Надев джинсы как и была без нижнего белья и разгладив на себе помятую блузку, я посмотрела в сторону выхода и вздохнула — в салон выходить совсем не хотелось: я чувствовала себя опустошенной и уставшей. Опустившись на кровать, я свернулась в позу эмбриона и, сама не понимая почему, может быть, от накопившейся усталости и напряжения, может быть, от неизвестности будущего в связи с домом и сердцем отца, а может быть, просто от стресса и внутреннего диссонанса, тихо заплакала, то ли жалея себя, то ли выпуская негатив и дисгармонию через слезы. Бесшумно всхлипнув, я закрыла глаза и сама не заметила, как погрузилась в пустое небытие.

Очнулась я оттого, что на мое плечо легла горячая ладонь, и я, резко открыв глаза, увидела перед собой Барретта:

— Мы подлетаем, тебе следует вернуться в кресло, — проинформировал он ровным тоном и спокойной походкой направился из спальни.

Я села на кровати и, избегая смотреть в сторону его удаляющейся фигуры, спустила ноги вниз, пытаясь нащупать свои балетки. Зайдя в ванную, я умылась холодной водой, застегнула все пуговицы на блузке и, приведя себя в порядок после тихой неожиданной истерики, вышла в салон со спокойным выражением лица.

Рассматривая из иллюминатора Сиэтл, который, лежа передо мной, как на ладони, приветствовал меня мягким утренним светом, я облегченно вздохнула, и мои эмоции начали постепенно успокаиваться. Что меня ждало в Сиэтле, было неизвестно, но одно я знала наверняка — я возвращалась домой, в свой уютный мир книг и старенького кресла, в свою любимую тихую комнату с ее спокойной умиротворяющей обстановкой, где я быстро приду в себя и забуду эту поездку как страшный сон. Как только шасси коснулось взлетно-посадочной полосы, мое сердце радостно забилось, и я уже отсчитывала минуты, когда джет окончательно остановится.

Выглянув в иллюминатор, я увидела, что у самолета нас уже ждали Хаммер и БМВ, и в очередной раз облегченно вздохнула — мои выводы были верны: Барретт меня отпускает и нас повезут разные машины.

Спустившись по трапу, Барретт, так и не посмотрев в мою сторону, пошел к своему тонированному Хаммеру, на ходу разговаривая по сотовому, а Дуглас понес мою сумку в другую машину.

Как только я села в джип, телохранитель закрыл за мной дверь, и мы медленно двинулись на выезд из аэропорта Такомы. Наблюдая, как черный Хаммер Барретта разворачивается и уносится прочь в противоположную от нас сторону, я облегченно вздохнула — мне показалось это хорошим знаком: от этой точки наши дороги разойдутся в разные стороны.

* * *

Пока мы ехали по трассе, я закрыла глаза и, чувствуя, как я отдаляюсь от мощного поля притяжения Барретта, мысленно попрощалась с этим человеком и несколькими странными сумасшедшими днями в Нью-Йорке.

Пообещав разобраться в своем собственном состоянии позже, я заблокировала любые мысли, связанные с поездкой, и мои мозги тут же переключились на решение насущных проблем, отчего я начала составлять план того, что мне нужно было сделать на этой неделе. Первым пунктом в этом списке было — позвонить в кофейню и сказать мистеру Фингерсу, что я могу выйти на работу уже сегодня с обеда.

Скорее всего от факультатива мне придется отказаться, потому что я также планировала поговорить с мистером Фингерсом об увеличении моего рабочего дня для дополнительного заработка, чтобы помогать отцу с арендой недорогого, но хорошего жилья до тех пор, пока он не перестанет перебиваться временными подработками и не найдет нормальную работу.

Можно было еще сэкономить деньги на аренде комнаты у Джулии и вернуться жить в кампус — правда, университетское общежитие тоже стоило денег, но меньше, чем я платила подруге. Правда этот вариант я оставила на самый крайний случай, потому что тот мизер сэкономленных денег совсем никак не решал проблем с жильем для отца.

От мыслей меня отвлек сменившийся пейзаж за окном, и я обратила внимание, что мы съезжаем с трассы по направлению к центру.

— Дуглас, мы могли бы свернуть позже с шоссе, на выезде к Университету. Через центр не очень удобно добираться до моего дома, — посоветовала я.

Телохранитель бросил на меня короткий взгляд в зеркало заднего вида и спокойным голосом произнес:

— Мы едем в “Sky Pacific”.

— Зачем? — нервно спросила я, настороженно посмотрев на Дугласа в зеркале.

— В пентхаус мистера Барретта, — ответил он тем же тоном.

От этих слов мое сердце тревожно ухнуло вниз, а руки вмиг похолодели, несмотря на жаркое августовское утро за окном.

Глубоко вздохнув, я попыталась успокоиться и, сглотнув несуществующую слюну, произнесла, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно:

— Вы можете объяснить мне причину?

— Не я. Мистер Барретт.

Я закрыла глаза, и на меня очередной волной навалилось осознание происходящего.

Понимая, что неделя еще не прошла, я машинально сжала кулаки: "Господи! Неужели вся эта эпопея с “жизненным уроком от Барретта” не закончилась! А я наивная полагала, что он меня отпустит раньше срока", — вздохнула я, осознавая, что теперь такое сладкое слово “свобода” ускользало от меня, как песок пропущенный сквозь пальцы. “Из одного пентхауса в другой”, - сделала я простой логичный вывод, отчего в висках запульсировала ноющая боль, и я в очередной раз тяжело вздохнула от навалившегося на меня чувства безысходности.

“Харт, успокойся. Еще несколько дней ты как-нибудь выдержишь, ты терпела дольше и в чужом городе. Сейчас ты дома, на своей территории”, - успокаивала я себя, но то ли навалившаяся усталость, то ли моя установка, что я уже еду домой, не давали моим нервам прийти в норму, отчего меня бил озноб, и хотелось выпрыгнуть на ходу из этой чертовой машины.

Машинально бросив взгляд на дверь, я заметила, что она заблокирована, и меня накрыла очередная волна опустошенности, а слово “свобода”, так бережно сотканное мной из шелковых ниток, начало распускаться буквой за буквой, оставляя за собой лишь дырки в ткани бытия. “Господи, неужели ему так принципиально удерживать меня ровно неделю! Неужели он не понимает, что я уже сполна выучила свой урок!” — било болью в моей голове, но я реально осознавала, что мои претензии были бы пустым сотрясением воздуха.

Тем временем, издалека показалось массивное высокое здание “Sky Pacific”, и меня накрыла паника, перечеркивая все доводы рассудка, — мне хотелось устроить бунт: не выходить из машины или, на крайний случай, своим нежеланием идти привлечь к себе внимание персонала гостиницы, пока мы будем направляться в пентхаус.

Мой здравый смысл тут же попытался купировать подобные эмоции — вспомнив тяжелый взгляд Барретта, не терпевшего, когда шли против его воли, я глубоко вздохнула и постаралась успокоиться. Нет, мое сопротивление и агрессия вызовет лишь бОльшую агрессию, это не выход, я должна с ним поговорить, должна убедить его, что я усвоила урок, и мне незачем более находиться в этой кабале.

Но сколько бы я себя не уговаривала, мои расшатанные эмоции, мое неимоверное желание уехать домой, к себе, в свой уютный маленький мир, накрывали меня с головой и совершенно не хотели слушать доводов логики, здравого смысла и рассудка.

Как только мы подъехали к месту назначения, Дуглас, минуя парадный вход с вышколенным белл-боем у входа, который вытянулся по стойке смирно при виде нашего джипа, вырулил к левому крылу отеля и начал спускаться на подземный этаж с табличкой “паркинг”.

Осмотрев парковку и не увидев там ни души, я горько усмехнулась — даже истерику устроить было некому в этом бетонном мешке, кроме как десятку автомобилей класса люкс. Даже если я буду сопротивляться, Дугласу ничего не стоит дотащить меня до лифта, который, я была уверена, доставит нас прямиком в апартаменты без остановок, по той же системе, что и в Нью-Йорке.

Но устраивать истерики перед телохранителем я в любом случае не планировала, понимая, что буду выглядеть смешно и глупо, а главное, всё равно своей основной цели — уехать домой, я не добьюсь. Поэтому когда Дуглас заглушил мотор и, выйдя из машины, открыл передо мной дверь, я взяла себя в руки и молча направилась за ним в очередное место заключения.

Стоя в гостиной и рассматривая убранство очередного жилища Барретта, я наморщила нос, вновь отмечая, что в этой безликой обстановке не было ни души, ни тепла. Создавалось впечатление, что и перелета тоже не было, будто я вновь стояла все в том же пентхаусе, лишь сменив декорацию города за окном, и теперь вместо переполненного машинами и людьми Нью-Йорка с Центральным Парком и зданием Крайслера, которые были видны из окна кондоминиума, сейчас передо мной простиралась сиэтловская набережная с причалами, терминалом паромной линии и городским колесом обозрения.

Неуютно пожав плечами, я опустила глаза и, обнаружив, что все еще была в мятой блузке, пропахшей Барреттом и его дорогим одеколоном, решила принять душ и избавиться от его энергетики, которая, казалось, въелась мне под кожу.

Проследовав в свою комнату, где Дуглас оставил мой багаж, я бросила равнодушный взгляд на дорогое, но безликое убранство спальни, на черное металлическое изголовье кровати в тон таким же узорам по мебели, и тут же зашла в душ.

Пытаясь смыть с себя запах Барретта, я терлась мочалкой докрасна, будто это могло стереть мои воспоминания о нем и вернуть мне мой прежний уютный мир, где все было кристально ясно и где у всех понятий была своя характеристика со знаком плюса или минуса.

На автомате одевшись и выйдя вновь в гостиную, я составляла в голове разговор с Барреттом — и моей главной целью было убедить его, что держать меня взаперти еще несколько дней просто не имело смысла. Какие еще подтверждения, что я усвоила жизненный урок и больше не буду бросаться с обвинениями на незнакомых мне людей, еще ему были нужны?

Присев на чёрный кожаный диван, который в этом пентхаусе был сделан в виде полукруга обрамляющего круглый прозрачный камин с конусной трубой-дымоходом, я глазом отметила очередной “изыск” дизайнера и, отведя взгляд от этой необычной конструкции, продолжила подготавливать речь.