Сегодня будильник не звенел — был Рождественский выходной. Я, как обычно, открыла глаза задолго до рассвета и, приняв новый день, как данность, встала с кровати и пошла умываться.

Приготовив себе кофе, я прошлась взглядом по пустой, но нарядной квартире, украшенной Джулией по случаю Рождества, и вздохнула. Впереди был длинный день, и я надеялась, что он принесет мне радость. Ведь Рождество — это пора чудес и сказки.

Внезапно на столе завибрировал сотовый, и я, увидев на экране имя "Молли", тут же переключила свою оболочку в режим "работа".

* * *

Молли была одним из сотрудников арт-галереи, куда я устроилась стажером и где работала уже неделю. Я считала это большой удачей, но ей я была обязана моему куратору и по совместительству руководителю факультатива по романским языкам профессору Барбаре Стивенсон.

После бесконечных собеседований я уже отчаялась найти нормальную работу в кофейне или в любом подобном месте, где можно было работать до двадцати одного года, но помощь пришла, откуда не ждали.

Выйдя из кабинета после последнего экзамена, я шла по коридору, довольная, что наконец-то сдала и подтянула хвосты, когда услышала оклик Бесси — моей сокурсницы.

— Через час факультатив. Последний, кстати, в этом году. Ты придешь?

— Без сомнения, — кивнула я.

Несмотря на то, что после экзаменов голова шумела от переизбытка информации, и меня все еще пробивала нервная дрожь, какая обычно бывает у студентов в пору сессии, я не хотела пропускать ни одного занятия по языкам. "Если и занимать мозги, то по полной — как в свое время меня загружал учебой Барретт", — и где-то на подсознании я поймала себя на мысли, что все ещё хотела, чтобы он мной гордился.

После факультатива, сложив ноут в сумку, я направилась вместе с щебечущей Бесси на выход из аудитории, когда услышала оклик миссис Стивенсон.

Подозвав меня к кафедре, она мило улыбнулась и спросила:

— Как ты сдала сессию?

— Хорошо, — кивнула я, усталая, но довольная результатами.

— Как твой куратор, я рада, что у тебя получилось перейти на следующий триместр без проблем, — улыбнулась она.

— Мне еще кредитные часы нужно отработать в следующем семестре, — честно призналась я.

— Уверена, у тебя все получится, — подбодрила она и внезапно добавила: — Но я хотела с тобой поговорить на другую тему.

— Какую? — удивилась я.

— Ты знаешь, что арт-галерея Гарри Чейза ищет стажера на период их зимней выставки.

— Да, слышала. Мне Бесси говорила. Я, конечно, подала резюме, но там очень большой конкурс… — замялась я.

Кто же не хотел поработать в арт-империи самого Гарри Чейза, раскинувшейся по всему миру. Это была не просто сеть галерей, а Престижный Бренд, который открыл и продвигал многих талантливых художников современности.

Но я была реалисткой и, понимая, что без связей даже стажером туда не возьмут, тем более студентку второго курса, без опыта работы, не брала этот вариант во внимание.

Я не питала надежд на свой счет — Майкл, родители которого занимались арт-туризмом и имели широкие связи в мире искусства, имел гораздо больше шансов попасть пусть и на временную, но такую престижную работу.

— Вот и замечательно, что ты подала резюме. Я написала тебе сопроводительное письмо, — и Барбара протянула мне конверт.

— Спасибо, — растерянно смотрела я на белый бумажный прямоугольник, который был может и не самым большим, но шансом поработать в галерее.

— Не за что, — улыбнулась она.

— Почему именно я?

— Я тебя курировала. Ты хорошо проявила себя на потоке. И на факультативе ты также одна из сильных студентов. Это заслуженно.

— Спасибо за доверие, — только и смогла сказать я, сжимая конверт.

— Это шанс. Остальное зависит от тебя.

И я этим шансом воспользовалась. Из университета я направилась сразу в галерею и, пока ехала в автобусе, решила открыть конверт.

Сопроводительное письмо-рекомендация было адресовано арт-директору сиэтлской галереи Кэтрин Шейд. Список моих достоинств заставил меня покраснеть от смущения, но не это было главное — письмо было написано на бланке университета, от лица Барбары Стивенсон со всеми ее регалиями и завизировано ректором университета, доказывая подлинность рекомендации и добавляя ей солидности.

А дальше все произошло быстро, потому что галерея уже была в цейтноте подготовки к очередной выставке.

Я оставила сопроводительное письмо с копией резюме на ресепшене, а через день мне позвонили и пригласили на собеседование, которое скорее походило на выпускной экзамен по истории искусств. В приемной арт-директора мне выдали список вопросов-тестов, и пока я на них отвечала, отметила, насколько серьезно здесь подходили к образованности персонала, даже временного стажера. Там же, в приемной арт-директора, со мной сдавали тесты еще две девушки и парень, что не придавало уверенности мне, студентке второго курса, — они были старше меня, а значит, и опыта могли иметь больше.

Вечером того же дня меня пригласили на личное собеседование. Кэтрин Шейд оказалась брюнеткой лет сорока, стройной, высокой, с короткой стильной стрижкой и жестким взглядом.

Задав мне несколько вопросов, она прошлась глазами по моему скудному резюме, более внимательно остановилась на сопроводительном письме, пролистала мои ответы на вопросы от галереи и, наконец, посмотрела на меня. Жесткий взгляд на секунду остановился на моем лице, затем отметил мой простенький аккуратный костюм с белоснежной блузкой, и Кэтрин приняла решение.

— С завтрашнего дня можете выходить на работу. Подробности узнаете у секретаря.

Это была победа. И пусть работа была временной, деньги небольшие, обязанностей катастрофически много, а график на период каникул я взяла полный, чтобы меня ввели в курс дела, жаловаться не приходилось. Как сказала профессор Стивенсон — это был шанс. Шанс не только поработать в престижной галерее, но и получить новый, бесценный для меня опыт.

* * *

— Лили, доброе утро, — поздоровалась Молли. — Поздравляю с Рождеством!

— И тебя тоже, — машинально ответила я, ожидая очередного задания, и оно тотчас последовало:

— Кэтрин просила завтра к восьми утра подъехать в типографию. Вчера вечером пришли пригласительные билеты. И они, цитирую: "никуда не годятся".

— Разве Кэтрин не одобрила верстку до того, как все ушло в печать?

— Одобрила, но ее не устраивает цветовая гамма. Должно быть золотое тиснение, а не эта горчица, намазанная на кусок дизайнерской бумаги, — вновь процитировала Молли.

— Хорошо. Проблему поняла, — кивнула я, понимая, что мне предстоит тот еще разговор с типографией утром после Рождества.

Положив трубку, я прокрутила в голове завтрашний план действий и, посмотрев на елку, вновь переключила свою телесную оболочку в режим "Рождество".

Джулия уехала домой, Эмили отмечала праздник в семье Перри, а мне предстояло встречать Рождество с Эльзой и Максом.

Поздравив папу и подруг, я посмотрела на имя "Эльза Хоуп" в списке исходящих звонков, и сердце сдавило грустной эмоцией. "И зачем я согласилась? Только праздник испорчу", — вздохнула я, не зная как поступить.

А все началось с того, что я решила позвонить Эльзе накануне и предложить помощь в приготовлении праздничного обеда, но она не взяла трубку и не перезвонила. Теперь мысль о том, что я могу помириться с ней на Рождество, уже не казалась такой удачной. Повертев сотовый в руках, я все же решила послать СМС, чтобы понять, как быть дальше.

"Эльза, доброе утро. Если хотите, я помогу с праздничным ужином", — набрала я.

"Не беспокойся и отдыхай. С ужином проблем не будет. Макс планирует за тобой заехать. Адрес знает", — пришел быстрый ответ, как бы говоривший, что мне будут рады, но на сердце было неспокойно.

Чтобы отвлечься от ненужных мыслей, я решила приготовить десерт к праздничному столу — как любила говорить мама, "некрасиво приходить в гости с пустыми руками".

"Может быть, мамин яблочный пирог с корицей поможет мне наладить отношения с Эльзой", — и я, как бы в поисках одобрения, посмотрела на Тигра, который безучастно наблюдал за мной из кресла в моей комнате.

После ухода мамы я больше никогда не пекла этот пирог — слишком больно мне было вспоминать наши совместные часы на кухне, когда мама, без единого пятнышка на фартуке, ваяла очередной шедевр, в то время как я вся была извозюкана в муке и тесте.

Но сейчас, доставая посуду, я внезапно осознала, что уже прошла тот период жизни, когда воспоминания сочились лишь горечью потери. Я аккуратно, как когда-то мама, взбивала яйца, добавляла муку и сахар и ловила себя на мысли, что сейчас мои эмоции,

претерпев боль утраты, стали грустно-приятными. Когда от воспоминаний о родном человеке, которого уже никогда не вернешь, на губах все равно возникала улыбка от той теплой энергетики, которую твоя память навсегда запечатлела в тайниках сознания.

Я раскатывала тесто, аккуратно выкладывала его в форму и грустно улыбалась.

От очередной волны воспоминаний меня отвлек сотовый, лежавший на столе. Бросив взгляд на экран, я увидела имя "Макс", и чувство ненужности на чужом торжестве накатило новой волной.

Наскоро вытерев руки, я одним пальцем нажала на вызов и включила громкую связь.

— Привет, Лили, — голос Макса звучал тихо, но, как мне показалось, бодро.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да в порядке я, — отмахнулся он и тут же спросил: — Как настроение?

— Рождественское, — отчиталась я, стараясь, чтобы мой голос звучал празднично.

— Не слышу энтузиазма, — усмехнулся он.

— Настроение Рождественское! — повторила я, но, вероятно, переиграла с интонацией, потому что последовал серьезный вопрос: