Вдали хлопнула дверь. Шаги Викентия Дмитриевича неумолимо известили о его приближении. Девицы бросились врассыпную, и, когда Сонцов вошел в гостиную, их и след уже простыл.


— Ах, Пашенька, что же это будет, а? Как же так? Ведь не думала, не гадала, дочку сюда везла, думала на радость… А выходит, что на погибель… — плакала Лукерья Антоновна.

— Да полно, Луша, полно… — Прасковья Антоновна сама не могла сдержать слез. — Все еще образуется… Ну, с кем не бывает… Поплачет, а потом все забудется и станет лучше прежнего… Ничего с нею страшного не случится. Доктор вот сказал, что организм молодой…

— Так и знала я, что все эти женитьбы до добра не доведут… Ты вспомни меня, сестрица, вспомни… Как весело начиналось все, как радовались за меня все, когда Егор Иванович меня посватал, и чем все обернулось… Как я после него едва жива осталась и дочери мои… Он ведь чуть жизни не лишил нас, ирод проклятущий!

— Полно, сестрица… Не у всех так… Вот я, — шептала Прасковья Антоновна, — вполне довольна. И семья у нас дружная, ни дня размолвки с Викентием Дмитриевичем не было…

— Сашенька… Бедная Сашенька… Ведь не муж — жених! Так ухаживал, любил ведь… Неужто ж притворялся, а? — Такое предположение потрясло Лукерью Антоновну.

— Да не может быть… Это было бы уж чересчур! Родители, верно, и вправду воспретили ему жениться… А он их и послушал… Значит, не любил, коли так легко отступился…

— Не любил… А дочке-то моей каково? Ведь лежит, не встает… Вся бледная… Глаза открывать не хочет… Не ест, не пьет, — запричитала Лукерья Антоновна пуще прежнего. — Кому она нужна, любовь-то эта!

Сестры шептались в одном углу комнаты, а Саша лежала на кровати в другом. Со вчерашнего вечера, когда произошли с ней все эти горестные события, она так и не вставала. Она также не ела, и не пила. К Саше призвали доктора, но тот сказал, что физически она здорова, а от душевных терзаний лекарства у него нет. Посоветовал лишь положиться на время и ждать, не докучая девушке расспросами…

В комнату к сестре вошла Ксения. Она поздоровалась с матерью и теткой, которых в это утро еще не видела, и подошла к сестре. Присела рядом с ней и взяла ее руку в свою.

— Ксения, детка, — сказала ей мать. — Побудь сейчас с Сашенькой, а мы с тетушкой скоро вернемся…

— Конечно, маменька, — ответила Ксения.

Две дамы вышли из комнаты, и сестры остались одни.

— Послушай меня, Сашенька, — тихо начала Ксения. — Тебе надо встать…

Саша открыла глаза и посмотрела на сестру. Глаза у нее были красные, воспаленные, совсем больные…

— Ты ведь здорова… Попусту себя изводишь только… Надо подняться, сестричка…

— Хорошо, Ксюша, — прошептала Саша.

— Сегодня князь придет — он за тебя переживает… Дядюшка сказал, что Владимир Алексеевич непременно хотел быть, справиться о тебе…

Саша закрыла глаза, и Ксения увидела, как слезы опять полились из ее глаз.

— Ну, не плачь…

— Не могу, — бормотала Саша. — Они сами льются… Жизнь кончилась…

— Нет, нет! Перестань! Ничего не кончилось!

— Не будет счастья больше… Никогда никто не полюбит меня… И я никого не полюблю… — бредила Саша.

— Полюбит! Обязательно! И ты полюбишь… — плакала Ксения.

Когда матушка и тетушка вошли в Сашину комнату, то увидели сестер, плачущих в объятиях друг друга. Ксения рыдала в голос, а Саша безмолвно… Ее слезы лились сами собой, и она не могла их удержать…

— Она встанет, сейчас встанет, — голосила Ксения.

— Да, да… — твердила Саша.

Совместными усилиями плачущих и вздыхающих близких Саша поднялась, потом медленно была одета и вышла наконец из своей комнаты.

Время было уже обеденное, но обедать никто не хотел, кроме, разумеется, Анны. Она вышла из комнаты, полюбовалась на заплаканную кузину и заметила про себя, какое некрасивое стало ее лицо от слез. И Ксения, плакавшая только что, тоже изрядно подурнела. Но вслух Анна что-либо колкое говорить опасалась, потому что нахмуренный батюшка стоял тут же рядом. Анна молча удалилась в спальню, и приказала подать ей туда обед. Все остальные расселись за обеденным столом, но ели мало, а Саша та и вовсе только воду пила.

До вечера небольшое общество не расходилось. Все были подавлены, но старались бодриться. Сашино молчание тревожило, но она спокойно сидела в кресле и слушала Ксению, которая тихо ей что-то говорила.

Князь в этот вечер не приехал, хотя Викентий Дмитриевич ждал его. Ельской прислал записку, в которой сообщил, что не приедет, так как боится в этот вечер помешать своим присутствием их семейству. Просил также, чтобы Викентий Дмитриевич непременно написал ему о здоровье всех домашних и прислал бы ответ вместе со слугой князя. Сонцов, получив это письмо, тут же сообщил о нем всем и сказал, что тотчас же отправится исполнить просьбу князя. Сонцов, не медля, прошел в свой кабинет и написал Ельскому о том, что Саша, кажется, совсем здорова и даже вышла из комнаты и сейчас сидит вместе со всеми в гостиной. Остальные также здоровы и полны самых радужных ожиданий. Окончил он свое письмо так:

«Вы, Владимир Алексеевич, напрасно не приехали. Помешать нам? Ваше присутствие? Ни в коем случае. Впрочем, вы, должно быть, устали и теперь отдыхаете. Но завтра, ежели пожелаете, непременно приезжайте — мы будем рады вас видеть».


Сонцов тут же отправил письмо князю и вернулся в гостиную. Потом все отправились спать. Саша попросила Ксению остаться с ней в ее комнате, и та с радостью согласилась, уверив себя, что это очень благоприятный признак.

А ночью у Саши началась горячка…

15

Одно желание: останься ты со мной!

Небес я не томил молитвою другой.

А. Пушкин

— Она умрет, умрет… — шептала Прасковья Антоновна. — Боже! За что?..

— Да, никак я не думал, что вся эта затея с приездом твоей сестры и племянниц так дурно окончится, — говорил жене Викентий Дмитриевич. — Неужели девочка действительно умрет?

— Это будет страшным горем для всех нас… Мои кузины только и умеют, что доставлять неприятности, — это уже вступила в разговор Анна. — Моя свадьба может быть отложена из-за нее!

— Как это дурно, Анна! — чуть не закричала Прасковья Антоновна. — В такой момент заботиться только о себе!

— Потому что обо мне никто не заботится и не думает, маменька, все теперь думают только о ней! И если она умрет, то… Ах! — не докончив, Анна в гневе и в слезах выбежала из комнаты родителей.

— Ничего, ничего… — Викентий Дмитриевич пытался успокоить жену. — Глядишь, все еще уладится… Доктор определенно подал надежду…

Саше стало плохо еще ночью. Ксения, оставшаяся с нею на ночь, подняла шум, перепутавшись состояния сестры. У той началась горячка, бред, она металась по постели, и мать и тетка, оставившие ее вечером вполне спокойной, перепуганные, ломали руки, думая, что это конец. Викентий Дмитриевич тут же послал за доктором. Доктор прибыл не замедлив и сказал близким, что состояние хотя и тяжелое, но выздоровление тем не менее возможно.

До утра никто не мог уснуть, потом Прасковья Антоновна высказала свои опасения супругу, который в этот момент вспомнил о вчерашней записке князю. Он решил тут же написать Владимиру Алексеевичу о состоянии дел. Как знать, какую роль Викентий Дмитриевич отводил Ельскому, на что надеялся? Но что бы там ни было, а написать князю следовало. Викентий Дмитриевич взял перо и вывел:

«Вчера, любезный Владимир Алексеевич, я ввел вас в заблуждение. Но кто бы мог предположить такой поворот событий? С величайшим прискорбием сообщаю вам вести, повергшие все наше семейство в горестное состояние: Сашенька больна, и больна тяжко. Ночью у нее открылась горячка и бред. Доктор обнадежил нас, хотя испуганы мы были чрезвычайно, ведь еще вечером племянница, казалось, была здорова и, я писал вам о том… Более ничего сообщить вам не могу, состояние Саши переменчиво, и твердо я ничего не знаю.

Остаюсь и т. д.,

Милостивый Государь,

В.Д. Сонцов».

Князь, получивший это письмо, обомлел. Вчерашние известия обнадежили его, он даже решил уехать в Петербург, не желая напоминать Саше печальные события. Ведь она могла быть смущена его присутствием, той откровенностью, которую позволила себе с ним в минуту душевной слабости. Но она больна! И тяжко… быть может, она умирает… Эта мысль была ужасна. Она умирает! Владимир более уже не сомневался в том, что Саша умирает. Но как ее родственники допустили это? Как могли вчера думать, что она совершенно здорова, и писать ему об этом? Ведь он ясно видел, в каком она состоянии, и предполагал, что для Саши это выльется в серьезный недуг! Боже, равнодушный взгляд дяди, тетки, сестер, матери! Чего можно было от них ждать? Ельской думал, что только его глаза — глаза влюбленного — видели притаившуюся болезнь, могли бы распознать опасность, нависшую над Сашей!

Владимир быстро собрался и поехал к Сонцовым. Он не мог больше находиться в отдалении от нее, пряча свои чувства. Ему было все равно, что подумает ее родня. Он любил и не желал этого скрывать, тем более теперь, когда, быть может, земное время Саши сочтено и для него все потеряно.


Саша начала поправляться, после двух месяцев тяжелой болезни, когда уже ни у кого не оставалось надежды на ее выздоровление. И только один Владимир, казалось, верил, что она поправится. Еще задолго до ее выздоровления, не дожидаясь какого бы то ни было исхода, Анна Викентьевна поспешно обвенчалась с бароном Паленом. Она, казалось, боялась передумать, опасалась неожиданных помех, возможной смерти кузины, которая отодвинула бы венчание на неопределенный срок. Свадьба состоялась, и новоиспеченная жена была вполне довольна своим новым положением, которое у нее в свете сделалось еще выше. Но то был только расчет, оправдается ли он в дальнейшем? Как знать?..