Барбара Картленд - Девственница в Париже

— Я поведу сам, — сказал лорд Харткорт шоферу, который склонился в вежливом поклоне. Машина тронулась с места.

Внезапно его охватило непреодолимое желание глотнуть свежего воздуха. Удушливая атмосфера бального зала заставляла его задыхаться, а мысль, что Гардению будут толкать в объятия то одного мужчины, то другого, пока герцогиня не удовлетворится в своих притязаниях, вызывала у него отвращение. Может, эту идею подал ей барон? Лорд Харткорт не мог найти ответа.

Барон ему не нравился еще в большей степени, чем Гардении. Познакомившись с ним примерно год назад по долгу службы, лорд Харткорт узнал, что он груб и исключительно неразборчив в средствах, когда дело касалось женщин. Как женщина, даже такая морально опустившаяся, как герцогиня, могла иметь дело с этим фон Кнезбехом, было выше понимания лорда Харткорта.

У него было ощущение, что его втянули в заговор, которому не видно конца. Ему опять вспомнилось, как в ночь приезда Гардения звала на помощь, отбиваясь от пытавшегося поцеловать ее графа. Он вспомнил, как хрупка и беспомощна была она, когда лежала на диване, как длинные темные ресницы бросали тень на бледные щеки. Он не мог не признать, что сегодня она выглядела совсем по-другому, она была красавицей. Было в этих кажущихся невинными глазах и в маленьком личике такое, что заставило бы любого поверить в ее слова, как бы неправдоподобно они ни звучали.

Конечно, это было нелепо. Она уже, наверное, догадалась, что представляет собой ее тетка. Не могла же она считать, что присутствовавшие за ужином или снующие по гостиной женщины принадлежат к парижскому высшему свету или что уважающая себя дама сможет переступить порог Мабийон-хауз. Ее невинный вид — игра, убеждал себя лорд Харткорт. Она прекрасно понимала, о чем говорит, когда рассказывала, что тетка хочет, чтобы они подружились. Конечно, понимала! Но его на эту удочку не поймать! У него есть Генриетта, она его удовлетворяет, а что еще нужно мужчине?

Некоторое время он ехал не разбирая дороги, а когда огляделся, оказалось, что он в Булонском лесу, около одного из ресторанов, где он был завсегдатаем. Он направил машину к ресторану, собираясь зайти и выпить чего-нибудь, но потом подумал, что там слишком много народу и очень шумно. После изумительной игры Вентуры ресторанный оркестр наверняка покажется чудовищным.

Внезапно он решил, что будет делать. Он поедет к Генриетте. Он почувствовал, что она ему нужна. По крайней мере, с ней просто. Не надо притворяться, что она совсем не то, чем является на самом деле.

— Цветы, мосье? — обратился к нему по-французски старый-престарый продавец цветов, тащивший огромную корзину.

— Нет, спасибо, — по-французски ответил лорд Харткорт. Но потом передумал. — Дайте мне вот эти! — сказал он, указывая на большую охапку в углу корзины.

— Но они еще не собраны в букеты, мосье, — объяснил цветочник. — Это цветы для петлиц. Моя дочь только что привезла их из деревни.

— Я покупаю все, — сказал лорд Харткорт.

Он дал старику пять франков и получил в ответ целый поток благодарностей.

Лорд Харткорт взял белые цветы и уложил их рядом с собой на сиденье. Только проехав несколько миль, он осознал, что это гардении. Стебли с зелеными листьями еще не были подрезаны, и весь букет издавал божественный аромат, обволакивавший лорда Харткорта. Гардении! Они заставили его опять подумать об этой проклятой девчонке.

Он нажал на газ. Чем быстрее он доберется до Генриетты, тем лучше. Она его не ждет, но от этого их встреча будет более радостной. Он был у нее в пять, и когда в семь он собрался уходить, она прижалась к нему и стала упрашивать, чтобы он побыл еще немного. Он ехал через Булонский лес, и его мысли о Генриетте были полны тепла и нежности.

Лорд Харткорт свернул на маленький бульварчик, где стоял дом, который он когда-то купил. Улицы казались пустынными. Он оставил машину под деревьями на середине улицы, перешел дорогу и открыл дверь своим ключом. То, что он так неожиданно прокрадется к Генриетте, придавало всему приключению особую остроту. Обычно его встречала маленькая опрятная горничная, которая открывала дверь и принимала его шляпу и которой он тоже платил. Генриетта всегда ждала его наверху, иногда разряженная в экзотические платья, а чаще всего обнаженная, как и вчера, когда ей хотелось, чтобы он купил ей изумрудное ожерелье.

Свет в холле и на лестнице был погашен, а мягкий ковер заглушал шаги. Его путь освещал свет от уличных фонарей. Он прекрасно знал, что комната Генриетты будет полна света. Она испытывала ужас перед темнотой, и рядом с ее кроватью всегда горела лампа. Когда она была ребенком, отец в наказание запер ее в шкафу, и с тех пор у нее развилась клаустрофобия. При мысли, что она может оказаться в темноте, она впадала в истерику.

Неслышно лорд Харткорт приоткрыл дверь в комнату Генриетты. В руке он держал букет гардений. Он решил разбросать цветы по подушке, чтобы ее волосы впитали их аромат. Внезапно он замер! Голая рука покоилась на плече Генриетты, а рядом на подушке лежала чья-то голова! Генриетта не одна!

Он, наверное, целую минуту стоял неподвижно. Наконец Генриетта открыла глаза. Она вскрикнула, ее крик был полон смертельного ужаса.

— Прошу прощения за вторжение, — ледяным тоном, который, казалось, заморозил всю комнату, произнес лорд Харткорт.

— Боже мой! Но ты не собирался сегодня приходить! — выдохнула Генриетта.

Лежавший рядом с ней мужчина пошевелился и приподнялся на локте. Он был средних лет, с седеющими волосами и с густыми темными бровями. Он уставился на лорда Харткорта с выражением замешательства на лице. Вид у него был крайне нелепый.

Лорд Харткорт развернулся на каблуках.

— Позвольте пожелать вам обоим доброй ночи. — Его слова были полны сарказма.

Затем он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Пока он спускался по лестнице, он слышал, как кричала Генриетта. Ее пронзительный голос был неприятен, и он понимал, что она еще долго после его ухода будет кричать и ругать всеми словами своего нынешнего любовника, кем бы он ни был.

Лорд Харткорт сел в машину и завел двигатель. Он в бешенстве рванул с места и, не разбирая дороги, помчался по пустынным улицам Парижа. Причиной охватившей его ярости была не Генриетта, а он сам, допустивший, чтобы его выставили таким дураком. Еще куда ни шло, думал он, если бы мужчина, с которым Генриетта изменяла ему, был молод и привлекателен, но стареющий любовник мог означать одно-единственное — ей хотелось больше денег, больше драгоценностей, ее жадная натура оказалась ненасытна. Он презирал себя за то, что позволил себе связаться с таким мелочным, жадным, полностью лишенным совести существом.

Когда он вспомнил о счете, который ему придется оплатить за изумрудное ожерелье, подаренное им Генриетте вчера вечером, то понесся еще быстрее. Можно, конечно, отказаться платить, сказать ювелиру, что он не одобряет таких дорогих подарков и что ожерелье надо вернуть. Но он знал, что стиснет зубы и заплатит. Он сделал подарок своей любовнице, а раз это подарок — она может оставить его себе. Пусть она повесится на нем! Да, пусть у нее остаются ее драгоценности, но он даст указания своему поверенному немедленно выставить ее из дома.

Да, с горечью думал он, не скоро он позволит какой-нибудь проститутке заловить его в свои сети. Теперь он понимал, что никогда не любил Генриетту, ему хотелось обладать ею только из-за того, что это было предметом зависти его приятелей. Она, конечно, привлекательна, это же ее оружие. Иногда она развлекала его, но, к своему облегчению, он обнаружил, что он никогда не испытывал к ней любви. Осталась только досада и раздражение оттого, что она одурачила его.

Когда лорд Харткорт подъезжал к центру, уже занимался рассвет. Внезапно он почувствовал, как устал. Гнев испарился, и единственным его желанием было добраться до постели. Завтра у него будет много времени, чтобы придумать, как объяснить все своим друзьям.

«Ты порвал с Генриеттой? — будут спрашивать они. — Но что, что она натворила?»

В одном он был полностью уверен — он никогда не расскажет им правды. Может, это тщеславие, может, это ребячество, но он не вынесет, если они будут смеяться над ним.

Лорд Харткорт уже доехал почти до самого дома, когда наконец почувствовал, что вся машина заполнена восхитительным ароматом. Он, должно быть бессознательно, так и не выпустил из рук цветы, которые купил для Генриетты.

Перед ним высились огромные фонтаны на площади Согласия. В свете утреннего солнца они переливались всеми цветами радуги, отражая первые золотые лучики, пробивавшиеся через затянувшие небо облака. Лорд Харткорт остановил машину. Взяв букет, он высунулся в окно и, перегнувшись через дверь, выбросил его в воду.

Цветы упали на середину фонтана, разметав веер брызг. Стягивавшая их веревка развязалась, и букет распался. Белые головки, окруженные зеленью листьев, были обращены в небо. Они казались очень хрупкими, и лорд Харткорт увидел, что некоторые цветы еще не распустились, и на них много приоткрывшихся бутонов.

Опять ему напомнили о Гардении!

Лорд Харткорт вернулся в посольство поздно вечером в понедельник. Воскресенье он провел в старинном замке за городом.

Ему нравилась компания его приятелей-французов, и когда он обнаружил, что кроме него там есть еще англичане, он впал в крайнее раздражение. Он уже несколько раз встречался с леди Роугэмптон в Англии, но никак не ожидал встретить ее в Париже, и тем более в сопровождении дочери, впервые выезжающей в свет.

Лорду Харткорту хватило нескольких часов пребывания в замке, чтобы понять — леди Роугэмптон смотрит на него как на желанного зятя. Она была обворожительна, никто лучше леди Роугэмптон, считавшейся в былые времена первой красавицей, не знал, как очаровать мужчину, и на этот раз она прикладывала все усилия, чтобы прельстить лорда Харткорта, но не собой, а своей дочерью.