Иллюзия, которая по квантам, по молекулам просачивалась в мое сердце, разносилась по венам, отравляла приторной сладостью кровь, затуманивала сознание, ослепляла своим люминесцентным искусственным светом, сейчас болезненно разорвалась бомбой в груди и реальность показала мне свое истинное лицо. Передо мной стояло Чудовище, и я, зажмурившись, отшатнулась назад, наткнувшись на обеденный стол. Я чувствовала, как колотилось мое сердце о ребра, слышала, как шумит в ушах кровь, сдавливая череп железными тисками, но понимала, что нужно открыть глаза и взглянуть реальности в лицо.

Я подняла веки, и от вида темной ртути, застывшей в зрачках моего Чудовища, по позвоночнику прошел озноб. Глаза Барретта сейчас напоминали дуло пистолета — бездушное, черное, неживое, словно бездна вакуума — он сковывал мое сознание, проникал под кожу, я чувствовала его безжизненную суть.

Видя мое оцепенение, он протянул руку и одним движением сбросил с моих плеч халат, оставляя в трусиках, словно врач, который раздевал пациента для осмотра.

Это простое действие вывело меня из состояния ступора, полностью возвращая в реальность, и я, прикрыв голую грудь ладонями, изо всех сил дернулась в сторону, желая уйти от его рук.

Но Барретт отреагировал быстро и хладнокровно. Впрочем как и всегда. Хищник не позволит своей добыче ерзать — просто придавит лапой. Я уперлась руками в его грудную клетку, пытаясь оттолкнуть надвигающийся на меня танк, но понимала, что я изначально проиграла в этой битве — Барретт мог мне свернуть шею одним движением ладони.

А он тем временем, резко развернув меня спиной, зафиксировал мои запястья одной рукой и загнул над столом.

Это было унизительно. Это было неправильно. Это было не по-человечески. Не церемонясь. Словно заводную куклу. Господи, лучше бы у меня не было этих трех дней. Так бы все было по-честному, как я и предполагала с самого начала. Так бы я была готова к этому. Слишком быстро я поверила в иллюзию, слишком легко я согласилась на нее.

Я чувствовала грудью холодный глянец поверхности, пока его пальцы, оттянув в сторону мое белье, без предупреждения входили в меня, по-хозяйски растягивая и подготавливая к более глубокому проникновению.

“Зачем ты так со мной?! Ведь ты же видишь, что я люблю тебя!”- кричало все внутри, но слова застревали в горле, не давая им вырваться наружу. Теперь получай сполна, Харт. Не нужна этому мужчине ни твоя любовь, ни твоя нежность.

Слезы подступали к глазам, но я, сцепив челюсти, глотала унижение и обиду — я никогда не позволю себе показать ему свою слабость — никаких визгов и криков он от меня не услышит.

Он отстранил пальцы… звук расстегивающегося ремня, молнии брюк… и внезапно, он развернул меня на столе лицом вверх, подхватывая меня под колени. Почувствовав на мгновение, что мои руки отпустили, я дернулась на скользкой глянцевой поверхности в сторону, но уже в следующую секунду он, крепко зафиксировав мои запястья, навис надо мной, и я ощутила, как его член вошел в меня наполовину. Я вся вытянулась как струна, чувствуя лопатками холодный стол, а он тем временем медленно заполнил меня до конца, и я ощутила дискомфорт внизу живота — Барретт был большим. Он сделал несколько медленных движений, растягивая меня, приручая мое лоно к себе, и в нужный момент начал умело и жестко вбиваться, вжав мои запястья в стол, чтобы я не слишком скользила под натиском его силы. Он ко мне не прикасался и не издавал ни звука, я только чувствовала его стальные ладони и толчки; казалось, что он даже не дышал, и лишь уверенно направлял меня в нужном ему ритме.

Я всматривалась в его лицо, пытаясь найти там хоть толику эмоций, но нет — в его глазах медленно переливалась холодная ртуть, губы были плотно сжаты, и единственное, что я сейчас чувствовала — это его толчки и его мощную мужскую энергетику, жесткую, подавляющую сознание, на смену которому приходили инстинкты — низкие, неправильные, вытаскивающие на поверхность мою похоть, превращавшие меня в безвольную куклу, без души, без тепла, без чувства.

Я не хотела для себя такой участи, не хотела реагировать на Его действия, цепляясь за остатки разума, но внизу живота постепенно зарождался огонь, а Барретт, будто машина, продолжал вбиваться в меня в неумолимом жестком ритме, выжимая из меня похоть, намеренно ли или нет.

Время потеряло счет, я лишь фиксировала сознанием, как меня жестко бросало по скользкой холодной поверхности вниз-вверх, вниз-вверх, вниз-вверх. И с каждым равнодушным толчком, Барретт убивал то светлое и доброе, что я успела почувствовать к нему, заменяя теплоту моей души на разврат.

Внезапно, я почувствовала его ладонь внизу живота, и по моему телу пробежала судорога. Его умелые пальцы на клиторе, его запах, его непрекращающийся ритм — мое тело слушалось его, оно ему поддавалось. И это было унизительно, это было грязно. Будто сейчас я сама предавала свою любовь, заменив ее на животные инстинкты.

Я схватила свободной рукой его предплечье, желая, чтобы он остановился, но он даже не заметил этого.

Резкий толчок, его тяжелая ладонь на моей груди, до боли сжимающая сосок, его пальцы, до боли сдавливающие клитор… и разум отключился — через все тело прошла огненная мучительная судорога, в глазах потемнело, и меня разорвало, будто я наступила на мину. Я болезненно забилась на скользкой поверхности в немой конвульсии, словно через меня пропустили электрический ток.

Барретт сделал глубокий толчок, ввинчиваясь в меня до основания, и беззвучно кончил, крепко фиксируя меня на столе.

Все так же, не издавая ни звука и практически не дыша, Барретт вышел из меня, и я почувствовала, как по бедрам потекла теплая ртуть.

Где-то в дымке, на краю сознания я зафиксировала, как он вытер член моим халатом, звук застегивающейся молнии и его удаляющуюся фигуру.

Я лежала на холодном столе, будто на каменном жертвеннике для Дьявола, чувствуя себя опустошенной, растерзанной, уничтоженной.

Будто сам Дьявол выжал мою душу досуха, выпил всю меня до дна, без остатка, не оставив ничего, кроме оболочки.

“У тебя будет масса гребаных эмоций ко мне, — колоколом били его давние слова в голове. — Ты будешь бояться моего гнева, ненавидеть мои унизительные приказы и изнывать от похоти, пока я буду тебя трахать”.

Не знаю, как долго я пребывала в столовой — секунды, минуты, часы смешались в едином потоке времени. Меня словно отключили, как заводную куклу, — нажали на кнопку или вовсе вытащили батарейки. Я понимала, что нужно встать и уйти в свою комнату, но на меня навалилась мертвенная усталость, и все, что я была в состоянии сделать — это свернуться калачиком на столе, вздрагивая от холода.

В горле пересохло, язык прилип к нёбу, губы стянуло от жажды, будто я проползла по пустыне многие мили, но у меня не было сил встать и попить воды. Меня все еще пробивало импульсами тока, но на место колотившегося сердца пришло онемение, будто мне вкололи дозу анестезии, чтобы избавить от боли, и все что я чувствовала сейчас — это холодный вакуум, обволакивающий меня снаружи.

Иллюзии. Самообман, который моя мама всегда считала болезнью.

Иллюзии. Бактерия, которая проникает в в кровь, доводит ее до кипения, рисуя картины воображаемых событий.

Иллюзии. Вирус, который проникает в мозг и будоражит аксоны один за другим, создавая нейронную сеть из воображаемых образов.

Иллюзии. Химера, которая делает нас слепыми и ведет в пропасть.

Не помню как и когда, но я все же нашла в себе в силы встать и, преодолевая дрожь в коленях, поднялась наверх к себе. Мои трусики и внутренняя поверхность бедер были мокрыми, поэтому я собрала последние силы и поплелась в ванную комнату. Мозг отключился, я пребывала в вакууме. Казалось, если бы в ванной обрушился потолок, я бы этого не заметила. Сняв белье, я залезла под душ и, стоя под горячими струями воды, попыталась согреться, но это не помогало, поэтому я села на пол и обхватила колени руками — так, мне казалось, будет теплее. В груди ныло от опустошенности и безысходности. Вода, пусть и не согревала, но помогала прийти в себя. Я посмотрела на свои запястья и вздохнула — на них появились отпечатки его пальцев, равно как и на моей груди, которую он по-хозяйски сжимал, пока я билась в конвульсиях.

Глупая инфантильная дура — чудес в этом мире не бывает, за все нужно платить, даже за свою наивность. Хотела решить проблемы, сунувшись в логово к Дьяволу? Получите и распишитесь. Кажется, у испанцев есть мудрая поговорка: "Бог сказал: "Бери, что хочешь, но плати сполна". Да, так оно и есть, а оплату по счету как раз принимает Дьявол.

Выйдя из душа, я легла в постель и попыталась отключиться, но у меня не получалось — едва я опускала веки, перед глазами вставала сцена на столе, я ощущала физически на груди его руки, я осязала его подавляющий волю взгляд, чувствовала его запах в волосах. Он, как призрак, был здесь, со мной: в моей голове, на моей коже, в моей постели, в моем сердце. Мне хотелось избавиться от этого ощущения его присутствия, вырвать из мозга и души все воспоминания об этом человеке. Я не хотела быть заводной куклой, я была живой, хотела любить, дарить любимому человеку свое тепло и нежность, радовать его своей заботой, а не корчиться от похоти и быть от нее зависимой в ожидании хозяина, который подарит мне новую дозу.

Но легче сказать “забыть”, чем сделать — где-то в глубине души тлела искра, его именная печать, которую Барретт поставил собственноручно на моем сердце, как клеймо, и теперь я не могла затушить ничем его мерцающие инициалы, как бы ни старалась.

Всю ночь я пыталась уснуть, металась и ворочалась в кровати, проваливаясь в небытие и вновь бодрствовала, в то время как сердце ныло от тупой боли, как кровоточащая рана, а слезы предательски стекали на подушку.

Очнувшись ранним утром с мигренью и все тем же странным чувством тупой боли в груди, приглушенной анестезией, я села на кровати и попыталась взглянуть на ситуацию трезво, отключив эмоции.