лондоне много лет назад на каком-то мероприятии в Министерстве иностранных дел. Очень обаятелен. Немного не от мира сего, но совершенно прелестен. И сын его чертовски красив, – сказала офицерская жена, сидевшая за обеденным столом рядом с Джоан.

– Вы о юноше, который сидел напротив Джоан? Да, очень мил, – согласилась Мэриан.

– Он не такой уж и юноша, – возразила Джоан.

– Дорогая, когда вы будете в нашем возрасте… – неопределенно улыбнулась Мэриан. – Я слышала, он отлично ладит с дамами. Я бы на твоем месте, Джоан, вела себя с ним поосторожней.

– Мне нечего опасаться, ведь со мной Рори, – ответила девушка.

Улыбка Мэриан чуть-чуть померкла, но потом она кивнула и произнесла, отведя взгляд:

– Конечно. С моей стороны глупо такое говорить.

И дамы вернулись к темам, мало заботившим Джоан. Она посидела еще некоторое время, прихлебывая кофе и глядя мимо собеседниц на согбенную громаду форта Джалали, после чего решила, что с нее хватит, извинилась и ушла.

Испытывая смутное беспокойство, она спустилась к нижнему залу, где воздух был наполнен сигаретным дымом и гулом мужских голосов. Джоан через дверной проем заглянула в помещение из темноты коридора. Роберт, полковник Сингер и командир САС, подполковник Берк-Бромли, изо всех сил пытались вести серьезный разговор на фоне общего веселья. Уолтер молча сидел в самом конце дивана, в ближнем углу которого сидели бок о бок Рори с Даниэлем и тихо беседовали. Сердце у Джоан едва не выпрыгнуло из груди, когда она увидела их вместе. Этим вечером они, по ее наблюдениям, еще не общались, и у нее появилось опасение, что они так и не помирились после недавней ссоры.

Джоан собиралась обсудить это с Даниэлем, но ей не удалось поговорить с ним наедине. Ей хотелось войти и подсесть к ним, но она понимала, что делать этого не стоит, и чувствовала себя ребенком, которому запрещено присоединиться к взрослым. Она наблюдала за ними в течение минуты или двух в надежде поймать взгляд Рори или Даниэля и вызвать одного из них для разговора, но у нее ничего не получилось. Девушка уже готова была сдаться и пойти в свою комнату, когда раздавшийся позади нее голос заставил ее вздрогнуть.

– Итак, за кем мы шпионим? – Это был Чарли Эллиот. Он произнес эти слова, приблизив рот к ее уху чуть ли не вплотную. Она сделала шаг назад и наступила ему на ногу. – Ой! – вскрикнул он. – Смотрите, куда идете!

– Извините! Право, я нечаянно. А вы не должны ко мне так подкрадываться, – проговорила она.

Эллиот и на самом деле подошел совершенно беззвучно.

– Я не подкрадываюсь, а хожу, как все.

– А где вы были? Вынюхивали и высматривали?

Она вспомнила его взгляд, блуждавший во время обеда.

– Я был в туалете, если вам так хочется знать, – пожал он плечами.

Свет, льющийся из дверного проема, освещал Чарли справа, и граница света и тени словно делила его лицо на две половины.

– Ох, простите. – Она была рада, что темнота скрывает ее смущение. – Я не шпионила, правда. Я пыталась поймать взгляд Рори, чтобы пожелать ему спокойной ночи. И, честно говоря, почти отчаялась обратить на себя его внимание.

– Но почему бы вам просто не войти и не попрощаться с ним?

– Не могу! Тут столько мужчин… – Она запнулась, чувствуя себя глупо. Ей как-то не верилось, что Чарли Эллиоту знакома застенчивость, и ненавидела себя за то, что до сих пор не сумела побороть в себе эту слабость. Но мысль о том, чтобы пересечь комнату, в которой все взгляды тотчас обратятся в ее сторону, оставалась невыносимой. – Это совсем не важно. Спокойной ночи, – с досадой произнесла она и прошла мимо.

– Подождите, Джоан, – сказал он, нежно ловя ее за руку.

Она взглянула на него сердито – такая фамильярность заставила ее почувствовать себя ребенком.

– В чем дело, капитан Эллиот?

Но ее язвительный тон лишь заставил его улыбнуться еще шире.

– Рори – это вон тот большой кудрявый парень, сидящий на диване?

– Вы угадали.

– Кто он вам? Если вы, конечно, не возражаете, что я об этом спрашиваю.

Чарли отпустил ее руку и теперь стоял спиной к свету, льющемуся из дверного проема. Она залюбовалась его высоким, стройным силуэтом.

– Он мой жених. А почему вы спросили?

– Ваш жених? – Чарли скрестил руки на груди и немного помедлил. – Какая жалость! Подождите здесь, я его к вам пришлю.

С этими словами он повернулся и вошел в комнату.


На следующий день рано утром Джоан отошла от зеркала и стала ждать. Мод осмотрела ее придирчивым взглядом, прищурив глаза.

– Неплохо, – сказала она в итоге. – Побольше черной краски вокруг глаз, и хорошо бы ее размазать. Совсем ни к чему казаться милашкой. Вы должны выглядеть не как кинозвезда, а как служанка-арабка, которая провела на ногах все утро, готовя еду и выполняя грязную работу. – (Джоан была одета в длинную черную абайю[81], которая закрывала ее всю, от волос до каблуков, и прилегала плотно ко лбу, словно платок монахини. Этот наряд принес Абдулла, перекинув платье через длинную костлявую руку. Его лицо при этом оставалось совершенно бесстрастным. Если старик имел какое-либо мнение о том, что ей предстояло сделать, он держал свои мысли при себе. Наряд довершала черная маска-никаб[82], оставлявшая открытыми только глаза. Наблюдая, как оманские женщины занимаются своими делами в этом облачении, она обратила внимание, что их костюм позволяет безнаказанно их рассматривать, не давая им возможности дать понять, что подобное внимание нежелательно. Она сочла эту деталь весьма занятной, учитывая, что костюм явно был создан специально, чтобы уберечь его обладательницу от нескромных взглядов. Она повернулась еще раз взглянуть на себя в зеркале.) – Правда, неудобно? – сказала Мод. – Мне так и не удалось понять, как им удается что-то делать в этой одежде. Но вообще-то, от тех, кто ее носит, многого и не требуется. Вы не увидите девушку-бедуинку, спеленатую подобным образом. У нее слишком много работы.

– Пожалуй, в данном случае это очень удобно, – заметила Джоан чересчур бодрым, почти резким голосом. Ее руки дрожали, и она зажала ткань в кулаки, чтобы это скрыть.

– Теперь вот что. Я слышала, вы знаете несколько слов по-арабски, так вот, лучше помалкивайте, – заявила Мод напрямик.

– Вы правы, – произнесла Джоан с обидой в голосе.

– О, только не обижайтесь, Джоан. Я лишь констатирую факты и придумываю наилучший способ осуществить нашу затею. Каждый должен знать пределы своих возможностей. Покажите им письмо, пусть обыщут корзину, возьмут деньги, а потом пойдете дальше. Вас либо пропустят, либо нет. Надеюсь, пропустят. Ваши руки слишком бледные. Не держите их на виду. И постарайтесь так не дрожать. Хотя, наверное, это не лишено смысла. Человеку свойственно трепетать, когда он идет в такое место.

– Оно очень… страшное? – спросила Джоан.

– Да. Очень.

– А что, если мне не поверят? То есть если не поверят, что я оманка? Я могу навлечь на себя серьезные неприятности.

– Они к вам не прикоснутся. Даже самый грубый тюремщик этого не сделает. К тому же там есть и британские охранники, которые, вне всяких сомнений, имеют представление о чести и порядочности. И все они смогут узнать, кто вы и откуда, только если снять перед ними никаб или начать тараторить на королевском английском[83]. Не делайте этого, и все пойдет как по маслу.

– Как! Там есть британская охрана? Но… я этого не знала! Боже, если они догадаются…

– Глупости! С чего бы им догадаться? – с ходу отмела подобную возможность Мод, взмахнув своей маленькой ручкой.

Джоан все еще не могла поверить, что согласилась на просьбу Мод пойти в Джалали и посетить одного из заключенных, сына Абдуллы по имени Салим. Большинству арестантов принимать посетителей было запрещено, однако слугам политических узников разрешалось приносить им еду и одежду.

– Так, значит, он не обычный преступник? – спросила Джоан.

– Конечно нет! – резко ответила Мод. – Он мыслитель, и этого довольно, чтобы нажить здесь неприятности.

– Он чем-то обидел султана?

– Султана Саида обидеть нетрудно.

Салима арестовали и заключили в крепость более года назад. Никакого суда над ним не было, и он не имел ни малейшего представления о том, как долго пробудет в тюрьме. Такие вещи полностью зависели от милости султана, и сын Абдуллы был не первый, о ком забыли и оставили гнить в застенке. Членов семьи к нему, конечно, не пускали, так что Джоан, переодетая служанкой, оставалась их единственной надеждой. Проблема заключалась в том, что, за исключением полковника Смайли, начальника штаба, иностранцам запрещалось входить на территорию форта Джалали. Джоан не хотела даже думать, что случится с ней или с Робертом, если гостью вазира поймают за нарушение этого правила. Но она согласилась, польщенная тем, что Мод поручила ей дело настолько опасное и важное. Девушка не желала разочаровывать ни ее, ни себя. Если ей хотелось почувствовать себя человеком, быть кем-то бóльшим, чем просто туристка, и не пасовать перед трудностями, она должна найти мужество время от времени нарушать установленные правила. Да и несправедливость в отношении Салима была вопиющей.