Как только мой мозг переключился в режим дня, я поймала себя на мысли, что начала нервничать. Вернее — сказать, что я волновалась, не сказать ничего. Мое сердце от предстоящей встречи с неизвестностью выбивало неровный ритм, руки становились ледяными, и я решила отвлечься приготовлением обеда для Джулии — она, определенно, сама себе после работы ничего готовить не будет, а закажет опять что-нибудь на вынос. Ставя курицу в духовку, я отметила, что мои эмоции немного улеглись и была рада, что домашние хлопоты помогли мне хоть немного, но успокоиться.

"Пиццу свою не заказывай. Ужин на плите. Я поехала встречать Макса. Сделаю ему сюрприз." — написала я на магнитной дощечке, прикрепленной к холодильнику, и пошла собираться.

Чтобы не гнать по дороге, я решила выехать чуть пораньше, и ровно в час — в брючном строгом костюме, с кепкой под мышкой и с упакованной в прозрачный файл табличкой "Максвелл Рокуэлл", написанной маркером, была готова шагнуть в новую реальность.

Выйдя из подъезда, я машинально вытянула ладонь, проверяя, нет ли дождя и посмотрела вверх — было по-прежнему тучно, в воздухе чувствовалась морось, предсказывая дождь, но я хотела видеть в этом Хороший Знак. Макс вслед за собой вез в Сиэтл погоду Туманного Альбиона, приучая меня к новой реальности.

На полпути начался легкий дождь, но я уже не обращала внимания: я ехала в аэропорт и, отмечая, что на трассе не так уж много машин, тоже видела в этом добрый Знак — как только я выбрала путь, дорога стала легкой, беспрепятственной.

Мимо меня пронесся низкий спортивный автомобиль, и я улыбнулась, вспоминая, как мы с Максом ездили на автогонки, а затем на картинг.

* * *

Я сидела в низкой гоночной машине, больше похожей на игрушечную, одетая в специальный несгораемый комбинезон и грубые перчатки, а Макс давал мне инструкции.

— Полный газ можно давать только на прямом участке, — присев на корточки передо мной, серьезно объяснял он, поправляя длинные рукава моего комбинезона. — Перед поворотом сбавляй скорость, чтобы тебя не развернуло. Как выйдешь из поворота, можешь уже плавно добавлять газ. Минимум пройдем три круга. Первый — это ознакомление с трассой. Второй — почувствуй машину, как работает газ и тормоз. А третий — уже погоняем на время. Едешь только по своей траектории, старайся не петлять. Стартуй осторожно — сорок лошадей, это немного, но, учитывая массу карта, выстреливает он прилично.

— Поняла, — надела я шлем и, аккуратно надавив на газ, почувствовала рокот мотора.

Макс оказался прав — карт словно выстрелил на трассе, и я за считанные секунды набрала больше шестидесяти миль в час.

Пройдя круг, я остановилась рядом с Максом и, сняв шлем, посмотрела на него.

— Минута ноль восемь — отличный результат для новичка, — усмехнулся он и, сев в соседний карт, добавил: — Поезжай первой. Я даю тебе фору.

— Не надо давать мне форы, — улыбнулась я, входя в раж, — ты меня все равно не обгонишь.

— Я и не собираюсь, — усмехнулся он и, надев шлем загудел мотором, давая понять, что он ждет.

И наше приключение началось. Я летела по трассе, чувствуя легкость карта, и скорость меня совсем не пугала — наоборот, я ею упивалась, наслаждаясь и рокотом мотора, и извилистостью трассы, и контролем над машиной. Следом за мной, на соседней полосе, ехал Макс — весь наш путь он оставался на одной и той же дистанции, не выпуская меня из поля зрения.

Выйдя из поворота на прямую дистанцию, я добавила газа, а моя память вспышкой показала мне совсем другой полет — на "Лимитлесс". Я улыбнулась этому воспоминанию и, неожиданно для себя, первый и, пожалуй, единственный раз в жизни, провела параллель между этими двумя мужчинами. Если Ричард контролировал мой полет, то Макс предоставил мне самой управлять скоростью, наблюдая со стороны. И это касалось не только управления техникой, но и жизнью.

* * *

Сейчас, вспоминая этот эпизод, я улыбнулась.

Я всегда была благодарна Ричарду за все, что он сделал для меня — Он многому научил меня в этой жизни, принял участие в моей становлении и взрослении, он увеличил мой потенциал, дал мне толчок в будущее, без него я не стала бы тем, кто я есть сейчас.

Но пришло время идти своим путем, пришло время управлять своей жизнью самой, и он, понимая эту простую истину, отпустил меня. "Живи своей жизнью", — сказал он и был прав.

Я улыбнулась и, видя ровный участок дороги, как меня учил Макс, утопила педаль газа. Мне было хорошо. Я летела по хайвею и, улыбаясь встречным машинам, чувствовала полет. Я была свободна. Мне было хорошо. Как Чайке Джонатану. "Скорость — это мощь, скорость — это радость, скорость — это незамутненная красота…"*

Скорость — это свобо…

Все произошло в считанные секунды.

Глаз засек яркое пятно справа — я отчетливо увидела на обочине собаку, уже рванувшую на дорогу. "Глупыш!!!" — выкрикнула я и, инстинктивно ударив по тормозам, крутанула руль влево.

БМВ вылетела на соседнюю полосу. Послышался нервный сигнал машины, несущейся позади меня, а я в дюйме от бетонного разделительного ограждения резко вывернула руль вправо. Мое зрение сузилось до одной точки, руки до боли в костяшках сжали руль, сердце в панике застряло в глотке, мешая дышать. Я попыталась выровнять машину, но было поздно — трасса была скользкой, БМВ по инерции начало заносить и на краю сознания пронеслось — "конец".

Визг тормозов. Удар сзади. В грудь выстрелила подушка безопасности. Машину резко развернуло. Удар сбоку. Скрежет металла. Страх. Осознание конца. Резкая боль. Горячая липкая кровь. Темнота.

* * *

*Цитата из повести Ричарда Баха "Чайка по имени Джонатан Ливингстон"

Глава 42

Есть причина, по которой ты выбрал то, что с тобой сейчас происходит. Держись, пройди через это наилучшим образом, и в скором времени ты поймешь эту причину.

Ричард Бах, "Бегство от безопасности"

Очнулась я в нашем доме. Стоя в зале, я рассматривала обстановку, знакомую мне еще с детства, и создавалось ощущение, что это был и мой дом, и в тоже время не мой. Я никак не могла уловить разницу, причину, по которой я чувствовала себя здесь чужой.

Будто я попала в параллельную реальность, где все казалось знакомым с детства, но чужим.

Внезапно я услышала какой-то шум, плеск воды и детский смех. Знакомый детский смех.

Я пошла по направлению к ванной, аккуратно открыла дверь и от увиденной картины удивлённо подняла брови.

В ванной сидела маленькая девочка, на ее шее висел крестик, мой крестик, который я отдала Ричарду, а моя мама ее купала.

— Ты мой маленький чумазый ангел! — смеялась мама, вырисовывая пеной облако на голове у малышки.

— Чумазых ангелов не бывает! — хором, не сговариваясь, сказали мы вместе с девочкой, которая в это время била ладонью по воде.

Мама резко повернула голову ко мне, ее улыбка сошла на нет, ее лицо стало несчастным, и я почувствовала тревогу, рассматривая ее серый взгляд.

— Мама, что-то не так?

Но она молчала, а я осмотрелась по сторонам, пытаясь понять, почему она мне не рада.

— Я ведь дома. Разве это плохо? — все же спросила я.

Ответом мне было все то же молчание, и я шагнула вперед.

В следующую секунду я обнаружила себя, сидящей в ванне вместо той девочки. Вода была ледяной, мама, сидя на табуретке, грустно смотрела на меня и терла губкой, как когда-то в детстве. Правда, это было совсем не так весело, как в детстве — было холодно и неуютно, и мама совсем не улыбалась, скорее наоборот, мне казалось, что она сейчас заплачет. И вода. Сквозь розоватую пену просвечивала красноватая вода. "Странный цвет воды, такой же, как когда я смывала с себя кровь Ричарда после покушения", — пронеслась в голове неожиданная мысль, и я вновь посмотрела на маму.

Она с грустным лицом продолжала мыть меня, а мне становилось все неуютнее.

— Мама, не плачь, — тихо прошептала я, желая все вернуть назад, перемотать киноплёнку в начало, где я была маленькой, и где мы с мамой были счастливы. Но она, не реагируя на мои слова, лишь водила пропитанной красноватой водой губкой по моему телу.

Ее движения были какими-то механическими, отстраненными, как у сомнамбулы, и я, будто заражаясь этой монотонной процедурой, сникла и, откинувшись на спину, легла в ванне, чувствуя липкий влажный холод.

Я погружалась все глубже и глубже в воду, и уже видела мамино несчастное лицо сквозь толщу красноватой воды, и от того казалось, что мама стала ещё несчастней, ее черты исказились до неузнаваемости, будто я смотрела на неё через призму красного кривого стекла.

Она плакала, отрицательно качала головой и что-то мне говорила, но я ее уже не слышала. Я чувствовала тяжесть в груди, будто внутри меня была гиря, которая тянула меня все глубже и глубже. Пришло осознание, что мне не хватает воздуха, и я перестаю дышать, продолжая погружаться в липкий холод.

* * *

Холодно. Грудь разрывает. Больно. Не могу вдохнуть. Давит. Больно. Вой сирены. Голоса.

Холод по венам. Темнота. Вакуум.

* * *

Вдох. Тяжело. На грудь давит. Тупая боль. Слышу чужие посторонние голоса медиков. Шум в ушах. До свиста. Мешает.

Холод по венам. Темнота. Вакуум.

* * *

Вдох. Тяжело. На грудь давит. Но без резкой боли.

Чувствую замкнутое пространство. Кто-то рядом. Меня опять куда-то везут.

Холод. Осязаю пальцами. Тепло. Слышу. Писк. Раздражает. Слышу тихий голос Эльзы. Хочу открыть глаза. Нет сил.

Холод по венам. Темнота.

* * *

Вдох. Тяжело. На грудь что-то давит. Будто под толщей воды. Боли нет.