Барон не ответил герцогине. Она нетерпеливо постукивала атласной туфелькой, от чего бриллиантовые пряжки переливались всеми цветами радуги.

— Ну? Если я откажусь?

Барон приблизился к ней.

— Тогда, моя дорогая Лили, — очень медленно, напрочь забыв обо всех формальностях, проговорил он, — тогда мне придется пригласить его в другое место.

В его голосе слышалась явная угроза, и, к своему ужасу, Гардения увидела, что ее тетушка сжалась, как от удара.

— Нет, Генрих, нет! Ты не сделаешь этого! Я просто пошутила. Я буду любезна с мосье Гозленом… Обещаю тебе.

— Вот это хорошо! — победно прозвучал голос барона.

Не успели они вымолвить и слова, как дворецкий торжественно объявил:

— Мосье Пьер Гозлен!

Гардения сразу же поняла, почему тетушке он не нравился. Он совсем не был похож на француза, обрюзгший, жирный, он скорее походил на Лягушонка из «Алисы в Стране Чудес».

Он заскользил по натертому полу, схватил затянутую в белую перчатку руку тети Лили и покрыл ее поцелуями.

— Простите меня, — заговорил он по-французски. — Я прошу прощения, я падаю у ваших ног, мадам. Я был глуп и неблагодарен. Мой близкий друг, герр барон, сказал, что вы прощаете меня.

— Не будем говорить об этом, — успокоила его тетя Лили.

— Вы прекрасны, вы сам ангел, спустившийся с небес! — восторг переполнял Пьера Гозлена.

«Какой он смешной, — подумала было Гардения, но, увидев его глаза, она вдруг почувствовала, будто потянуло могильным холодом, и по ее спине пробежали мурашки. — Нет, он страшный», — заключила она.

Она испытала неимоверное облегчение, когда увидела, что Пьер Гозлен сидит по правую руку тети Лили, на другом конце огромного стола.

Пил он много, но не настолько, чтобы кто-то мог сказать, что он перебрал. Гардения чувствовала, что излучаемое им зло довлеет над всеми присутствующими. Зло исходило не от его слов, а от всего его вида. «Он страшный», — не раз повторяла она про себя…

— Я встречался с мосье Гозленом, — тихо сказал лорд Харткорт. — Советую вам не попадаться ему на глаза. Он неприятный, как вы говорите, субъект.

— Значит, я не ошиблась, — заключила Гардения. — У меня было такое чувство, будто в нем… есть… что-то плохое.

— Держитесь от него подальше, — предупредил ее лорд Харткорт.

— Не могу понять, почему он так нравится барону, — проговорила Гардения, обращаясь скорее к себе, чем к своим спутникам, — но мне кажется, ему всегда нравятся странные люди.

— А у вас не возникло впечатление, что они близкие друзья? — спросил лорд Харткорт. — Я имею в виду барона и мосье Гозлена.

— О, да, очень близкие! — воскликнула Гардения. — Мне показалось, что барон весь вечер проверял, доволен ли мосье Гозлен, проявляет ли тетя Лили достаточно заботы о нем, а когда я уходила спать, я заметила, что барон во время танца остановился и передал тетю Лили Гозлену. Я тогда подумала, что это не доставит ей особого удовольствия.

Она замолчала, ее вновь охватило ощущение, что она сказала лишнее. Ей стало интересно, почему лорд Харткорт так заинтересовался противным, похожим на лягушку французом.

— Мне не следовало бы все это вам рассказывать, — быстро проговорила она. — Забудьте, прошу вас, забудьте мои слова.

— Конечно, все это неважно, — успокоил ее лорд Харткорт, но ощущение, что как раз это и имеет для него огромное значение, не покидало ее.

Он стал совершенно другим, каким-то настороженным — он не был таким в начале прогулки. Ей показалось, что она перехватила его предостерегающий взгляд, обращенный через ее голову к Берти. А может, она ошибается? С чего это им интересоваться гостями тети Лили? И зачем только она так много рассказала про барона. Возможно, они не знают, что он часто бывает в доме и что они в дружеских отношениях. Лучше бы они не знали, решила она.

Они проехали через Булонский лес и наконец остановились у ресторана, около которого был разбит сад. В саду стояли маленькие столики под зонтиками. За столиками сидели посетители и потягивали аперитив.

— Как красиво! — воскликнула Гардения.

Лорд Харткорт помог ей спуститься. Когда они проходили через белые ворота, он заметил старика, продавшего ему гардении для Генриетты, которые в конце концов он выбросил в мраморный фонтан на площади Согласия.

— Добрый день, мосье, — дрожащим голосом проговорил старик, когда они поравнялись с ним.

Гардения остановилась.

— Как изумительно пахнут ландыши! — воскликнула она.

Губы лорда Харткорта скривила циничная усмешка. Маленький английский воробушек может казаться невинным, но ей прекрасно известны все уловки, которыми пользуются представительницы ее ремесла. Впрочем, у него возникли сомнения, достаточно ли у нее опыта, чтобы позже вернуться и потребовать у старика свои комиссионные.

— Я куплю вам цветы! — с энтузиазмом предложил Берти.

— Нет, нет! Эта привилегия принадлежит мне! — запротестовал лорд Харткорт, в его голосе слышалась ирония.

Гардения с удивлением смотрела на них.

— Прошу вас, я не хочу, чтобы вы мне что-то покупали, я просто не могла удержаться от восклицания, когда почувствовала этот божественный аромат. Понимаете, у нас дома была целая клумба ландышей, это мамины любимые цветы.

Казалось, Берти не слышал ее. Он вытащил из кармана золотой соверен и обнаружил, что это вся его наличность.

— Я куплю цветы, — продолжал настаивать лорд Харткорт, почувствовавший, что настроение его резко улучшилось, и тихо добавил, стараясь чтобы не услышала Гардения: — Иди, найди удобный столик, Берти. Должен заметить, она перегибает палку.

— Я верю каждому ее слову! — воскликнул Берти.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь, — весело заметил лорд Харткорт. — Не спорь со мной, дружище. Я и так многим пожертвовал, решившись провести с тобой весь вечер.

— Я ни на минуту не прекращал повторять тебе, что я безмерно благодарен, — парировал Берти и поспешил к Гардении.

Он нашел ей столик под огромным оранжевым зонтом, рядом с крохотным фонтанчиком.

— Что бы вы хотели выпить? — спросил он. — Шампанское?

— О, Боже, нет, конечно же! — засмеялась Гардения. — Я не могу пить шампанское в это время дня. Как вы думаете, они могут принести чашечку чаю?

— Вряд ли, — ответил Берти, — но я попробую.

Лорд Харткорт все еще разговаривал со стариком цветочником.

Берти склонился к Гардении и сказал:

— Вы знаете, как вы красивы. С каждым разом вы кажетесь мне все прекраснее. Черт возьми, я страшно рад, что вы смогли сегодня выбраться! Нам надо составить план на будущее, вам и мне.

— План чего? — удивилась Гардения.

— Как мы будем встречаться, — ответил Берти. — Не могу же я каждый раз таскать с собой Вейна в качестве третьего лица. У него свои интересы.

— Какие интересы? — спросила Гардения.

— Ну, в общем-то он стал сейчас посвободнее, — признался Берти. — Он поссорился со своей chere amie.

— А что это значит? — поинтересовалась Гардения.

— Я думал, вы понимаете по-французски, — сказал Берти. — Понимаете, это его очень близкая приятельница. И к тому же красавица.

— Вы хотите сказать, что он был обручен? — уточнила Гардения.

— О, конечно же, нет! — воскликнул Берти. — Ну не настолько же вы неопытны! Он, естественно, не собирался жениться на Генриетте. Она дама полусвета. Париж прямо кишит ими. Вы обязательно должны уговорить тетю Лили повести вас к «Максиму»: там вы их всех увидите.

Гардения почувствовала, как запылали щеки. Значит, у лорда Харткорта была любовница. Подобные мысли как-то не приходили ей в голову. Каждый раз, когда они виделись, он был один, но, конечно же, встретить его Генриетту на одном из приемов тети Лили она не могла. Она еще не понимала отчего, но приподнятое настроение куда-то исчезло. «Как можно быть такой глупой?» — упрекала себя Гардения. У таких, как лорд Харткорт, и, наверное, у господина Каннингэма, конечно же, есть приятельницы-француженки, с которыми те развлекаются, ходят по ресторанам, как наивно же она выглядела, когда заговорила о замужестве. Гардения знала, что есть женщины, которых не допускают в уважаемое общество, веселые, живые дамочки, привлекающие мужчин. Но лорд Харткорт казался таким степенным и щепетильным в отношении условностей, ей трудно было поверить, что он — бабник, как ее отец называл подобных мужчин. Внезапно ее охватило страстное желание узнать, что представляет собой Генриетта. Что в ней нравилось лорду Харткорту, что привлекало его? Естественно, она знала, что неприлично расспрашивать об этом господина Каннингэма, и даже вообще упоминать о чем-то подобном. Как строго сказала бы ее мама, женщины не обсуждают такие вопросы и таких людей.

Берти совершенно забыл о Генриетте, так как больше всего на свете интересовался своими собственными делами.

— Когда я снова увижу вас? — настаивал он. — Вы не можете как-нибудь вечером улизнуть из дому? Я бы ждал вас у дороги, и мы бы придумали какое-нибудь интересное занятие. Вам понравилось бы в «Мулен-Руж»! Хотя там иногда немного шумно, но я оберегал бы вас.

— Я не могу позволить себе ничего подобного, — ответила Гардения. — Вы хорошо знаете, что тетя Лили разрешила мне поехать с вами только потому, что нас сопровождает лорд Харткорт.

— Я же не говорю, что вам надо спрашивать разрешения у тетушки, — с досадой в голосе уговаривал ее Берти. — Зачем ей знать? Когда она рано отправит вас спать, вы выберетесь и встретитесь со мной. Все очень просто: когда ее шумные вечеринки в полном разгаре, никто не услышит даже, если рядом разорвется бомба!

— Я не могу, я действительно не могу, — сопротивлялась Гардения.

Она никак не могла понять, почему господин Каннингэм так настойчиво заставляет ее делать то, что, по ее мнению, было неправильным, и с таким пренебрежением отзывается о старших, не говоря уже о тете Лили, которая была так добра к ней.