– Ну, так! – осталась она довольна осмотром себя в зеркале. – У меня праздник!

Доставили заказанный ею ужин, Маша расплатилась, отказалась от дополнительных официантских услуг – сама накроет. С удовольствием!

Что еще? Да! Чуть не забыла! Надо позвонить соседу Саше.

Осмотрев сервированный стол, Мария Владимировна зажгла свечи, достала из холодильника шампанское…

Раздался звонок в дверь. Муж пришел домой.

Придерживаясь условностей, позвонил, а не стал ковыряться ключом в новом замке – типа встречай, дорогая, любимого! Да встречу, что ж не встретить-то!

– Здравствуй! – Юрик, войдя, приложился к ее щечке и не удержался: – Мария, ты что, до сих пор не разобрала вещи? У тебя было много времени.

– Здравствуй, Юра, – поздоровалась Машка.

Он принес с собой небольшой букет и бутылку шампанского.

– Ну что, ужин готов? – сделал вид, что не заметил откровенного игнорирования его вопроса.

– Да, проходи.

– Почему на кухне? – спросил недовольно муж.

Юрик не признавал кухонных посиделок, это так по-народному, по-простецки, плебс какой-то, предпочитал накрытый в гостиной стол и в торжественные моменты, и без них, в выходные.

– Мне здесь удобней, – ответила Мария Владимировна, свободная в своих волеизъявлениях гражданка.

И на этот раз Юра сделал вид, что не заметил Машкиного нарочитого игнорирования его поучительного недовольства.

– Хороший стол! – похвалил муж. – Вот что значит – жена дома!

Машка молча села на свое место, предоставив Юре открывать шампанское.

Хлопнула пробка, он разлил пенящуюся жидкость по бокалам и поднял торжественным жестом свой:

– С приездом, дорогая!

Машка усмехнулась про себя: «Позвольте-с! А как же горячие поцелуи, обнимания-прижимания после столь долгой разлуки?»

– Спасибо, – поблагодарила сухо.

Они чокнулись, отпили по глотку, и Юрик приступил к праздничной трапезе.

– Ты похорошела! Загорела как! – пережевывая салат, заметил перемены муж. – И помолодела! Ты что-то там делала с лицом?

– В каком смысле?

– Пластику? Или что-то еще?

– Нет, – рассмеялась Машка.

– Но выглядишь превосходно! – Он поднял бокал, предлагая выпить за Машкин превосходный вид.

Мария Владимировна поддержала. Чего ж не поддержать хороший тост?

Все так же тщательно пережевывая пищу, Юрик продолжил светскую беседу:

– Как там твои американские студенты?

– Получают американское образование. Хорошие такие студенты.

Намазывая бутербродец красной икоркой, которую любил и которую Мария Владимировна заказала специально для прощальной гастроли мужа, Юрик устало-печальным тоном начал повествование и о делах своих:

– А у нас все по-старому…

И принялся рассказывать о трудностях чиновничьего труда, тупости просителей-посетителей, подковерных интригах, поощрении его начальством, об ожидаемом повышении.

Маша, не слушая, ела, наслаждаясь закусками.

– Иван Григорьевич намекнул, будто говорят, что моя кандидатура рассматривается первой.

– Поздравляю, – равнодушно отозвалась Машка. – Горячее?

– Да, можно, – разрешил Юра и налил в бокалы еще шампанского.

Отведав горячее, Юрий Всеволодович предложил тост:

– За тебя! Сразу стало тепло в доме, и прекрасный ужин! – Повторился: – Вот что значит – жена дома!

Машка согласилась, чокнувшись с его бокалом: жена в доме – это хорошо. Отрезала ломтик прекрасной нежной говядины, поинтересовалась:

– А что, девушки тебя не кормили? – И отправила отрезанный кусочек в рот. – В частности та, которую я обнаружила в квартире по приезде?

Он поморщился, очень недовольно, потянулся за бокалом, допил до дна.

– Давай обойдемся без пошлых скандалов, Мария!

– Да господи упаси! Какие скандалы, Юра! – уверила со всем воодушевлением Мария Владимировна, в прошлом примерная жена.

– Вот и замечательно. Ты умная женщина и все понимаешь.

– Что, например? – уточнила степень своей понятливости Мария Владимировна.

– А чего ты ожидала? Я нормальный мужчина со своими потребностями. Ты же не думала, что я могу обходиться без женщины полгода?

Удивительно, да?

Уезжая, именно так она и думала, что он вполне сможет обходиться без секса полгода – при ее постоянном присутствии рядом он же обходился месяцами без секса.

«Или уже тогда не обходился? – равнодушно подумалось Машке. – Слово-то какое емкое – «обходиться», это когда кого-то или что-то обходят стороной».

И поразилась своим отстраненным мыслям, ползущим, словно через вату.

Тягучую сладкую сахарную вату, которую накручивает на деревянную палочку уличный продавец-иллюзионист, добывая огромный воздушный, ванильно пахнущий ком из неказистого алюминиевого котелка с моторчиком.

Стресс, или перелет тяжелый, пояса, что ли, часовые догнали, или хлопоты по торжественному проведению праздника своей новой свободной жизни?

– Что ты так смотришь? – спросил в раздражении Юрик. – В этом нет ничего удивительного, тебе всегда было некогда, ты постоянно работала, и по ночам тоже, и мало интересовалась моими потребностями.

– Потребности, особенно твои, – это дело важное, – согласилась Машка.

Юрик посмотрел на нее внимательно, заподозрив наличие сарказма в этом утверждении.

– Да. Это важно, и то, что ты этого не понимала…

Юрик углубился в пространные объяснения на тему Машкиной несостоятельности как женщины, с намеком на ее фригидность и недальновидность, а она, откинувшись на спинку стула, взяла в руки бокал, потягивала шампанское и, не слушая нравоучительной проповеди, разглядывала его.

Не как мужа или родственника, которого знаешь давно, видишь каждый день, не замечая изменений во внешности, да и не придавая значения внешности как таковой.

Что ее замечать-то?

Привычное, близкое.

Сейчас в первый раз она рассматривала его как постороннего, как незнакомца, когда не знаешь, что это за человек и что от него ожидать, поэтому и вглядываешься внимательно в детали, анализируешь каждое выражение лица, мимику, жесты, произносимые слова.

Надменно-брезгливая, снобистская физиономия – приподнятая левая бровь, сжатые в тонкую линию губы, заостренный кончик носа, – мышцы, морщины, складки кожи годами удерживали эту маску, прочно зацементировав.

У Юры всегда было такое выражение лица, и если в молодости еще можно было что-то исправить, пока маска не устоялась, затвердев – улыбкой, переменой характера, – то теперь все! Словно из-под тяжелого железного пресса выскочила горячая отштампованная заготовка определенной конфигурации – на века!

Маше привез в подарок такую один коллега из Испании. Эти маски делали по старинной технологии, которую держали в секрете и передавали по наследству – от отца к сыну. Кожу выделывали особым способом до тонкости необычайной, столь же таинственным способом ее разогревали до определенной температуры и натягивали на заранее выструганную из дерева заготовку в виде человеческого лица, давали остыть, когда маска затвердевала, сверху раскрашивали, придавая окончательный художественный смысл.

Маска Марии Владимировне не понравилась, у нее было жуткое, страдальчески-устрашающее выражение, но сделана она была потрясающе талантливо! Маша повесила ее на стену в своем кабинете, но через пару дней сняла и затолкала в шкаф, смотреть на нее оказалось неприятно – мурашки бежали по спине от выражения этого кожаного лица.

Юра все говорил и говорил в своей любимой назидательно-поучительной манере, а она первый раз внимательно рассматривала человека, который считался ее мужем. Как он говорит, как двигаются его губы, брови, тщательно скрываемую лысинку на голове, прикрытую залакированными волосами, пузцо, старательно втягиваемое при ходьбе и умело прикрытое дорогой одеждой, как и раздобревший, тяжеловатый «тыл».

Сытый, холеный, оплывающий телом, малоприятный надменный мужик.

Боже мой!!!! Как он мог быть ее мужем?!

Пять лет!!! Не полгода, не год и даже не два – пять!!! Это какой идиоткой надо быть, чтобы так долго терпеть рядом чужого неприятного человека и ничего не видеть и не замечать?!

Она приняла решение в Америке, что разведется, как только приедет, но намеревалась сделать это спокойно, не торопясь, объяснив ему свою позицию и то, что не хочет и не может больше с ним жить, – путем мирных переговоров, так сказать. Но спасибо утренней барышне – приехав, поняла, что на фиг! Резать к чертовой матери!

«Он всегда был такой. Никто не виноват. Это ты больная, раз жила с ним, выслушивала весь этот напыщенный бред, что он несет, и ничего не замечала!»

Может, не сработала иммунозащитная система?

«С иммунозащитной у меня, видать, была беда целых пять лет! Пять лет каторжных работ давали при царях! Охо-хо!»

Все это лирика и никчемные уже рассуждения. И незачем винить себя – что было, то было! А что будет завтра, зависит теперь только от нее! Мария Владимировна Ковальская собиралась свое завтра сделать свободным и счастливым!

– Все! Хватит! – перебила она его обвинительную речь. – Торжественный ужин при свечах объявляю закрытым. Тебе пора, Юра. Мне надо отдыхать и выспаться.

– Что значит «пора»? – подивился остановленный в красноречии муж.

– Тебе пора домой, к маме, по месту своей прописки, – разъяснила Мария Владимировна. – Вещи твои я собрала, как ты заметил, они стоят в прихожей. Я собрала все, надобности приезжать за чем-либо еще у тебя не будет.

– Мария, ты что, с ума сошла? – выпучил глаза Юрик.

– Да, сошла, пять лет назад, когда позволила вам с мамашей влезть в мою жизнь. Давай, Юрик, прощаться!

– Маша, что за бред?! Ты что там, в Америке, понабралась феминистской ереси?

Так и спросил: «феминистской ереси». Любил Юрик витиевато и вычурно выражаться, все его тянуло в пафос: «ересь», «сподвижничество», «спесь».

– Не глупи, Мария, – лениво, сквозь усталый снобизм отмахнулся он и отпил неторопливо шампанского из бокала.