– Мне неприятно это слышать, – заявил дознаватель.

– Так не слушай и не пиши.

– Я сам знаю, что мне делать. Говори медленней, я не успеваю записывать.

– Она даже придумала план моего побега. Но этому помешала атака монголо-татар. Во время штурма один сердобольный тюремщик ценой своей жизни открыл двери камер.

– Наверное, кто-нибудь из продажных тюремщиков, – язвительно заметил Ялчин.

– Быстро ты сквитался, – сказал Али, – молодец. Короче говоря, мне удалось выйти из тюрьмы. С мечом в руке я проложил себе дорогу к дому. Лада была уже там. Она сидела в подземной тайной комнате, которую я оборудовал на этот случай при строительстве дома. Я присоединился к ней, и мы провели под землей две недели, питаясь сухарями, вяленым мясом и вином.

– Вином? – переспросил Ялчин. Он был взволнован.

– Вином, – подтвердил Али, – как дальновидно заметил поэт. – «Вода, я знаю, пил ее однажды, она не утоляет жажды». Дело в том, что я забыл поменять ее вовремя. Она оказалась непригодной для питья. И мы были вынуждены пить вино.

– Две недели в тайной комнате, – завистливо сказал дознаватель, – наедине с красивой женщиной и вином. Так ты был в раю при жизни.

– Возможно, – задумчиво сказал Али, – но тогда я этого не понимал, не мог осознать. В раю я оказался позже. Но это совсем другая история.

– Ничего, – успокоил его дознаватель, – рассказывай, до утра у нас времени много. Что было потом?

– Потом? Потом мы выждали две недели и вышли наверх. От Байлакана ничего не осталось. Кругом были одни руины. Я с трудом нашел дорогу к кладбищу, чтобы проститься с женой и ребенком. В воздухе был смрад, и мы ушли в сторону Амида. Можно задать тебе один вопрос?

– Задать можешь. Но не уверен, что я отвечу на него.

– Тогда, сформулирую иначе, можешь ответить мне на один вопрос, – спросил Али.

– Ты можешь формулировать как угодно, а что будет, я уже сказал.

– Скажи, почему меня содержат не в тюрьме? Почему я сижу в какой-то странной башне? Она же не предназначена для содержания заключенных.

– Послушай, тебе какая разница, где тебя держат, – раздраженно бросил дознаватель. – Наоборот, тебе можно сказать, уважение сделали. Один сидишь.

– Ответ не убедителен.

– Что поделать, я не обладаю твоим даром красноречия.

– И все же?

– Я не знаю, я обыкновенный дознаватель. Рассказывай дальше, что было?


Когда Али под утро вернулся в башню, он обнаружил, что в узилище есть кто-то помимо него. Какая-то мощная фигура лежала лицом к стене, сгрудив под себя всю солому.

– Недолго же я был один. Ялчин не сдержал слово, – подумал Али.

Он немного постоял над спящим, пытаясь заглянуть ему в лицо. Но тот спал, натянув на голову плащ. Али не стал его будить, поскольку сам смертельно хотел спать. Он забрался на свое место и мгновенно уснул, как провалился в башню, которая смотрела не вверх в небеса, а вниз – вглубь земли.

Спал он беспокойно, боясь свалиться со своего насеста. От этого он часто просыпался, нащупывая пальцами, край деревянного перекрытия, и вновь засыпал. И каждый раз видел короткий сон. Так в одном из этих всполошных сновидений Хасан – главарь морских разбойников, требовал продолжать разговор, при этом прятал подмышкой кривой меч. Али видел, как выглядывает из-под одежды его изогнутое острое лезвие. Когда Али вгляделся в лицо, оказалось, что это вовсе не Хасан, а дознаватель Ялчин. Еще во сне он видел Ладу, и она была печальна. Ее внешний вид входил в противоречие с письмом, полученным от нее. Проснувшись в очередной раз, Али решил больше не мучиться. Он сел, зевая и потягиваясь. Из бойниц башни лился солнечный свет. Али решил, что уже далеко за полдень и подумал, что хорошо бы появиться Егорке. Принести еды и питья. В этот момент он услышал снизу:

– Мир тебе, малик Али Байлаканский.

Али посмотрел вниз и ответил:

– И тебе мир, мой языческий друг. Я рад тебя слышать. Но мне не нравится, что голос твой звучит с этой стороны решетки. Это означает, что у нас нет ни вина, ни закусок.

– Увы, мой друг, – согласился Егор, – ты прозорлив, как и всегда. Но меня смущает, что тебя огорчает не мое появление здесь, а всего лишь отсутствие закусок.

– Прости, я надеюсь, что ты попросился побыть со мной из солидарности. И в любой момент можешь постучать стражнику, и он тебя выпустит.

Говоря это, Али осторожно спустился вниз и впечатал свою ладонь в широкую длань русского богатыря.

– Здесь я должен тебя разочаровать, – сказал Егор, – я арестован.

– Как же так! А на кого ты оставил женщин? Мою жену и твою рабыню. Неужели этот придворный прощелыга взял над тобой вверх?

– Наверное, ты хотел сказать – мою жену и твою рабыню.

– Я так сказал?

– Просто от того, кто произносит слова, смысл меняется на противоположный.

– Но ты же меня понял?

– Надеюсь, что да.

– Тогда рассказывай.

– Твой попутчик, мирза Джамал, приходится племянником вали[22] Баку. Ширваншаху нет никакого дела до того, что происходит с городом. Он занят тем, что отчаянно пытается договориться с татарами, чтобы сохранить свое положение, выторговать себе должность наместника. Потому что татарам уже никто не сопротивляется. Они обошли город, как море обтекает сушу со всех сторон. Город уже давно находится в тылу татар. А сами они воюют Русь. Баку настолько неприступен, может отражать татар еще очень долго. Но они не хотят брать его приступом. Ждут, когда Фарибурз III, его зовут Фарибурз, сам откроет ворота.

– С политикой более или менее ясно, – мрачно сказал Али. – Это называется – из огня да в полымя. А у нас какие дела, почему ты здесь оказался?

– Сейчас я дойду и до нас. Твой арест незаконен, ну и мой, естественно. Вся власть в городе в руках вали. Мирза Джамал, как его племянник пользуется своим положением. Глава полиции – безвольное существо, боясь испортить отношения с губернатором, делает все, что захочет Джамал. Хотя, скорее всего, вали вообще ни до чего дела нет.

– Вот за что я недолюбливаю философов, – заметил Али, – две трети их сочинений о деталях, и лишь одна треть отводится собственно предмету. Может быть, ты уже перейдешь к делу. Где твоя жена и моя рабыня? Почему ты арестован?

– Твою рабыню я спрятал. Вместе с ней пришлось прятать и свою жену. Потому что Сара отказалась выходить из дома одна. Боялась подвоха. Почему-то она решила, что ты хочешь от нее избавиться таким образом. Но имей в виду, что ты выхолостил весь мой рассказ. Знаешь, искусство рассказчика не терпит суеты. Если бы все сразу переходили к сути дела, то мир не знал бы великих писателей и философов.

– Хорошо, ты меня убедил, – согласился Али, – рассказывай дальше.

– Он пришел вечером с вооруженной до зубов охраной. И я понял, что вовремя спрятал женщин. Когда я сказал ему, что Сары нет, он потребовал впустить его в дом, чтобы он мог в этом удостовериться. Как ты понимаешь, я не мог ему это позволить. У нас вышла стычка. Я свернул челюсть одному из его людей. Сам он ближайшую неделю будет щеголять всеми радужными оттенками, которые ныне украшают его подбитый глаз. Но они обнажили оружия и потребовали сдаться и прекратить сопротивление. У меня был выбор, перебить их всех и бежать, а я мог это сделать. Или сдаться, поскольку бежать, как ты справедливо заметил, некуда. Я предпочел сдаться. В надежде, что твой ум вытащит нас из тюрьмы путем судебного состязания сторон. Только не говори, что я сделал ошибку. Я сам об этом с утра думаю.

Али молчал некоторое время, затем сказал:

– Никто не может знать каким окажется совершаемый им поступок. Правильным или ошибочным. Это все расставит по местам время.

– Друг мой, ты уже на полпути к постижению учения Дао.

– Почему только на полпути?

– Потому что один и тот же поступок бесконечен в своем значении. Ты прав наполовину. Время показывает, что сначала ты совершил ошибку, но проходит еще время, и ты понимаешь, что был дальновиден и поступил правильно.

– Я понял, – сказал Али, – но давай обойдемся без учения Дао. Меня удивляет одна вещь. Каким бы проходимцем не был этот мирза Джамал, мы находимся в мусульманской стране. Здесь не принято так явно домогаться чужой женщины.

– Так я же тебе говорю, в городе нет закона. Власть ослаблена.

– Этот закон не зависит от власти. Это закон исламского общества – шариат. Если только, ну да, по-видимому, так оно и есть. Мы чужие, инородцы. Я обвинен в преступлении, а ты зиммий. С нами можно и не считаться.

– Обидно мне это слышать, про инородцев, – заметил Егорка.

– Но, если власти нет, – продолжал Али, – значит и до суда дело не дойдет. И надо думать, как отсюда выбираться.

Наступило молчание. Егорка ходил по окружности башни. После каждого круга он останавливался в центре и смотрел вверх.

– Это странное сооружение, – наконец сказал он, – почему в полу каждого этажа отверстие. И эти бойницы. Ты видел?

– Видел.

– И что же это значит? – вслух рассуждал Егорка. – У бойниц сидели стрелки, наверное. А в отверстии пола опущен блок, подъемное устройство. И снизу стрелкам подают камни, стрелы, кипящую смолу наконец.

– Ну, если стрелять вверх по птицам, то конечно, – согласился Али.

– Почему только вверх?

– Потому что бойницы устремлены вверх.

– Да, – согласился Егор, – действительно, странно. Для чего же ее построили?

– Ладно, – сказал Али, – другого выхода нет. Этой ночью, когда стражник откроет решетку, чтобы отвести меня на допрос, надо будет скрутить его.

– Разве он будет один?

– Их двое. Но второй стоит поодаль. Ты, когда он откроет решетку, схватишь его за руку и затащишь внутрь. А я побегу на второго. Или наоборот. Да, лучше наоборот. Потому что у второго стражника будет время изготовиться. Ведь ты воин.

– Как скажешь, – согласился Егор. Он все еще стоял посередине башни, прямо на досках колодца и вглядывался вверх. – Как ты думаешь – сейчас день или ночь?