— Я стесняюсь. Вдруг кто-нибудь войдет, — неуютно пожав плечами, честно призналась я, и вновь бросила тревожный взгляд в сторону кабины пилота, где скрылся телохранитель.

Внезапно Барретт встал, отчего я резко сделала шаг назад, но он, крепко зафиксировав мою поясницу, повел меня в хвостовую часть самолета. Не понимая, куда мы идем, я тихо запаниковала и замедлила шаг, но он, видя мое сопротивление, больно сдавил мою талию, и я в очередной раз осознавая, что сейчас лучше не вызывать недовольство Хищника с острыми зубами своим сопротивлением, попыталась успокоить колотившее о ребра сердце и ускорила темп.

Внезапно Барретт надавил на гладкую поверхность стены, и она отъехала в сторону, открывая мне еще один отсек, который оказался просторной спальней класса люкс с отполированной до блеска черной мебелью и огромной постелью.

Закрыв за собой дверь, он прошел к кровати и, сев на на краю, поставил меня перед собой. Плотно обхватив коленями мои ноги, он медленно начал расстегивать мою блузку. Я чувствовала через ткань жар его ладоней, и иногда мне казалось, что очередная пуговица сейчас треснет под его сильными пальцами. Расстегнув мою кофточку, он спокойным жестом раздвинул ее и по-хозяйски прошелся ладонью по моей груди и животу, вызывая на моей коже теплую зыбь.

Ладонь Барретта проследовала к поясу моих джинсов, и я машинально схватила его предплечье, но, почувствовав, как недовольно напряглись его мышцы, отпустила, давая ему расстегнуть молнию.

— Сними свои тапочки, — приказал он, давая мне немного свободного пространства, и как только я разулась, он, подцепив большими пальцами мои джинсы, спустил их вниз.

Бросив поодаль мои брюки, таким образом он завершил процесс моего раздевания, оставляя меня стоять в трусиках и расстегнутой блузке.

От смущения я подогнула пальцы ног под себя, немного косолапя, и он перевел взгляд сперва на мои босые ступни, а следом на стоящие рядом балетки.

— Обувь ты тоже в детском отделе покупаешь… — то ли спросил, то ли констатировал он.

— Нет, — нахмурилась я, не зная, что на это ответить.

“Я не виновата, что у меня маленький размер обуви”, - уже хотела добавить я, но мои размышления прервали его руки на моей талии, разворачивающие меня на сто восемьдесят градусов. Внезапно я почувствовала, как Баррет встал и, немного притянув меня к себе, начал сжимать ладонью мою грудь, будто играясь ею, как своей личной вещью. Мне стало дискомфортно — моя гипер-чувствительная грудь, и без того нывшая последние несколько дней, начала болеть, и я, напрягшись, попыталась убрать его руки. Но это не помогло — игнорируя мою реакцию, он продолжал эгоистично сминать соски своими большими ладонями, отчего я начала чувствовать внизу живота какие-то странные ощущения — приятные и дискомфортные одновременно, — словно он он играл на моей оголенной чувствительности.

Внезапно его пальцы скользнули на мой лобок и начали массировать мое сокровенное место через ткань белья. Я инстинктивно выдохнула от теплых ощущений внизу живота, чувствуя, как мои трусики начали намокать, а он, умело пройдясь еще раз по моему мокрому белью, подцепил резинку, и в следующую секунду мягкая ткань упала к моим ногам. Неожиданно перестав ощущать его горячие ладони на своем теле, я услышала шуршание расстегиваемой рубашки, стук об пол снятого ремня, жужжание молнии брюк и спустя несколько мгновений почувствовала спиной жар его груди и высвободившийся член, упирающийся мне в поясницу. В одной уверенное движение подогнув мои колени и уложив на кровать, он накрыл меня своим телом и, упираясь локтями, начал раздвигать коленями мои бедра.

— Подними таз, и раздвинь ноги шире, — тихо приказал он и я в очередной раз отметила, что все его движения были спокойными и четкими, я не чувствовала в них нетерпения или эмоциональности.

Находясь под весом его тела, я с трудом приподняла поясницу, и он медленно, но уверенно вошел в меня наполовину.

От новой позы и новых ощущений я вздохнула и тут же напряглась как натянутая струна.

— Не сжимайся, — тихо произнес он и жестче сдавил меня плечами, но я, придавленная его стальной грудью, лишь всхлипнула от нехватки кислорода.

Он ослабил хватку, и я, чуть свободнее вдохнув, постаралась расслабиться. Он неторопливо вошел в меня насколько это позволяло мое лоно и начал свои возвратно-поступательные движения. Сначала медленно и спокойно, растягивая меня и приручая к себе, а потом набирая темп, все жестче наполняя меня. И вот уже я чувствовала, как он вбивается в меня, накрыв и грубо сжав мои ладони своими. Его запонки в виде военных жетонов на накрахмаленных рукавах белой рубашки больно впивались в мои предплечья, оставляя следы, будто печать на своей собственности. Я чувствовала, как становятся мокрыми от его влаги моя блузка и спина, ощущала, как в мои волосы вплетается его запах, осязала, как мой висок обдавало его горячим дыханием — Он был везде и повсюду, он вновь обволакивал меня своим мощным энергетическим полем, попадая в которое мои эмоции словно магнит тут же притягивались к нему, как к некоему ориентиру, моему личному маяку в безбрежном водном пространстве, такому правильному и настоящему. Его фрикции, стимулируя меня внутри, становились все резче, отчего внизу живота завязывался едва уловимый теплый клубок, и это были немного другие ощущения — более глубокие, словно новые аккорды в уже знакомой мне музыке. Но мне не хватало его умелых пальцев на клиторе, не хватало какой-то недостающей нотки в той идеальной мелодии, которую он ранее играл на мне.

Я чувствовала лоном, что Ричард сейчас кончит, я пыталась успеть за ним — уловить в себе ту музыку без игры его пальцев. Под его горячими жесткими ладонями я сжимала в кулак шелк покрывала и пыталась воспроизвести сама, без его помощи, недостающие нотки. Я чувствовала, что они становились слышней, прорываясь пунктиром и накрывая меня теплыми волнами, но то ли моя накопившаяся усталость, то ли мысли о прибытии в Сиэтл и приближавшихся проблемах с домом мешали поймать нужную мне мелодию. Но главное, я понимала, что ключевым моментом в этой симфонии, отвлекавшим меня от проблем, — были его опытные, знающие мои струны пальцы, и без его его помощи, без его уверенных рук, знающих истину моего тела, я так и не смогла настроиться, чувствуя, что звучу неправильно, как расстроенный инструмент, вкропляя в мелодию своей чувственности фальшивые нотки.

И я не успела.

Жесткий толчок — и Ричард тихо прорычал, внося в композицию свою финальную коду, а его член, на пике удовольствия агрессивно извергся внутри меня, обливая меня горячей жидкостью.

От чувства какой-то незавершенности, словно я не доиграла мелодию до конца, я бесшумно вздохнула, а Барретт, получив, что хотел, вышел из меня и спустя несколько секунд встал с кровати. Наверное, он знал, что я не кончила, и я была уверена, что если бы он хотел, он бы довел меня до конца в этой мелодии, как он это умел, но, вероятно сегодня не стремился к этому. Нет, его “бездействие” не было наказанием или пренебрежительностью, я лишь чувствовала, что сегодня он был эгоистичнее, чем обычно, был погружен в себя и может быть поэтому не сильно заботился о музыке, которую он играл во мне.

На некоторое время послышался шум воды рядом в ванной, после чего среди гула самолета и какой-то неуютной тишины я уловила звук застегивающихся брюк, шуршание рубашки и звон ремня. Так и не сказав ни слова, Барретт спокойной походкой вышел из спальни, получив, что хотел, а я так и осталась лежать на постели в мятой блузке, пропитанной его влагой, вся пропахшая его запахом и испачканная его вязким соком.

Краем сознания я понимала, что надо было привести себя в порядок, поэтому я, собрав силы и развернувшись на спину, встала и почувствовала, как по внутренней стороне бедер потекла его вязкая жидкость.

Я поплелась в ванную комнату, расположенную при спальне, и, взглянув на свое отражение в зеркале, сморщилась — кожа горела, волосы были растрепаны, под глазами пролегли синие круги от недосыпания и усталости — по мне как будто в очередной раз проехался танк по имени Барретт.

Кое-как пригладив свои пряди и приведя себя в порядок, я вернулась в спальню, чтобы одеться. Подхватив свои трусики, я внезапно почувствовала пальцами, что они все в вязкой субстанции — вероятно Барретт вновь ими вытерся, а взяв в руки свою помятую, пропитанную насквозь потом и запахом Барретта блузку, я сделала вывод, что лучше бы переодеться.

Памятуя, что Дуглас занес мою сумку в самолет, я поискала свои вещи в спальне, но вероятно телохранитель поставил ее в багажный отсек, только где он находился, я не имела понятия.

Обмотавшись полотенцем, я приоткрыла дверь и, рассматривая дорогую отполированную отделку салона, надеялась отыскать глазами багажное отделение где-то рядом со спальней. Но сегодня удача была не на моей стороне — так и не найдя искомого, я проследовала взглядом вперед. Барретт сидел в кресле спиной ко мне, изучая монитор своего лэптопа, и хотя я видела только его левое плечо, мне казалось, что он был как обычно спокоен, собран и полностью погружен в работу.

Я вздрогнула от внезапной трели телефона и увидела, как Барретт протягивает руку к трубке, вмонтированной в переднюю часть подлокотника.

— Ты уже выяснил причины аварии? — услышала я его вопрос, за чем последовала долгая пауза, вероятно, с объяснениями. — Кто этим будет заниматься: полиция или федералы?… Начальник охраны верфи что-нибудь внятно тебе объяснил?.. — Он посмотрел на свои дорогие часы и бросил в трубку: — Все отчеты мне на электронку, будут новости — немедленно сообщать. Буду на верфи в десять, — завершил он разговор.

Но не успела я ретироваться, как вновь послышалась трель, теперь уже его сотового, лежавшего рядом с лэптопом.

— Барретт… — тихо бросил он собеседнику, и перед тем, как окончательно задвинуть дверь, я услышала: — Такой ответ меня не устраивает…