Как сквозь туман, Харриет увидела остальных Кейпелов: трое мужчин, встревоженных выходкой Луизы, и Джулия, уже пришедшая в себя, но слишком оглушенная собственными эмоциями и потому сидевшая в полной прострации. Верни владел собой лучше других – он открыл перед Харриет дверь.

В маленькой гостиной хранилась коллекция монет. Луиза рухнула на тот самый стул, на котором мисс Никсон укрывалась от грозы. Неужели это было только вчера? Казалось, что прошел целый век. Буря в голове Луизы начала стихать; она сидела, вытирая платком слезы, и повторяла между вздохами:

– Как вы могли сделать это? Как вы могли?

Харриет, глядя на нее, удивлялась: почему ей никогда не приходило в голову, что Луиза тайно влюблена в сэра Ричарда? Этим объяснялось многое в ее поведении. Но и это открытие не могло сравниться с тем удивлением, которое вызвало в ней известие о том, что три года назад у сэра Ричарда была тайная любовница.

Верни вошел в комнату, полный волнения и заботы.

– Вам что-нибудь нужно, Харри? Я могу чем-нибудь помочь?

– Просто постарайтесь держать своего брата подальше отсюда, если сумеете. Обоих братьев.

Глава 10

Получасом позже Тео, Луиза и Харриет ехали обратно в пасторский дом, вслед им, стоя у парадной двери, смотрел Верни, ему пришлось одному провожать гостей, поскольку Ричард и Джулия исчезли.

Луиза несколько успокоилась, хотя сердце ее все еще тяжело стучало, а лицо распухло и было покрыто пятнами. Ее спутники поддерживали и ободряли ее. На Верни произвело большое впечатление то, как Харриет вышла из положения: она действовала твердо и разумно и была единственным человеком, который не потерял голову. Ему хотелось бы перемолвиться с ней парой слов, но он спешил вывести Луизу из дома, опасаясь, что она устроит сцену в присутствии слуг.

Довольно растерянный, Верни стоял в холле, когда увидел, что по главной лестнице спускается Ричард.

Ричард перехватил его взгляд и остановился.

– Они уехали?

– Да.

– Я хочу поговорить с тобой, если ты не возражаешь.

– Очень хорошо.

Они пошли в библиотеку. Оба чувствовали себя неловко и потому не смотрели друг на друга. Ричард созерцал элегантные переплеты из телячьей кожи, гладкие обложки, мягко поблескивающие золотом в свете лампы, Верни, не зная, что сказать, рассматривал бюст Сократа.

– Это ты затащил Хенчмана в грот? – спросил наконец Ричард.

– Мой бог, Хенчман! Тело все-таки нашли?

– Успокойся. Никакого тела нет. Я выпустил его вчера вечером, как раз когда вода начала подниматься.

– Ты? Но ради всего святого... неужели ты там был?

– Я следовал за ним. Но мне хотелось бы знать, Верни, как ты там оказался? Этот мелкий грызун не знал, с кем имеет дело, но он решил, что ты покушался на его жизнь, и утверждает, что ты – посланник Луизы.

– Уверен, что ты легко ему поверил. Полагаю, ты подумал, что я объединился с нею, чтобы погубить твою жену...

– Я никогда ничего подобного не думал.

– В самом деле? – с сомнением спросил Верни. – Я знаю, ты не простил меня за то, что я пытался предостеречь тебя от женитьбы. Конечно, если бы я знал правду об этом деле, то держал бы рот на замке. Меня очень огорчало твое недовольство мной с тех пор, как я вернулся домой...

– Какая глупость! – перебил его Ричард. – Уверяю тебя, у меня не было ни малейшего чувства недовольства, не было никогда, с той самой минуты, как я понял твой характер, в особенности учитывая то, в какое заблуждение я сам тебя ввел. Конечно, была определенная холодность, когда ты вернулся, – я неловко чувствовал себя в твоем обществе, но это целиком и полностью вина моей собственной нечистой совести. Я знаю, что обращался с тобой отвратительно, хотя до сих пор не мог тебе этого сказать.

– О, – произнес сильно озадаченный Верни. Он догадывался, что на совести Ричарда, должно быть, лежит еще кое-что, из-за чего он чувствует себя не очень хорошо.

– Может быть, теперь я смогу тебе объяснить, почему я так ужасно разозлился. Из-за того, что ты сравнил Джулию с Памелой Сатклифф.

– Ну, это меня не удивляет. С моей стороны это было очень бестактно, прошу меня простить. Между ними нет ни малейшего сходства.

– Оно есть, хотя в то время ты этого не мог знать. Памела была твоей любовницей, а Джулия – моей. Напоминания об этом я не мог вынести. – Ричард начал беспокойно ходить по библиотеке. – Я сходил с ума из-за того, что доставил ей столько горя. Когда я соблазнил ее, она была совершенно невинной девушкой. Да и теперь она кажется мне все еще невинной. Хотя ты, очевидно, уловил в ее характере нечто, что навело тебя на подозрения и пренебрежение...

– Но, мой дорогой Ричард, ты слишком глубоко вдаешься в метафизический смысл вопроса, понять который мне не дано! Я просто думал, что Джулия играет роль, и я был прав. Только я не понял, какую роль она играла. Я полагал, что она по-настоящему не любит тебя и просто притворяется, тогда как на самом деле она любила тебя так сильно, что полагала себя обязанной скрывать свои истинные чувства. Я насторожился из-за того, что ощутил в ней что-то искусственное.

– Я никогда об этом не думал! – воскликнул сэр Ричард. Он стоял, совсем потерявшись, в облаке тревожных мыслей, терзаемый раскаянием, пока его не вернул на землю Сметхерст, который вошел с весьма торжественным видом.

– Можете ли вы сказать мне, сэр, – поинтересовался дворецкий, – где ее светлость хотели бы, чтобы я сервировал чай?

Чайная церемония была, конечно, кульминацией вечера во всяком приличном доме, в особенности когда в нем были гости. Никто из тех, кто приходил обедать, не покидал дом до чаепития – это было бы неслыханно. Однако Кейпелы так и поступали, и бедный Сметхерст, который пытался найти оставшихся членов семьи в бесконечном ряду пустых комнат для приемов, не знал, что и подумать.

Его хозяин еще больше запутал дело, сказав небрежно:

– Мы не хотим сегодня никакого чая, Сметхерст. Можешь принести бутылку бренди.

– Очень хорошо, сэр, – неодобрительно отозвался тот.

Ричард настолько пришел в себя, что подмигнул Верни, и, как только старик закрыл за собой дверь, оба, словно школьники, разразились сдавленным смехом, что сразу разрядило обстановку.

Несколько минут спустя, прихлебывая свой бренди, Верни уже был в состоянии спросить:

– Где ты впервые встретил Джулию?

– Я нашел ее стоящей на Батской дороге 2 июня 1808 года, и выглядела она как замученный ангел. Что, это еще ужаснее, чем ты предполагал? Нет, нет, все совершенно прилично, потому что с нею был отец, и он был очень болен – он умер месяц спустя.

– Он был священником, не так ли?

– Совершенно верно, хотя прихода у него никогда не было. Он имел личные средства и всю свою жизнь занимался историей. Он опубликовал пару книг и был членом нескольких ученых обществ. Они жили под Скарборо, полагаю, что очень хорошо. Мистер Джонсон был ученым, но не отшельником, и они любили развлечения. Джулия была его единственным ребенком. Ее мать умерла, когда Джулии минуло семнадцать, и с тех пор она стала в доме отца хозяйкой и домоправительницей. Они прожили таким образом примерно пять лет, когда мистера Джонсона хватил апоплексический удар. Физические признаки болезни быстро прошли, но через некоторое время Джулия осознала, что ум ее, отца повредился самым несчастным образом: он стал совершенно ненадежен в отношении денег. Он пустился в дикие спекуляции, покупал собственность, влезал в долги... Джулия пыталась сдерживать его, но он не хотел ничего слышать. Он стал очень вспыльчив и перессорился со всеми своими старыми друзьями, которые старались его образумить, и сошелся с людьми, которые бессовестно эксплуатировали его глупость. В конце концов дело приняло такой оборота, что Джулию предупредили, чтобы она забрала из дома все ценное, потому что вот-вот должны нагрянуть кредиторы. Она продала драгоценности своей матери, наняла почтовую карету и приехала вместе с отцом в Бат.

– Почему именно в Бат?

– Это обычная история: она слышала о каком-то чудо-докторе, который живет в Бате и занимается лечением таких больных, как ее отец. Она проделала утомительное путешествие со стариком. Он вел себя очень странно, хотя совсем не выглядел больным, поэтому у них то и дело возникали трудности. Когда я попался им на пути, в трех милях от Бата, он осыпал бранью почтовых мальчишек, обвиняя их в том, что они пытались украсть его чемодан, и даже отколошматил одного из них палкой. Должен признать, – сказал Ричард, потянувшись к графину, – во всем этом было что-то комичное, если бы не выражение отчаяния в глазах Джулии... Итак, я предложил свою помощь и преуспел в умиротворении почтовых мальчишек. Выяснив, где они собираются остановиться, я поехал с ними в дом на Беафор-сквер, куда Джулия написала заранее с намерением его снять. И хорошо поступил, потому что мистер Джонсон немедленно оскорбил домовладелицу, и, если бы я не оказал небольшое давление – я самым вульгарным образом пустил в ход свой цветистый титул, – сомневаюсь, чтобы хозяйка их приняла. Я чувствовал себя настолько озабоченным их делами, что вернулся через неделю узнать, как они устроились. Старик был теперь сильно болен, у него случился еще один приступ, и Джулия нянчилась с ним днем и ночью без отдыха. Я посоветовал ей нанять женщину в помощь, но она разразилась слезами и сказала, что не может себе этого позволить. Именно тогда она и рассказала мне всю их историю. Она была очень предана своему отцу, который был человеком огромных способностей и высокого положения в обществе. Боль, вызванная ужасными переменами, которые в нем произошли, была почти невыносима. Я предположил, что мы оба мучаемся сходными муками, потому что я тоже... – Ричард неожиданно замолчал, и Верни закончил предложение за него:

– Ты тоже имел на руках тяжелого больного. Я никогда не слышал, чтобы ты обронил хоть слово о своем положении, хотя все мы знаем, что последние несколько лет ты вел ужасную жизнь.