— Как ты можешь! Как можешь! — попеняла она сестре. — Наша кузина выходит замуж за барона, а ты посмотри на него. Куда это годится? Зачем ей этот титул? Я ничего не говорила раньше, но теперь скажу: это так неприятно, так мерзко! Это оскорбительно для нее, а Анна этого не видит…

После таких слов Ксения больше не делала никаких замечаний.

Через несколько дней, в самом конце июля, Дмитрий Иванович пришел к Сонцовым с вестью о том, что неожиданно приехали его родители. Он был несколько растерян и встревожен.

— Я никак не ожидал, что они прибудут сюда. Я ждал письма, — говорил он Сонцовым, Лукерье Антоновне и Саше.

— Что ж, это добрый знак, — ответила ему Прасковья Антоновна. — Они хотят познакомиться с вашей невестой — и это правильно. Мы будем рады принимать их в нашем доме, дорогой Дмитрий Иванович.

Дмитрий нерешительно улыбнулся. Он был явно смущен.

— Приехали только ваши батюшка и матушка? — спросила Лукерья Антоновна.

— Нет. Еще две моих сестры: Татьяна и Ольга.

— А сколько у вас всего сестер?

— Четыре, и все старше меня, — отвечал Дмитрий Иванович.

— Они все замужем? — спросила его Прасковья Антоновна.

— Кроме одной — Ольги.

— Стало быть, ваша сестра Татьяна Ивановна оставила семью ради того, чтобы увидеть вас?

— Да.

— А кто ее муж? — спросила Лукерья Антоновна.

— Помещик. Довольно богатый человек. Фамилия его Ерусланов, а зовут Степаном Порфирьевичем. Они живут с сестрой своим домом в Уфе.

— А дети?

— Детей у них двое.

— И она оставила свою семью ради этой поездки? Должно быть, сестра очень любит вас!

— Да, вероятно, — пробормотал Багряницкий.

— А Ольга? Вы сказали, она старше вас? — задала вопрос Прасковья Антоновна.

— Да, на два года.

— И не замужем?

— Нет. Отец очень любит ее. Да и мать тоже. Им, я знаю, очень приятно, что она не замужем и живет в родительском доме.

— Но, однако ж, родители не должны так поступать. Дочери надобно выйти замуж — такова жизнь! И родительский деспотизм тут неуместен! — воскликнула Прасковья Антоновна.

— Уверяю вас, что Ольга вовсе не страдает от «родительского деспотизма», — слабо улыбнулся Дмитрий Иванович. — Она вполне счастлива. Насколько мне известно, она никогда и не желала выйти замуж.

— Она хотела бы постричься в монахини?

— Нет. Но оттого, что она живет с родителями, она не страдает. Тем более что у нее есть собственное состояние, которое поддержит ее в случае нужды. Да и я — ее брат, и все ее сестры всегда окажут ей всяческую поддержку, если она так и не выйдет замуж. Ольге нет необходимости уходить в монастырь.

— Как это интересно, — пробормотала Прасковья Антоновна.

— Что ж… Когда Иван Михайлович и Марья Федоровна придут в себя с дороги, ведь, я чаю, путь был не близким и трудным, мы ждем их у себя, — сказал ему Викентий Дмитриевич. — А также ждем и ваших сестер.

Дмитрий молча поклонился и, поцеловав руку своей невесте, с которой за вечер и парой слов не обмолвился, в полном смятении чувств, он поспешно удалился. На следующее утро, очень рано, Дмитрий намеревался ехать в Петербург, к себе на квартиру, где уже ждали его родители. А Саша отчего-то проплакала всю ночь и заснула лишь под утро. Дмитрий ничего не сказал ей, и его холодность напугала ее, и, быть может, впервые Саша почувствовала себя неуверенно и усомнилась в его любви. Коря себя за такие мысли, она с трудом уснула в ту ночь.


Утром, чуть свет, Багряницкий выехал в столицу. Надо сказать, что приезд родителей расстроил его. Более того — он не ожидал от их приезда ничего хорошего. Почему они не написали ему? Почему неожиданно приехали, даже не упредив? Всю дорогу до Петербурга он думал только об этом. И вот теперь неотвратимая встреча приближалась.

Первое, что увидел Дмитрий, было мрачное, злое лицо отца. За ним стояла испуганная мать, позади сестра Татьяна, с видом решительным и упрямым, и Ольга, которая только одна из всех улыбалась брату.

— Батюшка… матушка… — Почтительный сын склонился к руке отца, затем к руке матери.

Марья Федоровна не выдержала и разрыдалась в голос. Однако, когда Иван Михайлович цыкнул на нее, закрыла обеими руками рот и выбежала в другую комнату.

— Что ж, Дмитрий, — начал отец. — Не чаял я, что приеду сюда. Не думал, что твоя опрометчивость поднимет меня, старика, и погонит в дальнюю дорогу с целым семейством. И я, и мать твоя, и сестры… Всех переполошил… — Багряницкий-старший нахмурился.

Дмитрий Иванович не смел глаз поднять на отца. Его охватила внезапная слабость, та самая слабость, которая обычно охватывала его дома, когда отец что-либо выговаривал ему и был им недоволен.

— Поди-ка сюда, Марья Федоровна, — позвал старик жену. — И вы идите, Татьяна, Ольга… Садитесь… — обратился он ко всем.

Все молча расселись. Марья Федоровна, уже унявшая слезы, испуганно косилась на мужа, ожидая его упреков. Но Иван Михайлович ничего не сказал жене. Он оборотился к сыну и произнес:

— Ну, рассказывай, Дмитрий Иванович.

— О чем, батюшка? — прошептал Дмитрий.

— О чем? — нахмурился старик. — О невесте своей рассказывай, о глупости своей, о прочем…

— Ох!.. — шепнула Марья Федоровна.

— Погоди, жена, — повернулся к ней старик. — Не время теперь. Смотри, — обратился он к сыну, — мать твоя рыдает, света белого не видит. Сестрицы всполошились. Что скажешь, Татьяна?

— Наслышаны мы, братец, о твоей невесте. Чтоб ты, потомок знатного рода, помещик, единственный сын, вздумал связать себя с девушкой из небогатой семьи? Род хоть и старинный, да не весьма нынче в почете! Лишь только мы обо всем прознали, тут же порешили все вместе ехать и тебя вызволять!

— Но вы же не знаете ничего, — начал Дмитрий. — Да и про Сашу… То есть про Александру Егоровну, что можете знать?

— А то, что батюшка се — Егор Иванович Старицкий — был мне хорошо известен, — заметил Иван Михайлович. — А также и имение его, и состояние мне знакомы. Многие люди писали мне о его жизни беспутной и о том, как он дни свои окончил недостойно. Шею сломал по пьяному делу. Знаю я и о его дочерях, и об их состоянии, и об их нраве. И о гордом нраве их матери — Лукерьи Антоновны — наслышан. И вот тебе мое слово: браку этому не бывать. — Отец говорил тихо, но твердо.

— Но что вы знаете? — вновь спросил Дмитрий.

— Простой нынче род, небольшое состояние. Мало этого? Гордыня их, дурной нрав, негожее родство… Не желаю я этого… Поверь мне, Дмитрий, о твоем же благе пекусь. Не пара она тебе. Знаю я тебя — наслышан и о ней. Не такая жена тебе надобна — своевольная да с характером. Возвращайся домой, и мы сосватаем тебе девушку из соседских семей. И молодую, и пригожую, и богатую, и рода хорошего… А главное, такую, чтоб характер твой робкий не перебивала. Чтоб была тихой, чтоб не шастала по балам да дворам, а была бы доброй женой и хозяйкой! Не в Петербурге тебе невесту подыскивать надо, Дмитрий.

— Но я люблю ее… Люблю. Поверьте, батюшка, нраву она кроткого! Вас ввели в заблуждение! К тому же… — Дмитрий помолчал. — Я жить без нее не могу… Я умру без нее! — воскликнул он вдруг.

Марья Федоровна заохала, Татьяна нахмурилась, а Ольга округлила глаза.

— Умрешь, говоришь? — сказал старик. — Ну, доброе дело затеял… Ничего не скажешь… Хороша любовь… Только умрешь ты не теперь, а тогда, когда жена тебя под свой каблук посадит. И брось тут всякий вздор нести! Если не одумаешься — прокляну. Хоть ты мне и единственный сын, а на глупость да дурость я тебя благословлять не стану! Поди к себе да подумай о моих словах! — Иван Михайлович поднялся в сильном гневе и тут же вышел из комнаты.

Дмитрий продолжал сидеть. У него совсем не было сил. Он не мог и слова вымолвить. То, что требовал от него отец, казалось невыполнимым, но как ослушаться отца?.. Как ослушаться человека, имевшего над ним исключительную власть? Он медленно повернул голову и взглянул на плачущую мать.

— Матушка, — прошептал он, — не плачьте…

Его бледное лицо, испуганные глаза немного успокоили женщин. Они тут же бросились к нему и повели его в комнату. Захлопотали над ним, принесли ему воды, усадили в кресло…

— Димитрий, сынок! — запричитала матушка. — И всегда ты был здоровья слабого, а теперь такие страсти творятся! Как бы чего дурного с тобой не вышло. Ах, — зашептала она дочерям, — как груб с ним был батюшка ваш — Иван Михайлович. Как бы с Митенькой от переживаний чего не приключилось…

— Авось выдержит, — в ответ матери забормотала Татьяна. — Как жениться, так это у него здоровья хватает, а как батюшкины слова выслушать, так он тут же и в обморок, как барышня!

— Не смей так говорить, Татьяна! — Марья Федоровна одернула дочь. — Сама знаешь, Митенька сын мой единственный, единственный наш наследник! Поберечь его надобно… Ну, женился бы он на этой, как бишь ее, Александре-то…

— И вот тогда она бы уж точно его сгубила! — припечатала Татьяна.

— Ну уж, — возразила сестре Ольга. — Что же она — зверь какой? Она, поди, любит братца-то нашего.

— Любит не любит, а батюшка прав. Нечего ему в столице невесту себе приискивать. К добру сие не приведет, — стояла на своем Татьяна.

— Ах, перестаньте, — пробормотал Дмитрий.

Страшная слабость охватила его. Он сделался совсем бледен, в синеву.

— Сынок мой единственный, — запричитала Марья Федоровна. — Из всех — единый… Что с тобою?

Ольга бросилась его утешать, Татьяна — упрекать, мать — целовать его и гладить по голове. И все говорили одно и то же: оставь, брось откажись…

— Но я уже просил ее руки, — слабо бормотал Дмитрий. — Я люблю ее…

— Да как же ты мог без родительского благословения просить ее руки? А она согласилась? — восклицала матушка. — Да как можно! Что она думала? И мать ее согласилась? Откажись! Дурное дело! Не видит ни она, ни семья ее приличий, — как такая девушка станет тебе доброй женой?