Тамта, кусая губы, смотрела на Егора.

– Все отрицать, – наконец произнесла она, – пусть сначала докажут. Что же касается твоего друга, то для него лучше сейчас умереть. Вот так.

– Это жестоко, – заметил Егор.

– Жизнь вообще очень жестокая вещь. Ты ведь не маленький мальчик. Разве ты еще не понял этого? А теперь уходи немедленно.

– Простите, каким образом?

– Я не знаю. Как хочешь, только уйди из моих покоев.

– Вы не станете помогать Али? – кротко осведомился Егор.

– Нет, он сам во всем виноват. Более того, я позабочусь о том, чтобы он держал язык за зубами. Уходи.

Егор поднялся с пола. Нависнув над хрупкой фигурой шахини, кивнул ей и направился к двери.

– Эй, ты куда, – окликнула его Тамта, – там стража.

Но Егор, не слушая ее, толкнул дверь. Стоявший к нему спиной гвардеец, оглянулся и тут же рухнул замертво под ударом Егоркиного кулака.


Обратный путь он проделал по памяти, вспоминая повороты, проделанные в сопровождении проводницы. Встречал людей, которые удивленным взглядом провожали его богатырскую фигуру. Точно так же он вышел в хозяйственную пристройку, пересек двор, зажав нос заблаговременно, и оказался на улице. В свой дом он вошел крадучись, стараясь не производить шума, но жену все равно разбудил.

– Когда уже ты перестанешь бродить по ночам, – жалобно сказала Мариам, – спать не даешь, где ты был опять?

– Прости, милая, – сказал Егор, – спи, утром поговорим.

Мариам послушно опустила голову и замолчала. Поняв, что она спит, Егор нащупал в стенной нише кувшин с узким горлом, и бесшумно ступая, прошел на веранду. Ночь близилась к концу. Горизонт над морем заметно порозовел. Егор вытащил пробку из кувшина и припал к нему губами. Отсюда были видны черепичные крыши расположенных ниже домов, верхушки крепостных стен. И та самая башня, в которой Али, а затем и Егор томились в заключении. Глядя на нее, Егор пытался ухватить какую-то важную мысль, догадку, которая крутилась на краю его сознания, но так и не далась ему. Егор дождался восхода солнца и пошел спать, говоря себе, что не всегда утро вечера мудренее. Однако вернемся на холм, господствующий над городом.

* * *

– Ну, как вино? – спросил Иблис.

– Великолепное, – отозвался Али.

– Лучшее, какое только можно найти в этой области, – довольно сказал начальник джинов, – такое подают в райских кущах.

– Вот это ты врешь, ничего там не подают. Одни пустые обещания.

– Я так и знал, что все это вранье! – торжествующе воскликнул Иблис. – Послушай, Али. Ты начинаешь мне нравиться. Ты – искренний. Говоришь правду, не взирая на лица. Если бы кто со стороны услышал наш разговор, подумал бы, что ты джин, а я богослов. Но все равно, мы должны соблюсти кое-какие формальности. Полетаем немного?

– Это еще зачем? – удивился Али. – Хорошо сидим, вино пьем. Не знаю как ты, а у меня от полетов все обратно может выйти.

– Так я же говорю – формальности надо соблюсти. Нам пора.

– Послушай, джин, – сказал Али, – я все понимаю. У тебя такая работа. Но ты меня этим не удивишь. Не забывай, с кем имеешь дело. Ты меня искушать собрался? Но я все это знаю. Что там первое? Поднимешь меня на гору и скажешь, прыгай. И пусть твой бог спасет тебя.

– Допустим, – сконфуженно сказал Иблис.

– Так вот, я все равно не брошусь вниз, но совсем по другой причине.

– По какой? – спросил Иблис.

– Потому что Бога нет, и, если я брошусь вниз, меня некому будет спасти.

Иблис замахал руками, а потом прижал палец к губам, призывая хранить молчание.

– Больше ни слова, – предупредил он. – Не мне, как ты понимаешь, разубеждать тебя. Я понимаю твое состояние, но лучше не договорить, чем сказать лишнее.

– Тогда и ты больше ни слова, – сказал Али.

– По рукам, – сказал Иблис и протянул руку для битья.

Но Али свою руку убрал, на всякий случай. Иблис сделал вид, что не заметил этого.

– Ладно, – весело сказал он, – будем делать вид, что с формальностями покончено. Испытания ты прошел.

– Мне за это что-нибудь полагается?

– Нет. А что тебе может полагаться?

– Мало ли, любое испытание предполагает награду.

– Ну, не знаю, – уклончиво сказал Иблис.

– Постой, ты не увиливай. А что было бы, если я проявил малодушие и не прошел испытание.

– Тогда все было бы по-другому, – оживился Иблис, – забрал бы я тебя.

– Куда?

– Туда, – джин показал вниз.

– Интересное дело, – возмутился Али, – у тебя, выходит беспроигрышный вариант. Так не пойдет, – Али встал и пошел вниз по склону.

– Стой, – всполошился Иблис, – вернись, куда ты?

– Пойду, прогуляюсь, – объявил Али.

– Не ходи там, в темноте на змею можешь наступить.

– Осень кончается, скоро снег пойдет. Что ты несешь, какие змеи.

– Пожалуйста, вернись, – взмолился джинн, – ты не должен уходить с ковра.

– Почему?

Иблис молчал.

– Скажи почему и я вернусь.

– Я знаю, что ты держишь слово. Я там не властен над тобой. Вернись на ковер.

– Вот как, – развеселился Али, – а, если я сейчас уйду?

– У меня будут серьезные неприятности. Он, – Иблис показал глазами наверх, – только повода ищет, чтобы меня упрятать. Вернись, ты обещал.

– Так не надо было гордыню проявлять, он бы к тебе и не цеплялся. – Али вернулся и сел на ковер, – вези!

– Куда?

– Не знаю куда, сам просил, чтобы я вернулся.

– Просто посидим, поговорим, не часто выдается возможность поговорить с умным человеком. Вот ты говоришь, возгордился. А, ведь, я не возгордился. Мне обидно стало. Вечность мы служили ему верой и правдой. И чем все это кончилось. Он создает из праха и пыли глиняную куклу и требует, чтобы мы ей поклонялись.

– Это ты сейчас обо мне? – спросил Али.

– Неважно, я в общем, о человечестве. И, главное, было очевидно, что ничего хорошего от них ждать не придется. Так нет же, первое же сотворенное ими непотребство приписали мне. Я, мол, оборотился в змея и пополз, видите ли, в эдемский сад, чтобы соблазну их подвергнуть. Зачем, где логика, мне превращаться в змею, гадюку подколодную, чтобы убедить их предаться плотскому греху. Да я сам мог оборотиться добрым молодцем и овладеть этой толстой коровой. Не было такого. Грех был, змей был, но это был не я.

– Ладно, не переживай ты так, – успокоил его Али, – чего вспоминать-то.

– Говорю же обидно, столько лет прошло, а ничего не забываю.

– Давай лучше выпьем, – предложил Али, – и вернемся в камеру. Ты зачем вообще приходил ко мне?

– И то дело, – запоздало сказал Иблис, разливая вино.

– Может быть, ты освободить меня хотел, так я пойду.

– Я? Освободить? – спохватился Иблис. – Ну что ты, я вообще не по этой части.

– А поменяться. Я слышал, что ты практикуешь натуральный обмен. Душу меняешь на что-нибудь более существенное – свободу, богатство или могущество.

– И сонм человеческих душ, – зачем-то произнес Иблис, – всякое бывало. Но ты не слушай болтунов, много небылиц говорят обо мне. Не всякая душа меня интересует.

– Но, но, полегче. Без оскорблений.

– Я вовсе не оскорбить тебя хочу. С тобой у меня обмена не получится. Для тебя душа ценности не представляет. Да и свобода тоже. Поэтому обмен не имеет смысла.

– Это ты малость перегнул, – возразил Али, – насчет души спорить не стану. Это субстанция метафизическая. И оттого дорожу я ей или не дорожу, ничего не меняется. То есть она мной не управляема, а напротив, я ей подвластен. Это все равно, что неразумному ребенку упрек бросить, мол, ты родителем не дорожишь. Как же не дорожит, когда от него зависит. А вот по поводу свободы, ты ошибаешься. Может быть, это единственное, что меня интересует. Так что я могу рассмотреть варианты обмена.

– А, если ты свободой своей дорожишь, чего ради потащился на третье свидание. Ведь ясно было, что добром не кончится.

– Так сказано же, Бог троицу любит.

– Поэтому ты при каждом удобном случае заявляешь, что Бога нет. Смотри, договоришься.

– Ну не мог же я женщине отказать. Это грешно женщине отказывать.

– Поэтому ты своей рабыне отказываешь во взаимности.

– Так, довольно о моей личной жизни, – рассердился Али – я так понимаю, что у тебя ко мне праздный интерес.

– Ну, посидели, выпили, плохо разве, – миролюбиво сказал Иблис.

– Ладно, – остывая, сказал Али, – вернемся в камеру. Вазир меня, наверное, заждался. У него ко мне серьезное дело. А я еще не знаю, что ему сказать, надо подготовиться.

– Я все слышал, торопиться некуда, – сказал Иблис, – вазир вышел из твоей камеры несколько минут назад, еще до комнаты совещаний не дошел.

– Так ты властен над временем, – заметил Али, – тогда мы можем договориться.

– Даже не думай, – возразил Иблис, – покойников я не оживляю.

– Почему?

– Я их боюсь. К тому же я могу только замедлить ход времени. А туда сюда я никого не перемещаю. О чем ты говоришь? Даже господь Бог, которого я бесконечно люблю и уважаю, – эти слова Иблис произнес громко, – и тот уже состарился. Да. И его, когда-нибудь не станет. Случится это, правда не скоро, спустя вечность. Но это произойдет. И появится новый Бог.

– И новый Иблис.

– Конечно, как же без меня, все в мире должно находится в равновесии.

– Может быть, он будет добрее.

– Вряд ли, он будет таким же, как и я.

– Я говорю о Боге.

– Это вряд ли, ничего не меняется. О какой доброте ты толкуешь, если он меня, лучшего своего ангела низвергнул с высоты. А кто ты для него – муравей.

– Сам муравей.

– Ты это, язык-то попридержи.

– Да пошел ты.

Неожиданно Иблис ударил его в лицо. Али вскочил, бросился на него, но запутался в цепях. Открылась дверь, и в камеру вошел слуга с факелом, за ним Иблис. Он сел на табурет и спросил:

– Готов к ответу?

– Твое счастье, что у меня руки скованы – сказал Али.