– Не спеши с ответом, у каждого человека есть выбор. Пусть он будет и у тебя. Я знаю, что ты побывал в спальне Тамты, и за это тебя ждет страшная смерть. Соблазнить жену самого ширваншаха, об этом даже подумать страшно, а ты это сделал. В другое время я бы с тобой и разговаривать не стал, но политическая ситуация сейчас непростая. Поэтому я предлагаю тебе сделку. Я помогу твоей миссии, не выдам тебя, ты же должен заручиться у грузинского двора гарантиями моей безопасности в случае моего бегства в вашу страну. Видишь, я даже не прошу денег, должности – у меня все есть.

– Вот как, – сообразил, наконец, Али, – и насколько тяжела ситуация?

– Тяжела, не то слово, она критическая. Шах не смог ничего себе выговорить, татары требуют полной капитуляции, и лишь после этого скажут о своем решении – оставят ли Фарибурза шахом, данником татар, … обо мне вообще речи нет. Так что думай быстрее.

– То есть время работает не на вас.

– Верно, – признал вазир, – но, чтобы выдать вас с княжной шаху Фарибурзу не надо много времени. Кстати, как это так счастливо соединились твоя секретная миссия и связь с шахиней. Сознайся, ведь вы были любовниками еще до того, как она вышла замуж за ширваншаха.

– Даже не знаю, что и сказать, – произнес Али. – Как-то вы меня озадачили.

– А ты не спеши с ответом. Я ухожу на совет дивана, через пару часов вернусь. И запомни главное условие сделки. Я хочу получить письмо с подписью и личной печатью грузинского царя.

– Царицы, – поправил Али, – ее зовут Русудан, та еще шалава.

– Я вижу, что ты знаком с нравами грузинского двора, – ответил вазир, – но княжна Тамта недалеко от нее ушла, – он резко поднялся, отшвырнул табурет и вышел. После него в камеру заглянул слуга и, выдернув факел из стойки, закрыл за собой дверь. Али остался один, пытаясь осмыслить этот невероятный разговор.

– Хорошо факел унесли, – подумал он, – и так дышать нечем.

В дальнем углу камеры засветилось пятно, увеличиваясь в размерах, словно надували шар из света. Некто внутри светового шара тоже увеличивался в размерах. Человек, а это был человек, показался знакомым. Али с изумлением узнал в нем только что вышедшего вазира он сидел все так же на табурете в своем драгоценном одеянии.

Выражение лица на этот раз было глумливым. Он заговорил, и Али понял, в чем дело.

– Дурака валяешь? – спросил он.

– Да нет, я вышел, как воспитанный человек, чтобы не мешать вашим разговорам. А теперь вернулся, чтобы мы могли завершить нашу беседу. Почему-то мне кажется, что она важнее, нежели предложение этого жалкого изменника.

– А к чему этот маскарад, зачем ты вырядился в его одежду.

– Одежда красивая дорогая, она не виновата в том, что ее хозяин предатель. Но, если ты так принципиален, то я могу принять свой естественный облик.

– Не надо, – остановил дьявола Али, – я был не прав. Форма одежды – личное дело каждого человека.

– Ладно, – довольно сказал Иблис, – продолжаем разговор. Знаешь, так редко выпадает возможность поговорить с умным человеком. Ну, что ты молчишь? Между прочим, это был комплимент. Ладно, не благодари. Ты что-то хочешь спросить?

– Что надо тебе от меня?

– Я же сказал, поговорить.

– О чем?

– Начнем с частностей, что ты намерен делать?

– Понятия не имею.

– Ладно, оставим частности. А не хочешь ли ты…

– Прогуляться? – предложил Али.

– Верно, как ты догадался.

– У вас одни и те же приемы.

– Не обобщай, да не обобщен будешь, – изрек дьявол, – к тебе кто-то уже приходил из моей свиты?

– Приходил, только не из твоей свиты, а из противоположного лагеря. Из света, не из тьмы.

– Ах, вот оно что, – проницательно сказал Иблис, – ну это ничего, это понятно. Школа-то у нас одна. Ты Библию-то читал, надеюсь, там все прописано.

– Постой, постой, – возразил Али, – тебя зовут Иблис, верно, а меня зовут Али, и я мусульманин. При чем тут Библия?

– А разве ты не знаешь слов своего пророка – что Коран, Библия и Тора – вышли из одной небесной книги. Но я чувствую, что мы начинаем увязать в деталях. Так, как насчет прогулки?

– Оковы тяжкие падут, – сказал Али.

– Именно так, полетели?

– Куда? В преисподнюю?

– Да нет, туда тебе еще рано. Не заслужил.

Али засмеялся.

– Ну вот, видишь, – довольно сказал Иблис, – я вернул тебе чувство юмора. Давно ли ты смеялся?

– Не вспомню, – признался Али. – Насчет полета не знаю, но я бы посидел где-нибудь на возвышенности и выпил вина.

В следующую секунду Али оказался на вершине холма, далеко внизу лежал город. На отдалении от крепостных стен шла вогнутая линия прибрежной полосы, луна полыхала так ярко, что он видел белоснежную пену прибоя. Прямо на земле друг на друга было расстелено с десяток ковров. На низком столике с изогнутыми ножками были выставлены закуски и кушанья в таком количестве, что мраморная столешница не просматривалась. На отдельном узком столике высился драгоценный стеклянный кувшин с тонким высоким горлом.

– Как ты предпочитаешь пить вино? По-гречески лежа, или тебе поставить стул с прямой жесткой спинкой. Лично я предпочитаю второе.

– Стул – сказал Али, – лежа, меня укачивает.

– Это, если на корабле. А если на тверди земной?

– Все равно укачивает, – ответил Али, – пить надо с холодной закуской и с максимумом телесных неудобств. Например, стоя под снегом или дождем, тогда лучше ощущаешь букет вина, то есть его вкус.

– Ну, положим, я знаю, что такое букет применительно к вину, – произнес Иблис, казалось, что он задет. – Букет вина – это соцветие вкусов, достигается методом купажа различных сортов.

– Я не силен в виноделии, – сказал Али.

– То-то же, – заметил довольный Иблис, – давай выпьем, и забудем все наши беды.

– Что и у тебя? – спросил Али.

– У каждого свои сложности – уклончиво ответил Иблис.

Он наполнил вином два высоких серебряных кубка.

– Может быть, ты предпочитаешь золото, – встревожено спросил Иблис. – Я знаю, человек ты не бедный, и можешь себе это позволить.

– Звучит, как насмешка, – заметил Али, поднося к губам кубок. – Но я не в том положении, чтобы позволить себе обидеться.

– Боже упаси, какие насмешки, – встревожился начальник джинов. – О чем ты? Было бы насмешкой, если бы я не мог сделать то, о чем толкую. Но я могу это сделать.

В самом деле, в конце его тирады серебро превратилось в золото. То есть Али отнимал от губ уже золотой кубок.

– Ну, как, – осведомился Иблис, – вкус не изменился? Я имею в виду вино. Говорят, что у вина из золотой посуды более утонченный вкус. Скажи что-нибудь.

Али пожал плечами.

– Дареному коню в зубы не смотрят.

– Это ты верно подметил, – одобрил Иблис, – но все-таки, я знаю, у тебя было короткое время, когда ты ел и пил на золоте вместе с одной красивой девушкой. Ее уже нет с нами, да и к золоту дорога закрыта. Помнишь ли ты о том времени?

– Помню, – сказал Али, – но я сейчас не об этом думаю.

– А о чем же интересно?

– О том, что, если ты джинн, принял человеческий облик, значит ничто человеческое тебе не чуждо.

– Ну, можно и так сказать, – согласился Иблис, – только я не понимаю, к чему ты клонишь.

– К тому, что, если я тебе заеду по роже, испытаешь ли ты боль, так как испытывает ее человек.

– Это было грубо, – заметил Иблис, – но намек я понял, сменим тему.

После короткой паузы добавил:

– В любом случае, я не советую этого делать. Давай лучше выпьем. Ну, чего ты задумался?

Поскольку Али не отвечал, глядя на ночной город, джинн наполнил вином кубки, тяжело вздохнул и, придав своему лицу выражение задумчивости, принял точно такую же позу, как Али.

Пока они молча созерцают город, оставим их, дорогой читатель. Чтобы не упустить из рук нить повествования и посмотрим, что в это время поделывают другие герои нашего рассказа.

* * *

Молла Панах вернулся к себе глубокой ночью. Он умылся во дворе и сел в беседке, не заходя в дом. Через некоторое время в доме загорелась лампа, Панах смотрел, как тусклый неровный огонек направляется к нему. Мать поставила лампу у его ног, а сама опустилась напротив.

– Как ты, сынок? – спросила она.

Панах пожал плечами, встревожив свою мать. Она сказала:

– Даже, когда ты болел, и я спрашивала, как ты, ты утвердительно кивал головой, что означало – хорошо мама. Расскажи мне, что происходит. Ты такой печальный из-за этой девушки Сары? Отвечай мне.

– Да, это из-за нее, – подтвердил Панах.

– Я совсем иначе представляла себе твою женитьбу, – заговорила мать, – и совсем другую девушку видела твоей женой. Бакинку, азербайджанку, но судьба свела меня с Сарой, и она мне понравилась, и я дала согласие на то, чтобы ты ввел ее в наш дом. Но произошедшее говорит о том, что Аллах против этого брака. Не может кончиться добром то, что начинается плохо.

– Тебе не о чем беспокоится, мама, – глухо произнес молла Панах, – я уже не женюсь на ней. Иди спать.

– Как же мне не беспокоится, – возразила мать, – где ты был? Я вся извелась от страха за тебя. Что у тебя с рукой?

– Это долго рассказывать, – сказал Панах.

Весь вечер и часть ночи он провел, перемещаясь от одного дома к другому, прячась в самых неподходящих местах.

«Как же я дошел до этого, – думал молла, – как низко пал, что шпионю за людьми. Но я обязан ей помочь, спасти ее. А затем я забуду о ней».

Молла Панах совершенно не представлял, как справится с этим. Но был тверд в своем решении. Он проследил путь курьера к комплексу правительственных зданий, в одном из которых размещался диван внешних сношений. Затем, сообразив, не стал преследовать курьера, но остался у дивана. И вскоре увидел, как из него вышел чиновник в сопровождении двух слуг. Он отдал им распоряжения, энергично при этом, жестикулируя, затем вернулся в здание, а слуги побежали исполнять поручение. Молла Панах следовал за ними. С непривычки у него довольно быстро перехватило дыхание, закололо в боку, он остановился, когда сердце готово было выскочить из груди. Слуги вошли в большой дом, а молла Панах устроил свой наблюдательный пункт напротив. И простоял так до наступления темноты. Тогда он услышал шум. Из дома вышло несколько человек. Лиц он не мог разобрать, но это были трое мужчин и две женщины. Одна из них явно шла не по своей воле, упиралась. Сомнений быть не могло. Это была Сара. Панах лихорадочно соображал, как ему поступить? Броситься ей на выручку, но против троих мужчин шансов у него было маловато. Панах проявил благоразумие. Компания оседлала коней, причем Сару бросили поперек седла, вторая женщина села сзади одного из всадников и вся кавалькада унеслась. Этого поворота молла предвидеть не мог. Он побежал за ними, свернул в один переулок, в другой, но очень быстро потерял их из виду. Он еще некоторое время слышал стук копыт, но они были недосягаемы. В бешенстве Панах ударил кулаком в ближайшую стену, до крови разодрав себе костяшки пальцев, и пошел домой, проклиная себя за то, что проявил малодушие, не бросился на них сразу.