– Ну, тогда накинь что-нибудь на голову, закрой лицо.

– А вы знаете, что у нас у половчан, девушки не закрывают лица.

– У вас не закрывают, а у нас закрывают. Не устанавливай здесь свои порядки.


Через полчаса они вышли из стен гостиницы. Али шел впереди, сзади семенила Сара, с закрытым, как и полагается, лицом. Подходящее местечко нашли у самой реки. Точнее в реке, так как таверной служило списанное на берег судно. У трапа их встретил администратор, который радушно приветствовал Али, но, увидев за его спиной женщину, как-то растерялся.

– У вас есть отдельный кабинет? – спросил Али.

– Простите, джанаб,[11] – сказал администратор, – в наше заведение, а оно лучшее в городе, нельзя приводить женщин легкого поведения.

– А с чего ты взял, что она легкого поведения? – сказал Али. – Напротив, я бы даже сказал, что у нее тяжелый нрав.

– Я сказал это в определенном смысле, – замялся администратор.

– Ах, вот ты о чем. Нет, нет, насчет этого можете быть спокойны. Она не по этой части. Эта девушка член моей семьи.

– Но вы попросили отдельный кабинет.

– Ну, да, чтобы на нее не пялились. Она молода и целомудренна. Мужское внимание ей во вред.

Администратор не нашелся с ответом.

– Ну что же, – наконец, сказал он, – проходите, пожалуйста.

Держась за поручни, они прошли по трапу. На палубе их встретил другой работник, узнав, что нужен отдельный кабинет, повел их на верхнюю палубу. Столик стоял прямо у окошка. Пока они шли, им встретились двое мужчин, которые проводили их любопытными взглядами. Когда дверь в каюту закрылась, Али сказал:

– Будем привыкать уже к морскому путешествию. Но как назло ветра нет, и судно не качает. Хотя нет, немного есть.

Сара сняла накидку и сразу высунулась в окно.

– Там рыбы, – восторженно сказала она, тыча пальцев вниз.

Али выглянул. Было еще довольно светло, чтобы в прозрачной воде увидеть стайки мелких рыбешек. Когда принесли хлеб, Сара тут же отломила кусок и стала крошить в воду. Али, видя ее радостную улыбку, еще раз выглянул и посмотрел вниз. Лазурная поверхность воды вскипала от множества рыбин, вырывавших друг у друга кусочки хлеба. Сара, наблюдая за всем этим, радовалась, точно ребенок. Али, глядя на нее, тоже не удержался, стал крошить хлеб в воду. Подавальщик принес деревянный поднос, который одновременно служил и блюдом. На нем уместились зелень с крупнонарезанными овощами, овечий сыр, сырная масса, перетертая с зеленью и чесноком, запеченный острый перец с баклажанами. Обозрев все это, Али спросил:

– Я надеюсь, здесь подают вино.

Подавальщик приложил палец к губам, но моргнул глазами в знак согласия.

– Что вы будете есть? – спросил он.

– А что вы можете предложить?

– Кебаб из баранины, индюшки, телятины, курицы.

– Опять кебаб, – вздохнул Али, – с тех пор как мы пересекли границу Ирана, мы ничего не едим кроме кебаба. Есть что-нибудь другое?

– Конечно, Ага, я могу предложить вам кебаб из осетрины.

– Это другое дело, – согласился Али, – неси осетрину.

– А вино?

– Вино надо было нести прежде хлеба, – сказал Али.

Сара, закрывшаяся платком, когда вошел подавальщик, бросила на Али быстрый взгляд.

– Ты чего глазками стреляешь? – спросил Али, когда за подавальщиком закрылась дверь.

– Это, конечно, не мое дело, – сказала Сара, – не сочтите за дерзость. Но вы очень много пьете. Почему? Вы такой благородный, умный человек. Наверное, вы отпрыск знатного рода.

– Я просто хочу пить. А поскольку с некоторых пор у меня испорчен вкус, то я вместо воды пью вино. Еще есть вопросы?

– Нет, – обидчиво ответила Сара.

– Тогда продолжай кормить рыбок. Хотя нет, давай поговорим. Ты заговорила о благородстве сословия. Так вот…

В этот момент вошел подавальщик, неся поднос, на котором накрытый полотенцем стоял кувшин с вином. Али дождался, пока он выйдет, и продолжил:

– Так вот, чтобы ты знала – я сын бедного провинциального моллы. Благородство человека зависит вовсе не от того, в какой семье он родился. Кроме благородства крови, существует еще благородство благоприобретенное.

– Нет, господин, – возразила Сара, – благородство может быть только в крови человека. Оно не зависит от воспитания, среды обитания и прочего.

Али с удивлением взглянул на нее. Он налил себе вина и выпил.

– В таком случае, – сказал он, – скажи мне, из какой ты семьи. Чтобы вести такие умные речи, надо иметь основание. Вообще, расскажи мне о себе.

– Извольте. Хотя, рассказ мой будет коротким. Я дочь половецкого хана. Мой отец погиб в битве с монголами на реке Калке. Меня с матерью и братьями взял к себе дядя, который служил в войске грузинского царя. Когда грузины потерпели поражение от хорезм-шаха, нас продали в рабство. Таким образом, я оказалась в Дамаске в доме купца. Дальнейшее вы знаете.

– А что с твоей семьей?

– Не знаю, нас разлучили.

Али увидел, как по лицу девушки покатились слезы, и впервые подумал о том, что она недурна собой. Можно даже сказать красива.

– Если ты дочь хана, отчего же ты отказываешься от свободы? – спросил Али. – Неволя должна быть противна твоей натуре.

– А мне некуда деваться. У меня никого нет в этом мире кроме вас. Так что вы от меня не избавитесь и не надейтесь.

– Странно, – заметил Али, – после этих слов я должен бы разозлиться. А на самом деле я тронут.

Али налил себе еще вина и с удовольствием выпил.

– А можно мне попробовать? – робко спросила Сара.

– Нет.

– Почему, я не мусульманка.

– Не в этом дело.

– А в чем?

– Боюсь, ты ко мне приставать начнешь.

– Во-первых, этого никогда не будет.

– Не бросайся словами, – сказал Али, – а что во-вторых?

– Во вторых, вы же пьете все время и ни разу не сделали попытки посягнуть на меня. Кстати, а почему?

– Во-первых, – сказал Али и засмеялся, – я, как ты совершенно справедливо заметила – благородный человек и ничего не сделаю против желания женщины. Насилие не в моем характере. А во-вторых, мне не хочется подвергнуться участи работорговца, которому ты расцарапала лицо.

– А вам уже и об этом рассказали. Знаете, вообще-то, в этом не было ничего смешного.

– Извини меня, я знаю, что в этом нет ничего смешного, но с другой стороны, смех – лучшее средство избавиться от подобных воспоминаний.

В ответ Сара лишь пожала плечами. Вошел подавальщик, неся блюдо с кебабом из осетрины. Подрумяненный, местами подгоревшие куски рыбы были густо засыпаны сушеным барбарисом, зернами граната и толсто нарезанными кольцами лука. Рядом стояла плошка с густой рубиновой патокой. Это был наршараб.[12] Он поставил блюдо на стол, пожелал приятного аппетита и вышел.

– Ешь, – сказал Али, – это царская еда. Я ем это впервые в жизни, хотя слышал о нем много раз.

Али налил себе вина и немного плеснул в чашу Саре.

– Попробуй, – сказал он, – твое здоровье!

Некоторое время они молча вкушали кебаб из осетрины. (Кажется, только такой глагол уместен, когда речь идет об осетрине).

– Ну, как тебе вино? – спросил Али.

– Очень хорошее, – ответила Сара.

– Ты разбираешься в вине? – удивился Али.

– Совсем не разбираюсь, но сказать иначе было бы невежливо с моей стороны. Нет, просто я думаю, что вы не станете пить плохое.

– Спасибо, что ты такого мнения обо мне. Но в жизни бывают разные ситуации. Мне приходилось пить даже армянскую водку, а это – такая гадость, что меня передергивает, даже, когда я просто вспоминаю о ней.

– Значит, и вы знали трудные времена?

– Представь себе. Но, послушай, Сара, ты не иудейка, не мусульманка и, даже, не христианка. Так какое еще вероисповедание в ходу? Может быть ты огнепоклонница? А то я, знаешь ли, питаю к ним слабость.

– Мой народ верит в Тенгри – в высокое синее небо, – ответила Сара, – и в Умай – матушку Землю.

– Вот еще одна язычница, – заметил Али, – сначала Егорка, а теперь ты. Подумать только, я – лучший ученик табризского медресе, богослов, знаток Корана – вожу знакомство с кем попало, окружил себя язычниками.

– Вы, господин, не станете меня принуждать перейти в вашу веру? – с тревогой спросила Сара. – Прошу вас не делайте этого.

– Милая, я не собираюсь тебя ни к чему принуждать – ни к религии, ни к телесной близости. Поскольку я сам уже отовсюду вышел. Бога нет, забудь об этом.

– Может быть, вам не надо больше пить? – озабоченно спросила Сара.

– Пожалуй, – согласился Али, – кувшин этот великоват для одного человека. Вот, если бы здесь был Егор.

Али позвонил в колокольчик, и, когда появился подавальщик, расплатился за ужин.


На следующий день, ранним утром Али со своей спутницей был в порту. Капитан встретил их неприветливо, холодно ответил на приветствия.

– Может быть, ты меня не узнал? – поинтересовался Али у него.

– Почему же, я вас узнал, – ответил капитан. – Поднимайтесь на борт.

– Отчего же ты так сердит? – спросил Али.

– Я не сердит, – буркнул капитан, – просто радоваться нечему.

– Ну, как же, – возразил Али, – мы встретили новый день в добром здравии. В наше время этого уже немало.

Капитан разлепил губы, изобразив подобие улыбки, нехотя соглашаясь с очевидным фактом.

– Это вы правильно говорите, – произнес он, – только ветер с моря, тяжело будет из гавани выйти.

– Мы кого-то еще будем ждать?

– Нет, я только вас ждал. Сейчас отплываем. Вы помните, где ваша каюта? Там в носовой части.


Матрос дождался, пока пассажиры пройдут на судно, и поднял сходни. К нему присоединился второй. Вдвоем они закрыли дверцу, и шестами стали отталкивать корабль от пристани. Солнечный диск едва приподнялся над морем. Было ветрено и довольно прохладно. Гребцы сели на весла, и судно, лавируя между других кораблей, стоявших в гавани стало выбираться в открытое море. Али отвел Сару в каюту, а сам вернулся на палубу поглядеть на город со стороны моря. Капитан, завидев его, что-то буркнул, но ветер унес его слова. Корабль изрядно качало. Держась за борт, Али приблизился к нему.