Когда катер причалил к острову, все сломя голову помчались в укрытие: под навесы пляжных построек. Гид-доминиканец открывал бутылки с ромом, все жадно тянули к нему руки, чтобы ухватить свой пластиковый стаканчик.

Димочка закрывал Катю от дождя, она прижалась к нему и замерла от страха и восторга одновременно. Чувства, которые ее переполняли, были неописуемы. За всю жизнь она не пережила столько эмоций, сколько за эти несколько часов. Подвыпивший Димочка сжимал ее, тер плечи и спину, не давая замерзнуть, кричал:

– Давай, Катюха, пей, сейчас пойдем купаться!

Он совершенно ошалел, все вокруг тоже загомонили и в конце концов дружной толпой ввалились в воду. Катя с Димой вприпрыжку бежали к морю. Вода была всюду: и сверху, и снизу, они смешались с этой водной стихией, согрелись, разбушевались.

– Как здорово! – кричал Димочка. – Как здорово!

Потом откуда-то появился огромный зонт, следом за ним – еще один, наверное, гид подсуетился, и пить ром под проливным дождем стало заметно легче. Небо грохотало, но вспышки молний остались далеко над морем, так что Катин страх перед стихией не был паническим.

Тем более, какой может быть страх, когда рядом любимый! По пояс – теплая, нежнейшая вода Карибского моря, сверху по зонту колотит со всей дури безудержный тропический дождь, а под зонтом тепло и сухо, и ром обжигает горло, и Димочка обхватил ее плечи и прижал к себе. Слезы счастья смешивались с морской и дождевой водой, Катя смеялась, рыдала от радости и переполнявшей ее любви и знала, что эти минуты она не забудет до конца своей жизни.


На следующий день она подслушала разговор Димочки и акулы Ирины. Слава богу, та уже уезжала. Дверь в Димочкин номер была распахнута, и когда оттуда послышался женский голос, Катя замерла, затаила дыхание.

– С твоей внешностью ты можешь иметь огромный успех, – говорила мерзкая волчица, – такая красота – редкость, это я тебе говорю даже не как женщина, а как профессионал. Поверь человеку, который работает на телевидении пятнадцать лет.

– Спасибо, Ирина, – ответил Димочка, – но чтобы выбирать это направление, мне нужно было заканчивать другой вуз, получать другую специальность.

– Ничего подобного! – оборвала его женщина. – Думаешь, на телевидении работают исключительно люди с соответствующим дипломом? Как бы не так! На телевидение попадают откуда угодно.

– Но это если по призванию, – возразил Дима, – если тяга есть.

– Причем здесь тяга? – стояла на своем акула. – Аппетит приходит во время еды, телевидение засасывает, когда туда попадаешь. Ты не можешь знать, есть у тебя тяга или нет, пока там не окажешься. И потом на телевидении работают не только журналисты. Твоя внешность могла бы открыть тебе многие перспективы, а есть ли у тебя способности, выяснится по ходу. Ты наверняка легко обучаем, всему можно научиться. Ну да ладно, мне уже пора. Запиши мне вот здесь свой телефон, я не хочу терять тебя из виду. И мою визитную карточку возьми, если вдруг задумаешься над моими словами. Ты яркий и необычный, не трать свою жизнь на кошек и собак. Я старше тебя и больше понимаю в жизни, поверь мне. Когда-нибудь потом ты пожалеешь.

После этих слов Катя стремглав бросилась вниз по лестнице, чтобы не столкнуться с выходящей из Димочкиного номера мадам. Значит, тут у нее не получилось, она решила заманить его к себе в столицу, заарканить сладкими обещаниями. Ну и сволочь! Катя была в таком бешенстве, что попадись ей сейчас эта тварь без свидетелей, с удовольствием проломила бы ей голову. А Димочка! Неужели он записал ей свой телефон? Записал, конечно. Раз она не повторила просьбу и не стала уговаривать, значит, записал сам, без уговоров.

Катя вернулась к себе, выхватила из рук Лики стакан виски, залпом осушила его и бросилась на кровать, сотрясаемая рыданиями. Полчаса ей хватило, чтобы прийти в себя. Потом она умылась, под строгим взглядом Лики запудрила следы слез, нацепила темные очки и стала одеваться к обеду. Димочке о подслушанном разговоре она не сказала ни слова. Потом она обыщет номер и визитную карточку найдет и выбросит. Плохо, что его телефон остался у столичной хищницы.


Все когда-нибудь кончается, и две недели в Доминиканской Республике тоже закончились. Накануне отъезда поздно вечером Димочка и Катя сидели у воды, слушали океан, вдыхали его соленый запах.

– Я еще никогда ни была так счастлива, – сказала Катя.

– Я тоже, – вторил ей Димочка, – мне было очень хорошо. Я даже не представлял, что человеку может быть так хорошо.

– А я имею какое-то отношение к твоему счастью? – осторожно спросила Катя.

– Если бы не ты со своим участием в акции, то и вообще никакого счастья бы не было, – ответил Димочка, глядя на нее влажными, мерцающими в свете вечерней отельной иллюминации, глазами, – спасибо тебе, Катюшка. Здесь было очень здорово.

Димочка вздохнул, ему не хотелось уезжать, перемещаться из тропического рая – в душный город с раскаленным асфальтом, из пятизвездочного отеля – в опостылевшее общежитие. Катя прочитала его мысли.

Над ними ясным ровным огнем горели тысячи звезд Западного полушария, сложенные в замысловатые, незнакомые созвездия. Над головами ветер легко трепал крону пальмы. С открытой площадки отеля доносились звуки сальсы: сегодня вечером было анонсировано выступление танцевального ансамбля. Шоу уже началось, следовало бы поторопиться, но они не двигались с места, боясь спугнуть важный момент. Океан за день нашумелся, наволновался и к ночи совсем притих, ластился к ногам, нежно облизывая кончики пальцев.

– Надо переодеться и идти, шоу уже идет, – сказал Димочка, – развлечемся напоследок. Напьемся?

– Давай напьемся, – согласилась Катя.

Он замолчал, вдыхая воздух полной грудью. Когда так не хочется уезжать, напиться – единственный выход. За две недели Димочка сильно загорел, из глаз исчезла озабоченность, черты лица стали абсолютно безмятежны, с губ не сходила улыбка. Когда он выходил из воды, мокрый, почти бронзовый, у Кати перехватывало дыхание.

– Мы еще сюда вернемся, – сказала она уверенно, – ты мне веришь?

– Знаешь, раньше не верил, – вдруг оживился Дима. – Я же не поверил, что ты выиграешь в акции. А теперь, пожалуй, я склонен тебе верить во всем. Тебе надо верить. Это приносит счастье.

– Вот и правильно, – сверкая глазами, нежно прижимаясь к нему, ответила Катя. – Верь мне, и ты будешь счастлив.


Перед посадкой в самолет Катя и Лика зашли в туалет, где неожиданно Катя напала на подругу, обняла и стала целовать в обе щеки.

– Какая же ты умничка, Лика! Благодаря тебе все получилось!

– Ну что, не зря мы съездили? – вывернулась из объятий Лика. – Ты продвинулась?

– Не зря, Ликочка, – подхватила Катя. – Продвинулась! Ты вообще супер, гениально все придумала!

– А ты и дальше слушай меня, и у нас все будет получаться так, как мы хотим.

Глава 7

– Неприятные новости, Катюша, – сказал дядя Борис, вернувшись вечером с работы.

– Что случилось? – замерла Катя с блюдом отбивных из индейки, которыми сегодня собиралась кормить дядю. – Что-то серьезное?

– Да ты не пугайся, ну что ты! На тебе прямо лица нет, – успокаивающе проговорил дядя. – То, что могло произойти с тобой плохого, уже случилось. Больше ничего не бойся, пока ты со мной, поняла?

Катя кивнула, сглотнув комок.

– Умерла Дуся, – пояснил Борис Георгиевич.

– Какая еще Дуся? – не поняла Катя.

– Ну, Дуся… Фамилию-то я ее уж точно не знаю, – наморщил лоб Борис Георгиевич, – женщина, которая жила с бабкой Шурой. Сестрой твоей бабушки.

– Ах, Дуся, а ты откуда узнал?

– Шура позвонила, у нее есть мой телефон, плакала очень, – дядя Борис вздохнул. – С ней надо что-то решать, ведь больше за ней смотреть некому. Тебе надо будет к ней съездить и взять заботу о ней на себя. Другого выхода я не вижу. Не сдавать же ее в дом престарелых, да и она сама не захочет.

– Хорошо, – понимающе кивнула Катя. – Переодевайся. Ужин готов, сейчас поедим и все обсудим. Не переживай, я все сделаю, как надо.

Их было три сестры: Антонина, Анна и Александра. У двоих – Ани и Тони – судьбы сложились так же, как у тысяч других советских женщин: институт, работа, замужество. Шура из трех сестер была одна неудалая.

В школе плохо училась, тяжело соображала, врачи подозревали у нее легкую степень дебильности, но официально диагноз ей так и не поставили – ведь тогда шансы на нормальную жизнь и собственную семью у нее отпали бы полностью. А так Шурочка вроде со всем справлялась: готовила еду, стирала, работала в огороде. Только к наукам никак приспособиться не могла. Ее не стали насиловать, разрешили просто заниматься хозяйством. Но вот когда родителей не стало, встал вопрос: как дальше Шурочке жить?

У Тони, Катиной бабушки, была своя семейная жизнь, росла дочь, жилищные условия не позволяли взять Шуру к себе. И ее взяла Аня, даже не смотря на то, что муж не был в восторге. Впрочем, Шура не так уж и мешала: за счет продажи родительской квартиры семья Ани получила дополнительные квадратные метры, на которых как раз и расположилась Шурочка, статус которой был далек от положения бедной родственницы и приживалки, все-таки ее любили и жалели.

Шура растворилась в квартире и не особенно мешала, зато дом всегда сиял чистотой, еда была приготовлена вкусно и своевременно. Правда, сложные блюда Шуре не давались: торты, праздничные пироги или что-то другое, требующее сообразительности, было ей не доступно, но Аня и ее муж оказались не настолько прихотливы в еде, их вполне устраивали супы, сытное второе и компот. Потом муж Ани умер, и сестры остались одни. Трехкомнатную квартиру обменяли на хорошую двушку в центре города.