Самид Агаев - Девичья башня

– Я это уже поняла.

– Так что вы скажете?

– Я скажу, что нам с вами нечего делить.

– То есть, вы отказываетесь от мирового соглашения.

– Напротив, я отказываюсь от имущества. Мне ничего не нужно.

– В каком смысле? То есть…

– В вашу пользу.

– Нет, этого не может быть?

Дама, казалось, была потрясена той легкостью, с которой она получила желаемое.

– А вы знаете, как я любила Раймонда? – вдруг сказала она. – Да, он буквально вырос на моих руках.

Она вдруг заплакала.

– А как же вы, почему вы отказываетесь от своей доли наследства?

– Я уезжаю.

– Уезжаете? Куда?

– Я еще не знаю.

Пожилая дама на радостях сделала основательный глоток, пятна на ее лице расплылись в одно большое. Ее лицо покраснело от волнения.

– А вы не пьете вина? – спросила она, чтобы заполнить возникшую паузу.

– Практически нет, – поднося к губам кубок с вином, вдыхая его аромат, ответила Лада.

– Зачем же вам уезжать, милая, – вдруг проникаясь участием к невестке, спросила г-жа Клотильда, – может быть, вы останетесь? Я одинока, мы могли бы жить вместе.

– Увы, сударыня, после того, как я расправилась с убийцей своего мужа, мне лучше не оставаться здесь. Слишком опасно. Но я не жалею, ибо знала, на что иду.

– Но, дитя мое, вы были в своем праве, рыцарские законы допускают подобное.

– Дело в том, что он оказался иезуитом. И наш конфликт был делом не личным. За ним стоит церковь. Но лучше вам этого не знать.

– Да, да, – поспешно согласилась леди, – но мне так жаль.

– Поужинаете со мной? – спросила Лада.

– Пожалуй, – согласилась Клотильда. – Сначала не хотела, но вот, выпила вина, и аппетит появился.

После ужина, когда сестра Раймонда отправилась спать, а может быть, провести бессонную ночь, грезя о свалившемся на нее богатстве. Лада вызвала к себе Луку.

– Послушай, – обратилась она к нему, – я высоко ценю твою помощь. Вот деньги.

Лада положила перед ним увесистый кошелек.

– Это лишнее, – возразил порядочный малый, – я служу у вашей милости.

– Тем не менее, деньги ты возьми. Я не знаю, сохранишь ли ты свою должность при новой хозяйке.

– О чем вы говорите, сударыня? Я не понимаю. Какой новой хозяйке? – недоуменно спросил управляющий.

– Я должна уехать, Лука. Не просто уехать, а исчезнуть. Ты человек неглупый, и, наверное, понимаешь, что дело этим не кончится. Когда здесь появятся иезуиты – вопрос времени. Но они появятся, вне всякого сомнения. И следующее сражение мы можем проиграть. А я не хочу оказаться под пытками иезуитов и попасть на аутодафе. Даже не знаю, что хуже. Да и тебе еще рано умирать. У тебя есть семья?

– Нет, сударыня, – Лука помрачнел, но слушал, больше не возражая, ибо понимал, что Лада права.

– Рано или поздно они выяснят, что ты был причастен к казни иезуита. Завтра, до рассвета я отправляюсь в Марсель. Ты проводишь меня до морского порта. Я сяду на корабль, а ты можешь остаться там. В большом городе затеряться среди людей нет ничего проще. Там тебя инквизиция не достанет. В кошельке золото, ты сможешь на эти деньги купить себе дом и завести семью.

– Зачем мне семья?

– Не говори так. Поверь, лучше семьи нет ничего на свете.

– Когда мы выезжаем? – спросил Лука.

– А во сколько светает?

– В восемь.

– Значит, в шесть часов. Приготовь двух лошадей и все необходимое в дорогу.

– Слушаюсь, сударыня.

Оставшись одна, Лада произнесла вслух:

– Меня здесь больше ничего не держит.

Словно убеждала себя в правильности принятого решения.

Мы оставили Али в сложной жизненной ситуации – в ночь, когда обвиненный в вольнодумстве и в фамильярном отношении к пророку, он был вынужден срочно покинуть свой дом перед угрозой ареста и преследования со стороны улемов Сирии. Необходимость срочно оставить Дамаск не застала Али врасплох, ибо с раннего возраста предоставленный самому себе, он выработал в себе качества человека предусмотрительного. Купленные заблаговременно верблюды ждали его на постоялом дворе. Единственно чего он не мог предвидеть – это время выхода подходящего каравана. Поэтому, разузнав у караванщиков необходимые ориентиры, он отправился в путь на свой страх и риск, в сопровождении своих двух вновь приобретенных рабов. Из Дамаска, минуя Хомс он направился в Мосул. И уже в Мосуле спокойно дождался каравана купцов и вместе с ними добрался до Ирбила. Здесь в Ирбиле, полагая, что уже достаточно отдалился от Дамаска, он сказал своим рабам следующее:

– Сархан и Сара, судьбе было угодно, чтобы я стал вашим хозяином. Однако я готов вам подарить свободу и отпустить вас. Но в благодарность за это вы должны пообещать мне лишь одну вещь – это непременное условие вашего освобождения – никогда, ни при каких условиях вы не должны рассказывать обо мне и о жене вашего бывшего хозяина. Если вы согласны, то я готов написать вам вольные бумаги.

Глаза Сархана наполнились слезами, и он упал перед Али на колени.

– Хозяин, – сказал он, – ваше благородство нельзя измерить ничем. Я буду всегда молиться за вас. Благодарю вас.

Али, растрогавшись так, что сам едва сдержал слезы, погладил его по голове и велел встать. Затем он обратился к Саре:

– А ты что скажешь? Что-то я не вижу радости на твоем лице.

– А чему мне радоваться, – сварливо ответила Сара, – на что мне свобода? Кто теперь будет заботиться обо мне, одевать, кормить? Хотите избавиться от меня, так и говорите. Не надо было выкупать меня у госпожи. У меня там была крыша над головой и богатые хозяева. Куда теперь мне идти?

Не ожидавший такого ответа, Али растерялся, взглянул на Сархана, словно ожидая подсказки, но тот пожал плечами. Тогда Али сказал первое, что ему пришло в голову.

– Послушай, Сархан, не хочешь ли ты взять в жены эту девушку?

– Нет, хозяин, боже упаси.

– Почему? Она молода, недурна собой.

– У нее тяжелый характер.

– У тебя тяжелый характер? – спросил Али у Сары.

– Уж, какой есть, – ответила Сара.

– Ну что же теперь делать, Сархан. Значит, тебе достанется жена с тяжелым характером.

– Прости, хозяин, в таком случае, я отказываюсь от свободы.

– Подумаешь, – фыркнула Сара, – да я сама за него ни за что не пойду. И свободы мне не надо. А если вы, господин, против моей воли это сделаете, то на вас будет грех, так и знайте.

– А, если, я тебя продам, – разозлился Али.

– Воля ваша, – пожала плечами служанка.

Разговор происходил на постоялом дворе. Али снимал лучший номер, состоявший из двух смежных комнат.

– Ладно, – мрачно сказал Али, – оставайся здесь, а мы пойдем, оформим вольную у кади.

– Но вы же вернетесь? – подозрительно спросила Сара.

– Куда же я денусь, – буркнул, уходя, Али.

После визита к судье Али простился с Сарханом, а сам разыскал приличный хан[8] и намеками выяснил, подают ли здесь вино. И узнав, что подают, попросился в уединенное место. Кабинетов в заведении не было, но для Али завесили уголок в саду между деревьев. Здесь благоухали кусты роз, а меж деревьев вдали были видны горы. Несмотря на то, что стояла поздняя осень, здесь в Ирбиле было довольно жарко. Али заказал лучшего вина, закусок, ассорти из кебабов, часть попросил упаковать. После этого он отдал должное вину и еде. Он просидел в хане до его закрытия и вернулся в караван-сарай очень поздно. Как назло, ночь оказалась безлунной, и он изрядно проплутал в поисках нужного адреса. Кое-как нашел свою комнату и лег, стараясь производить как можно меньше шума.

Первое, что он увидел утром, с трудом разлепив глаза – было рассерженное лицо своей рабыни. Али хрипло и жалобно сказал:

– Послушай, Сара, не надо на меня так смотреть. Я тебя не освободил и не продал. И вообще не надо на меня смотреть. Ибо выгляжу я не лучшим образом.

– Я не спала всю ночь по вашей милости, – гневно сказала Сара.

– Только не говори, что я пытался приставать к тебе. Я за собой такого не помню.

– Да я бы вам этого не позволила.

– Чего же ты такая сердитая? Кто тебе не давал спать?

– Полночи я не спала, не находя себе места от беспокойства за вас.

– Спасибо, а вторая половина ночи.

– Вторую половину я не могла заснуть из-за вашего храпа.

– Извини, свои сны я пока еще не контролирую.

– Вы не собираетесь вставать?

– Нет, я не выспался. Тебе что-то надо от меня?

– Да, мне надо, чтобы вы выпили чай и позавтракали.

– А попозже нельзя?

– Второй раз я готовить завтрак не буду. Да и чай остынет.

– А где чай?

– У вас под боком.

Али сел на лежанке и, действительно, увидел рядом с ложем поднос, на котором дымился чай, лежала свежеиспеченная лепешка и овечий сыр.

– Мне надо пойти умыться, – сказал он.

Сара передвинула к нему таз и взялась за медный кувшин, высокий с длинным носиком. Она полила Али на руки, затем подала полотенце. Али принялся за чай, настоянный на каких-то травах, и вдруг вспомнил:

– Кстати, я же принес тебе еды.

– Спасибо господин. Это было бы хорошо вчера, потому что я помирала от голода. Поэтому и заснуть не смогла.

– Понимаю, дорога ложка к обеду. Надо было тебе заглянуть в сверток, вот он лежит.

– У меня нет привычки шарить по чужим вещам, а тем более брать.

– Неужели, – удивился Али, – и это я слышу от человека, шпионившего за своей хозяйкой?

– Мне нечего на это ответить, – чистосердечно призналась Сара.

– Странно даже это как-то слышать, – заметил Али, – у женщины обычно всегда есть что возразить.

Сара пожала плечами.

– Налей себе тоже и поешь.

– Спасибо, я поем у себя в комнате.

– Как знаешь, – сказал Али и добавил, – вот не лезла бы в хозяйские дела и жила бы себе в хорошем доме и в ус не дула.