Самид Агаев - Девичья башня

– Значит, ты путешественник?

– Можно и так сказать, – согласился Али. – Но ты, уважаемый, не слышишь того, что я говорю. Ночные допросы равны пыткам. А пытать мусульман нельзя.

– Значит, ты мусульманин?

– Да, я мусульманин.

– В таком случае, сам все расскажи. Избавь меня от нарушения закона. Пусть это будет не допрос, а дружеская беседа.

– Будь по-твоему, – сказал Али. – Я вижу, что по части словоблудия и демагогии ты любому дашь сто очков вперед. Записывай, только вели дать воды или чаю.

– Я не понял, – сказал дознаватель, – это что было – оскорбление?

– В какой части тебе послышалось оскорбление? Это похвала!

– По-твоему, словоблудие – это похвала?

– Ладно, – покладисто сказал Али, – если тебе, это слово кажется неблагозвучным, давай заменим его на говорливость. Нет? Тогда – многословие.

– Хорошо, – нехотя согласился дознаватель, – многословие меня устраивает, говори, я записываю. Имя? С какой целью в Баку?

– А как насчет чая? – спросил Али.

– Ну, ты, наглец, – беззлобно произнес дознаватель, – может быть, еще вина потребуешь? – саркастически добавил он.

– Ты не шутишь, брат, вино было бы вообще идеально. Налей мне вина, и я тебе все расскажу. Всю подноготную открою.

– Если я буду арестантов поить вином, – с усмешкой сказал дознаватель, – меня самого арестуют. В лучшем случае, уволят. А найти работу в Баку очень трудно.

– Я тебя понимаю, – сказал Али, – а чай, как насчет чая?

– Воды могу предложить, если, конечно, ты все чистосердечно расскажешь.

– Ладно, – сказал Али, – записывай историю моей жизни.

Али заговорил, а дознаватель стал записывать. Он впервые встречал такого словоохотливого узника. Али говорил без умолку, останавливаясь лишь затем, чтобы промочить горло глотком воды или по просьбе дознавателя для того, чтобы тот мог очинить новый калам. Али подробно описывал все свои приключения, иногда давал отвлеченную оценку тем или иным историческим событиям, которые повлияли на его судьбу. Под утро дознаватель был вынужден прервать речь узника.

– Моя смена закончилась, – сказал он. Голос его дрожал, а в глазах блестели слезы.

– Не расстраивайся ты так, – сказал ему Али, – дело прошлое.

– Продолжим следующей ночью, – сказал дознаватель.

– Вот как, – заметил Али, – значит, днем меня не будут беспокоить? Я ведь должен выспаться к следующей ночи.

– Я распоряжусь, чтобы тебя не трогали, – пообещал дознаватель.

– Как тебя зовут? – спросил Али.

– Ялчин, – зачем-то понизив голос, ответил дознаватель.

– Скажи мне, Ялчин, за что я арестован? В чем моя вина?

– Только между нами, – предупредил Ялчин.

– Конечно!

– Тебя обвиняют в связи с пиратами.

– Вот как, – удивился Али. – Как быстро. Да они на ходу подметки рвут. И чем это мне грозит?

Дознаватель провел указательным пальцем по горлу и позвал стражника.

Али увели обратно в башню. Когда за ним закрылась дверь он, не дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, по стеночке, ощупью нашел каменную лестницу и поднялся наверх, вдоль стены нащупал доски шириной в полтора локтя, попробовал их на прочность, затем аккуратно лег и, гадая, кто из команды донес на него, заснул.

Ялчин не сдержал данного ему слова, ибо через короткое время как показалось Али, хотя, на самом деле, был уже полдень, дверь со скрежетом открылась, впустив внутрь зигзаг солнечного света. Али проснулся, но спросонок не мог взять в толк, где находится, и что происходит. Ему казалось, что он все еще на корабле, и лишь прилег на палубу, устав от бесконечной качки.

– Ну и где он? – услышал Али. Голос был ему знаком, но как Али ни силился, не мог вспомнить, кому он принадлежит.

– Господа, если вы ищите меня, то я здесь, – откликнулся Али.

Он сел осторожно, разминая онемевшие пальцы руки, чувствуя от прилива крови покалывания в пальцах.

– Ты чего там делаешь? – рявкнул стражник. – А ну спускайся вниз.

– Не ори на него, – услышал Али все тот же знакомый голос. Но на этот раз он узнал его.

Али осторожно, придерживаясь стены, спустился вниз. Перед ним стоял Джамал. В полумраке башни его одежда казалась еще роскошнее, чем была на самом деле. Сейчас в нем безошибочно можно было признать вельможу. Белый верх, черный низ, зеленая накидка, подбитая хлопком – все это было сшито из чистого шелка.

– Дорогой Али, – сказал он, – я только сейчас узнал об этом ужасном недоразумении. И сразу же поспешил к вам. Я, конечно же, сделаю все, чтобы вызволить вас отсюда. Знаете, такое смутное время настало, спецслужбы подозревают буквально всех. Особенно иностранцев.

Джамал говорил без остановки, словно боясь упрека. Али, улучив паузу, вставил вопрос:

– Разве вашего свидетельства будет недостаточно, чтобы меня отпустили? Капитан говорил, что вы важная персона.

– Увы, мой друг, не настолько, чтобы командовать тайной службой. Здесь не все так просто. Мне придется обратиться к самому ширваншаху. Но беда в том, что его нет в Баку. Он в Шемахе. Ходят слухи, что столицу переносят сюда. Так вот, двор и сам шах живут на два города.

– Сюда переезжает столица, – удивился Али, – а зачем? Я слышал Шемаха – удивительное место, тенистое, прохладное. А здесь только холмы и скалы, да ветер сумасшедший.

– Дело в том, – сказал Джамал, – что Шемаха не смогла отразить натиск татар. Ширваншаху чудом удалось бежать. А Баку выстоял. Татары не смогли его взять. Просто обошли его и направились к Дербенту. Но у меня нет возможности, чтобы ехать в Шемаху. Я обязательно вам помогу, дайте мне время. Есть у вас сейчас какая-нибудь просьба?

– Конечно, – сказал Али, – помогите мне отсюда выйти.

– Я же вам объяснил, – досадливо сказал Джамал, – вам придется побыть здесь. Как только шах вернется, я подам ему прошение.

– Спасибо, – сказал Али, – я вам очень благодарен.

– И все? Больше ничего не надо?

Али взглянул на стражника, перевел взгляд на Джамала. Странно, почему-то он уже не чувствовал симпатии к бывшему попутчику. И даже его навязчивое желание помочь арестанту вызывало у него неприязнь. Может быть, причина была в том, что разодетый в пух и прах царедворец, благоухая цветочными маслами, стоял перед ним – человеком, проведшем ночь в смрадной башне. Тем не менее, Али высказал просьбу:

– Я бы не отказался от вина.

– Вина? – удивился Джамал.

– Да, и хорошо бы соломы.

– Соломы, – развеселился мирза, – вы, что же решили подпалить эту башню? Стражник тоже засмеялся.

Али сдержанно улыбнулся.

– Ну что вы, я ведь тогда и сам погибну. Солому я хочу использовать в качестве подстилки, спать жестко.

– Ну, зачем же солому, я распоряжусь, чтобы принесли тюфяк.

– Не надо тюфяк, – сказал Али, – я в последнее время несколько избаловался, стал брезглив. Солому.

– Хорошо, будет вам солома.

– И вино.

– Насчет вина не знаю. Откровенно говоря, вы ставите меня в затруднительное положение. Я попробую. Это все?

– Все, – сказал Али.

– Ладно, тогда я ухожу. Держитесь.

У выхода Джамал остановился и ударил себя по лбу, словно что-то вспомнив:

– Послушайте, а как же ваша рабыня? Бедняжка, она же одна в чужом городе. Может быть, я могу ей чем-то помочь? Где она сейчас? Вы, кажется, говорили улица Фалаки. А номер дома какой?

– Номер я не знаю. Я его помню визуально.

– Жаль, а то бы я мог послать кого-нибудь из женщин моего дома.

– Благодарю, вы очень любезны. Но право не стоит тратить ваше время на простую рабыню. К тому же я не уверен, что она находится на улице Фалаки.

– И все же, – настаивал царедворец, – если кто из женщин навестит ее? В этом же нет ничего плохого? Может быть, она захочет навестить вас? Я это устрою. Или, – Джамал издал смешок, – чтобы вас освободить от этой обузы, может все же стоит продать ее? Я дам хорошую цену.

– К сожалению, я не могу этого сделать. Причину я вам уже объяснял. Но если вы ее найдете, пусть уж лучше она навестит меня.

– А номер дома?

– Я не знаю.

Джамал кивнул и шагнул к выходу. Дверь за ним с грохотом закрылась:

«Он сказал, я распоряжусь, – подумал Али, – что бы это значило».

Из Дамаска Егор с Мариам бежали в Багдад. Оттуда с караваном через Керманшах и Кум, прибыли в Тегеран. Егорка изрядно говорил по-тюркски, но внешность его привлекала внимание окружающих. Тогда он выкрасил бороду хной, повязал голову по-бедуински и приобрел вид совершено разбойничий. Теперь тот, кто с любопытством бросал взгляд в его сторону, сразу же торопился этот взгляд отвести. Караван-баши был отчаянный малый, так как водил караваны в то смутное время, когда человек из собственного дома выходил с опаской, не зная, удастся ли вернуться живым и здоровым. Он водил караваны на короткие расстояния. Попутчики его все время менялись. Постоянным был лишь Егор, переходя из каравана в караван. Он платил в конце каждого маршрута. Идрис, так звали караван-баши, проникся к нему уважением. Разузнав о конечной цели, Идрис посоветовал им из Тегерана отправиться в Решт, а оттуда к ближайшему морскому порту.

– Только не море, – взмолился Егор, – неужели я не найду попутный караван в Ширван?

– Конечно, ты найдешь попутный караван, – сказал Идрис. – Но имей в виду, татары всюду оставили свои гарнизоны. А, если мимо них проскочишь, то наш брат ирани[16] тебя ограбит. Твоя крашенная борода пусть тебя не обманывает. Видно, что ты зиммий[17].

Егор, скрепя сердце, последовал его совету. Боги были к нему милостивы. И вот теперь он стоял на веранде собственного дома и смотрел на синюю гладь Каспия. Из раздумий его вывел голос Мариам.

– Егор, где мы будем пить чай, – спросила она, – внизу или наверху?

– Вверху, конечно, – отозвался Егор.

– Тогда иди, возьми самовар.

– А сама, что не осилишь?