– «Итак, к нам за тебя посватался Парис!» – сказала она, обращаясь в пустоту. – Роберт Львович, а как же без Джульетты? Я вроде как с ней разговариваю…

– Ничего, представь ее рядом – ты же актриса! Так, Филипчук, теперь твоя реплика. Ты пытаешься расхвалить этого самого Париса Джульетте – чтобы она согласилась выйти за него замуж.

– «Я родственник герцога! – энергично воскликнул Саша Миркин, отдавая честь. – Всякая девушка в городе Вероне будет рада стать моей женой!»

– Скройся с глаз моих! – замахал на него руками Роберт Львович. – До твоего выхода еще далеко. Филипчук!

Оксана подошла к краю сцены и сладким голосом пропела:

– «Ну, это, барышня моя, мужчина на славу! Такой мужчина, что объедешь целый свет – лучшего не сыщешь. Не человек, а картинка».

Остапова подхватила:

– «Цветок, каких Верона не видала».

– «Цветок, нет слова. Слова нет – цветок!» – заголосила Оксана, для пущей убедительности прижимая руки к груди.

– Не верю! – закричал Роберт Львович. – Больше эмоций! Вспомните рекламу по телевизору – там какой-нибудь маргарин расхваливают лучше, чем вы жениха для Джульетты! Так, Остапова…

– «Ну как, займешься ль ты его особой?»

В этот момент в актовый зал ворвалась Люся, таща за собой Павлика. «Наверное, только что его из детского сада забрала!» – догадалась Рита. Люся подмигнула ей, посадила рядом брата, сбросила на кресло куртку и помчалась к сцене по проходу.

– «Еще не знаю! – чистым звонким голосом воскликнула она, взлетая по ступенькам, навстречу матери и кормилице. – Надо сделать пробу. Но это лишь единственно для вас. Я только исполняю ваш приказ!»

– Явилась, не запылилась, – проворчал Роберт Львович, впрочем, ругать Люсю он не стал.

Рита с интересом смотрела репетицию. Она приблизительно знала сюжет этой известной пьесы Шекспира – там все дело заключалось в кровной вражде, которая существовала между семьями Монтекки и Капулетти. Ромео и Джульетта принадлежали к враждовавшим кланам, и любить друг друга им было строго запрещено. В конце они умирали – в общем, не самая веселая история.

По ходу дела Рита узнала, что в пьесе было еще несколько персонажей, о которых она не подозревала, – этот самый молодой дворянин Парис, за которого сначала пытались выдать замуж Джульетту, потом ее двоюродный брат Тибальт, которого на дуэли убивал Ромео, еще какой-то монах Лоренцо, который помогал несчастным влюбленным, – хотя, конечно, толку от него никакого не было. Все равно в конце Ромео выпил яд у гроба Джульетты (хотя она не умерла, а с помощью специального напитка только погрузилась в летаргический сон – а Ромео-то об этом не знал, он думал, что Джульетта действительно умерла!).

Потом Джульетта проснулась в гробу и увидела, что рядом лежит мертвый Ромео. Она так расстроилась, что заколола себя его кинжалом. Потом прибежали все родственники, которые сразу поняли, что поступали неправильно из-за того, что враждовали друг с другом, – но, разумеется, было уже поздно. «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте!»

Рита знала, что пьеса закончится плохо, но, пока смотрела репетицию, все надеялась, что закончится она хорошо – так ей было жаль героев!

Люся играла здорово.

Рита была убеждена, что когда-нибудь Люся станет знаменитой актрисой, как и ее бабушка, Стелла Чернавина. Все были увлечены спектаклем, только Первухин вел себя на сцене неуклюже, как медведь. На Ромео он не был похож.

Когда-то он занимался греко-римской борьбой – крепкий, плотный, с круглой стриженой головой. Он мог бы даже участвовать в поединках сумо.

Рита представляла Ромео другим – высоким, стройным юношей, с большими глазами и темными мягкими волосами до плеч. У Первухина глаза были маленькими и серыми. Совершенно невыразительные глаза! И еще он так смешно таращился на Люсю…

На сцене как раз репетировали сцену на балконе. Вместо балкона притащили из-за кулис деревянный постамент, на котором внизу было написано «Петр Первый». Этот постамент остался от прошлого спектакля, когда ставили «Медного всадника» Пушкина.

– «Как ты сюда пробрался? Для чего? – сжав руки, спросила Люся, стоя на постаменте. Играла она замечательно – как будто она и в самом деле испугалась за своего возлюбленного. Он же пробрался в сад, где живут его враги, – его в любой момент могут убить! – Ограда высока и неприступна. Тебе здесь неминуемая смерть, когда б тебя нашли мои родные!»

– Первухин, твоя реплика! – напомнил Роберт Львович.

– «Меня перенесла сюда любовь! – заорал Первухин. – Ее не останавливают стены!»

– «Кто показал тебе дорогу?» – спросила Люся, протягивая ему руки.

– «Ее нашла любовь!»

Роберт Львович со стоном сжал голову:

– Первухин! Ты же Ромео! Зачем ты ревешь во всю глотку, словно медведь в зоопарке, которого забыли покормить?.. Нежнее надо, нежнее! Перед тобой Джульетта – девушка, ради которой ты готов умереть.

– Что же мне, сюсюкать теперь? – с отчаянием спросил Первухин, не отрывая от Люси глаз. – Девушки любят мужественных мужчин, а не рохлей каких-то там…

Люся, отвернувшись, тихонько захихикала в рукав.

– Чтобы выглядеть мужественно, не обязательно реветь басом и топать ногами! – рассердился Роберт Львович. – Ну-ка, еще раз повторим эту сцену…

Рита оглянулась на Павлика, который сидел в соседнем кресле, – он мирно спал, положив голову на портфель своей сестры.

Потом Роберт Львович сказал, что надо повторить сцены уличных боев, где герои дерутся на шпагах, и попросил лишних удалиться со сцены.

– Ну все, пошли! – запыхавшись, спустилась в зал Люся. – Павлик, проснись! Ну что за мученье с этим ребенком… Павлик!

Павлик открыл глаза и сладко потянулся.

– Ой, Люсенька, ты так хорошо играла! – с восхищением сказала Рита. – Прямо как настоящая актриса!

– Ну, мне еще далеко до идеала… – скромно вздохнула Люся. – Павлик, да вылезай ты из этого кресла!

На сцене тем временем мальчишки рубились на картонных шпагах.

– Ребята, меньше шума… изящнее! – орал на них Роберт Львович. – Первухин, ты же не мясник, зачем ты Миркина пытаешься на куски разрубить? Ты его коли – там, где сердце! Да не там… Сердце, а не желудок!

Первухин с грохотом носился по сцене – так, что пол под ним дрожал.

– Роберт Львович! – орал в ответ он. – Этот Парис поганый… то есть Миркин… он такой юркий, словно обезьяна! Я никак не могу его поймать!

– Изящнее, Первухин, изящнее! – издевательски дразнился Саша Миркин, ускользая от своего соперника. – Оп!

И он сам ловко кольнул шпагой в бок Первухину.

– Роберт Львович, вы скажите ему! Разве было такое в пьесе, чтобы Парис Ромео ранил, а?.. По-моему, там все наоборот!

Люся с Ритой вышли из зала, таща за собой сонного Павлика.

– Я бы еще посмотрела, – сказала Рита. – Они так здорово дерутся!

– Ну их! – фыркнула Люся, небрежно поправив на голове пушистую шапочку. – Кстати, как тебе? Сама связала… Ты посмотри, какая оригинальная форма!

Они остановились перед зеркалом в раздевалке.

– Класс! – Рита взяла шапочку в руки, повертела перед собой. – Люська, она как будто из магазина! Нет, даже не из магазина, а из бутика какого-нибудь…

– Можешь померить, – великодушно кивнула Люся.

Рита надела шапочку на себя. Люсе она шла больше.

– Нет, ты не так, ты чуть-чуть набок…

Павлик рядом сонно клевал носом. В это время по лестнице с грохотом спустился Первухин.

– Люся, ты это… – пробормотал он. – Ты типа уходишь уже?

– Да.

– А мы это… уже порепетировали. Я с тобой.

– Не с тобой, а с нами. Ты видишь, я не одна. – Люся царским жестом указала на Риту и Павлика.

– Да какая разница! – отмахнулся Первухин, быстро натягивая на себя куртку, висевшую в гардеробе. Он так все время таращился на Люсю, что было смешно. Рита вдруг подумала, что он, наверное, оговорился не нарочно. Первухин и в самом деле замечал только Люсю, остальной мир для него не существовал.

Они вышли на улицу. Солнце пряталось за тучи, дул холодный северный ветер и гнал в лицо мелкий колючий снег.

– Ничего себе апрель! – поежилась Рита. – Прямо зима какая-то…

– Да, холодно, – ежась, согласилась Люся.

– Хочешь, я тебе свою куртку дам? – тут же оживился Первухин.

– Чего? – подозрительно спросила Люся. – Это я что же, пойду в твоей дурацкой куртке, которая к тому же… – Она наклонилась, понюхала плечо Первухина. – …пахнет какой-то невообразимой гадостью! Первухин, у тебя вся куртка пропахла каким-то жутким табачищем!

– Это не я… – страшно смутился тот. – Это у меня братан дома курит. Он моряк, недавно вернулся из кругосветки…

– Первухин, меня совершенно не интересуют твои родственники, – строго произнесла Люся. – Но если на репетициях от тебя будет нести табаком, я откажусь с тобой играть!

У Первухина был такой несчастный, испуганный вид, что Рите даже сделалось его жаль. А если бы он знал, что у Люси есть Дэн, он, наверное, расстроился бы еще больше…

Некоторое время они шли молча.

– Первухин, ты чего молчишь? – вдруг опять напустилась на своего спутника Люся. – Идешь с девушками и молчишь! Полагается нас разговорами развлекать…

– Да? Ну, я типа того… – Первухин наморщил лоб, мучительно придумывая тему, которую можно было бы обсудить. – Мне вот интересно – почему его зовут Парис, а не Париж?

– Кого?

– Ну, этого дворянина, в пьесе этого, которого мы сейчас репетируем…

– Шекспира, – подсказала Рита.

– Именно, – согласился Первухин. – Может, это в тексте опечатка? Я хотел сказать Роберту Львовичу, но боюсь, он ругаться будет.

– И правильно боишься, Первухин, – мстительно произнесла Люся. – Потому что таких дураков я еще не видела! А ты, Рит?