– А вы обещали позировать! – бросил он в ответ. Ирина пожала плечами и развернулась к нему, посмотрела так, словно хотела что-то сказать, но затем только покачала головой и шагнула прочь. Уже в дверях мужчина остановил ее.

– Вы вернетесь? – спросил он, проклиная себя за эту слабость. Да черт с ней, с этой принцессой.

Ирина помедлила, словно не зная, что ответить, а затем медленно, неуверенно кивнула:

– Я вернусь.

Глава 10

Она действительно вернулась. Поздно ночью, около часу ночи, если быть точным, открыла дверь ключом, который Иван буквально заставил ее взять. Чемезов в этот момент сидел на кухне и курил. И злился на себя. Весь прошедший вечер он потратил на то, чтобы убедить себя в том, что с этим нонсенсом надо что-то делать.

Нужно прекратить это безобразие, перестать унижаться и выпроводить эту ненормальную взашей. А что? Модели из нее не получается. Какие модели вот так вскакивают и уходят? А что, если он только разошелся, поймал волну вдохновения и готов создать шедевр?

Она сама – вдохновение. Она уходит – и все кончается.

Но ведь это пройдет. Ване Чемезову много раз в жизни приходилось переживать нечто подобное, и далеко не всегда ему удавалось поймать вдохновение за хвост. Что-то исчезало, что-то менялось, оставляя его разочарованным и злым, но каждый раз вдохновение озаряло его вновь, и беспокойное сознание находило новый повод загореться и увлечься новым образом, мечтой. Художники непостоянны, впечатлительны и подвластны моменту.

Нужно сказать ей, что он не нуждается больше в ее услугах. Да-да, именно так.

Трезвый и злой, он наслаждался своей твердостью намерений. Представлял, как откроется дверь, и она войдет в мастерскую, а он встретит ее спокойным холодом. Не станет устраивать цирка, не будет объяснять, почему так решил, не выскажет никаких претензий. Будет сидеть, спокойный и вежливый, по-прежнему доброжелательный. Он предложит ей чаю или кофе, посидит молча, даст Ирине прийти в себя.

Скажет, что она может переночевать, ведь не гнать же ее на улицу на ночь глядя. И дальше Ваня Чемезов сможет снова стать самим собой, планировать дни, думать о работе, встречаться с друзьями. Уедет в Крым до конца лета. Выкинет все наброски. А если кто-то спросит – Сережа или Наталья, не приведи господь, – скажет, что передумал. Пожмет плечами так, словно вся эта история ничего не значит для него, не стоит и мимолетного вздоха.

Заберет детей и уедет в Крым. Закроет мастерскую.

Иван представлял себе, как это будет здорово: оказаться на море, писать рыбаков на разбитых, облупленных лодках, людей на пляжах, чаек, ворующих еду прямо со столов в дешевых кафе. Никаких вопросов, ничего непонятного, никаких тайн. Да. Именно так и поступит. Он достаточно уважает себя, чтобы не бегать за неизвестными девицами, какими бы интересными они ни были.

– Почему вы не спите? – Ее голос бархатный, низкий. Ирина удивленно посмотрела на него, одна ее бровь приподнялась чуть выше. Такие красивые глаза, такие живые эмоции. Иван изумленно рассматривал перед собой незнакомку в светло-серых джинсах, тонкой рубашке с коротким рукавом и с подвязанными платком волосами.

– Что с вами случилось? – спросил Иван и только потом понял, каким наивным может показаться его вопрос. Как будто теперь она ответит.

– Что случилось? – Ира улыбнулась кончиками губ, поставила на стул бежевую сумку и бордовый пакет, она помахала рукой, отгоняя от себя клубы дыма. – Я просто переоделась. Не могу же я вечно оставаться в образе! Но вы можете не волноваться, платье на месте. Ну и накурили. Вы не боитесь превратиться в джинна?

– Почему в джинна? – переспросил он, а Ирина вдруг вынула из его руки недокуренную сигарету, потушила ее в «легочной» пепельнице и подсела, смотря ему прямо в глаза.

– Потому что вы такими темпами скоро сами превратитесь в дым и сможете жить в лампе! – Она склонила голову набок и так улыбнулась ему своими очаровательными зелеными глазами, что Иван сразу в них потерялся.

Ему снова захотелось утащить ее в мастерскую, усадить в кресло, рисовать. Поцеловать. Вот черт! Дурак, влюбчивый дурак. Этого только не хватало. Держись плана – или ты пропал.

– Что это тут у вас? – Ирина с интересом посмотрела на фотографии, разложенные перед Иваном. – Вы решили переквалифицироваться в фотографа? Тут что, все ваши работы?

– Это… материалы для каталогов, – пробормотал Иван, и его планы полетели к чертям. Он начал показывать Ирине фотографии своих работ, спрашивать ее мнения, смотреть, как ее тонкие пальцы раскладывают фотографии на столе, перемещают их, меняют местами.

Она с ним, смеется, и шутит, и похлопывает по плечу. Ирина здесь и сейчас, с ним, и Ване Чемезову стало хорошо и спокойно, словно мир, летевший в тартарары, остановился и снова принялся вертеться по положенной ему орбите. За ночью придет день, за днем – другой, третий. За летом придет осень, но это – еще очень, очень не скоро. Хвала Сварогу.

– Помилуйте, барышня, а эта-то фотография чем негожа? – притворно возмутился Иван, когда Ирина забраковала последнюю фотографию «Завалинки».

– Больше света, нужно больше света. Вы что, на мыльницу снимали? – спросила она строго. Чайник кипел, и бутерброды появлялись и исчезали на заваленном бумагами столе. Иван смирился и махнул рукой – бог с ней, с гордостью. Ирина весела и довольна, помешивает чай в большой кружке с нарисованной улиткой.

– Так странно смотреть на вас в этом наряде, – признался он в конце концов. – Вы что, ограбили супермаркет? В платье вы похожи на девушку из прошлого века.

– Не волнуйтесь, ни одного супермаркета не пострадало, – «успокоила» его Ирина. – Но вы напрасно придумали себе даму с камелиями. Поверьте, я самая обычная девушка из двадцать первого века.

– Ничего обычного в вас нет, и не надейтесь, – заверил ее Иван. – И не спорьте, барышня, я же художник, мне виднее. Хоть какие джинсы натяните.

– Хотите сказать, стой я тогда на улице в джинсах, футболке и бейсболке, вы бы все равно подошли ко мне? Уж позвольте вам не поверить, дорогой мой художник! – Ирина рассмеялась. – Нет-нет, терракотовое платье и шляпа – вот что вам виднее.

– Поедете со мной завтра? – спросил Иван, продолжая улыбаться.

– Завтра? Куда? Во сколько? И, главное, на черта я вам сдалась?

– Вы поможете мне с каталогами. В конце концов, вы же уже пересмотрели все фотографии, и я могу вас заверить, со вкусом у вас все в порядке.

– Ничего подобного! Вы же сами раскритиковали меня за выбор джинсов.

– Это ерунда, рациональность непобедима. Джинсы слишком удобны, их придумал дьявол. Так поедете?

– Не думаю, что это хорошая идея, – покачала головой Ирина. – Нет, правда! Я же ничего не понимаю в искусстве.

Чемезов сам не знал, зачем он делает это, но он принялся уговаривать Ирину с такой изобретательностью и настойчивостью, что ей не оставалось ничего другого, кроме как согласиться.

Чемезов проводил девушку в свой кабинет, где для нее было постелено, и пожелал спокойной ночи, хотя от ночи осталось – всего ничего и за большим окном уже светлело. Уходя к себе в студию, укладываясь на разложенное в длину кресло, Иван покачал головой и усмехнулся:

– Да уж, не слишком убедительно для человека, мечтавшего избавиться от этой девицы. Девицы, м-м-м. – И мысль о том, что Ирина прямо сейчас спит в соседней комнате, разметав каштановые волосы, вызвала волну тепла и волнения. Усталый Иван закрыл глаза и уснул с улыбкой. Конечно, оставался риск, что, когда он проснется и откроет глаза, ее уже не будет. С такой девушкой, как Ирина, ни в чем нельзя быть уверенным.

Но утром, когда он проснулся, Ирина не исчезла. Иван тихонько постучал, а когда не услышал ответа, приоткрыл дверь – сердце все же ухнуло и сжалось от неприятных подозрений. Ирина еще спала, укрываясь в подушках от солнечных лучей. В длинной рубашке, которой Иван не помнил, не его, она лежала на животе поверх простыней, одна рука под головой, другая отчего-то вцепилась в простыню, со всех сил зажав в кулачке ткань. Взгляд скользнул ниже, и Иван невольно вздрогнул и глубоко вдохнул, не в силах оторвать взгляда от длинных обнаженных ног, сплетенных вместе.

Нельзя так стоять! Она бы убила тебя, если бы увидела, и ты, злыдень, прекрасно знаешь это.

Иван посмотрел на лицо, почти полностью скрытое каштановыми волосами, и улыбнулся. Какая девушка! Иди, зубы чисти!


Через полчаса Ирина, умытая и переодетая, сама пришла в кухню, привлеченная вкусными запахами. Иван обернулся и застыл, в очередной раз отмечая то, как разительно меняется его незнакомка. Дама с камелиями, туристка в джинсах и платке-бандане, длинноногая сонная нимфа в рубашке. И вот – здрасте-мордасти – аристократка-гольфистка в светло-голубых шортах-бермудах и белоснежной футболке. Сам Иван, в спортивных штанах, заляпанных краской (а что в его мире не было заляпано краской?!), и майке, в ее фартуке с морковками, суетился, обжаривал шампиньоны, раскладывал по тарелке наломанный кусочками сыр.

– Боже мой, вот где искусство! – рассмеялась Ирина, сонно потягиваясь.

– Я лично не знаю, кто придумал эту глупость, что место женщины на кухне. Все лучшие повара, каких я знаю, – мужчины, – пробормотал Иван, продолжая работать с самым деловым видом, на который только был способен.

– Не нахожу что возразить! – призналась Ирина. – Вам этот фартук идет куда больше, чем мне.

– Странно, что вы не находите что возразить. А я-то думал, что вы – феминистка и борец за равноправие.

– Разве бывают феминистки на шпильках? – удивилась Ирина.

– А вы не на шпильках. Вы босая и вполне можете оказаться кем угодно! – Иван проследил глазами за тем, как Ирина стащила из-под его руки кусочек сыра.

– М-м-м, – протянула она, жмурясь на солнышке.

– Так, грабеж средь бела дня! – делано возмутился Иван.

Ирина только широко улыбнулась, залезла на стул с ногами и потянула руку к другому кусочку.