Амрита покачала головой.

— Ты мне больше не подруга, — отрезала Тара. — Выбирай: или мы и Натараджа, или заминдар и его деньги!

— Тара! — в смятении прошептала молодая женщина, но та отвернулась, не сказав больше ни слова.

Амрита подождала еще немного, потом вышла из дома и побрела по улице, стараясь сдержать слезы. Она не ожидала такого удара и была близка к отчаянию.

В конце улицы ее догнал Камал.

— Не сердись на Тару, — сказал он, — она всегда говорит то, что думает.

Амрита вытерла слезы.

— Ты тоже меня осуждаешь?

— Вовсе нет. Отныне ты вольна распоряжаться своей жизнью. Тебе лучше знать, как нужно поступить. Просто Тара рассчитывала на твою помощь. Вчера она сообщила мне о том, что ждет ребенка. Она думала, ты заменишь ее, когда она не сможет танцевать.

— Вот как… Прости, я не знала.

— Ничего, я справлюсь один, — сказал Камал и улыбнулся.

Амрита вспомнила о том, что он так же улыбнулся ей, когда отец привел ее в храм, — тогда эта улыбка согрела ей сердце.

Молодая женщина внимательно смотрела на него. В тридцать лет Камал по-прежнему был строен и красив, и волосы все так же падали на плечи густыми смоляно-черными прядями. Но в его глазах уже не было того поразительного огня, каким они горели в те дни, когда он служил в храме Шивы.

Они пошли рядом.

— Ты не жалеешь? — спросила она.

Он понял.

— Нет. Я променял небесную звезду на земную и счастлив. А то, что искусство порой превращается в ремесло, так это неизбежно. Волшебство исчезает, остается реальность. В сезон дождей у меня сильно болела нога, но я выступал каждый день и улыбался сквозь боль, потому что нам нужны были деньги. Конечно, теперь мои танцы не похожи на священнодейственные танцы Натараджи, сотрясающие основы вселенной, танцы, способные восхитить и богов, и демонов.

— Стало быть, все уходит? — грустно промолвила молодая женщина.

— И возвращается. На смену нам в храм Шивы придут другие, те, что моложе и талантливее нас, но и наше искусство еще послужит людям.

Неожиданно он обнял молодую женщину и прижал к себе. Амрита уловила отзвук далекого прошлого, погребенного под обломками времени, почувствовала молчаливое понимание и поддержку.

— Тара не права, Амрита, я хочу, чтобы ты знала, что я это понимаю. Думаю, она тоже поймет и вы помиритесь, — отрывисто произнес он. — Я верю: рано или поздно ты вернешься и будешь с нами. Натараджа тебя не отпустит. И еще мне всегда хотелось тебе сказать: я рад, что у меня есть не только жена и дочь, но и ты.

Амрита поцеловала Камала. Не как любовника, а как друга.

— Я тоже рада, что у меня есть ты.

Он улыбнулся, и в его улыбке были теплота, свет и тень легкого сожаления о чем-то несбывшемся.

Камал оказался прав: очень скоро Тара явилась к Амрите с извинениями. Она не заговаривала о танцах. Сказала только, что, ожидая Уму, выступала едва ли не до шестого месяца и сейчас собирается сделать то же самое.

И все же Амрите чудилось, что их отношения изменились. Они будто оказались по разные стороны невидимой границы и перестали понимать друг друга так, как понимали прежде.

Никогда еще жизнь Амриты не была столь однообразной и беззаботной. Она имела достаточно денег, чтобы покупать себе и Амине все, что заблагорассудится, у нее было много времени, чтобы заниматься собой и дочерью, и очень мало желаний. Она быстро пресытилась бездельем и зачастую не знала, чем занять ум и тело. Если Амрита и упражнялась в танцах, то больше для того, чтобы не утратить своих умений, а вовсе не потому, что ей этого хотелось. Она не могла танцевать для себя самой — в этом случае танец утрачивал и жизнь, и смысл.

Киран приходил к ней раз в три-четыре дня и проводил с ней ночь. Перед этим они немного разговаривали и он играл с Аминой. Он односложно отвечал на вопросы Амриты и не стремился посвящать ее в свои дела.

Все чаще молодой женщине казалось, что его интересует только ее тело, а она просто отрабатывает свое содержание. Она желала жить другой жизнью, ей хотелось большего. Душевного взаимопонимания, тепла семейного очага, настоящей любви.

Амрита часто размышляла о том, что погубило ее чувство — перемены, происшедшие с Кираном и с ней самой, или просто время, — и не находила ответа.

Между тем жителей Калькутты ожидали тревожные события. Новый формальный правитель Бенгалии, наваб Мир Касим, которому надоело быть марионеткой в руках английских завоевателей, вознамерился стать настоящим хозяином страны. Он долго и тайно готовился к перевороту, привлекая на службу не только мусульман и индийцев, но и европейских авантюристов всех наций и мастей. Ударной силой армии был отряд из пятидесяти французских артиллеристов, которыми руководила лютая ненависть к англичанам.

Мир Касим захватил столицу Бенгалии Муршинабад, после чего двинулся на Калькутту.

За годы спокойной жизни англичане, отвыкнув от угрозы нападения и сражений, потеряли бдительность. Все думали только о том, как разбогатеть, а не о том, чтобы защищать город. Как и девять лет назад, форт оказался не готов к обороне. В главной стене были пробиты бреши, чтобы дать приток воздуха в товарные склады, часть пороха отсырела, множество пушек заржавело. Гарнизон насчитывал всего двести человек, из них сорок пять англичан, остальные — индийцы.

В результате было решено оборонять только Белый город. Судьба живущих в Черном городе туземцев никого не волновала.

Слухи, особенно тревожные, распространяются быстро: из Калькутты началось массовое бегство индийцев, которые, волоча свой нехитрый скарб, несметными потоками хлынули в близлежащие деревни.

Купец, занимающий нижний этаж дома, в котором жили Амрита и Амина, медлил, не решаясь оставить свое имущество. Медлила и Амрита. Она ждала Кирана, а его все не было. Наконец молодая женщина не выдержала и послала служанку к Таре и Камалу — узнать, собираются ли ее друзья покидать город. Девушка быстро прибежала назад и сказала, что Тара и Камал еще не решили, уйдут они или нет: им было жаль покидать дом и оставлять вещи, особенно те, что предназначались для выступлений. Они обещали зайти за Амритой, если соберутся бежать.

Молодая служанка просила отпустить ее вместе с родителями, которые уезжали из Калькутты, и женщина согласилась.

Амрита собрала самое необходимое и расхаживала взад-вперед по комнате, то и дело спускаясь вниз или выглядывая с балкона до тех пор, пока не услышала далекую, но зловещую барабанную дробь, напоминающую приближающуюся грозу. То были барабаны войска Мир Касима, которое двигалось к Калькутте по опаленной солнцем равнине.

Амрита взяла дочь за руку и, на ходу успокаивая ее, выбежала на улицу.

Она чувствовала, как холодеет внутри, ей казалось, что она видит страшный сон. Спокойная, безоблачная жизнь не могла претерпеть такие изменения в столь непостижимо короткий срок!

Полагая, что поступает правильно, Амрита поспешила к дому Кирана.

Она увидела доверху нагруженную вещами повозку, вокруг которой суетились слуги, и спросила, где можно найти хозяина.

— Господина нет дома, — ответили ей, — но вы можете поговорить с его женой.

Вскоре Амрита увидела миниатюрную женщину, немногим младше ее самой, закутанную в сари. Возле нее стояли два мальчика. Третьего ребенка она держала на руках.

Сыновья Кирана. У Амриты сжалось сердце.

— Где ваш муж, госпожа? — осмелилась спросить она.

— Его нет, он уехал в имение, — взволнованно ответила та. — Он велел нам перебираться в Белый город. Сказал, что нас пропустят в крепость.

Амрита встретилась с ней взглядом. Мадхур смотрела внимательно, тревожно. С пониманием.

— Хотите пойти с нами? — спросила жена Кирана.

Амрита покачала головой и повернула назад.

Куда идти? Она побежала в Черный город, к Таре и Камалу. Если они не успели покинуть свой дом, то возьмут ее с собой.

Ее ожидало разочарование. На улице царило оживление, как в разворошенном муравейнике. Те, кто не успел покинуть город, бежали. Мужчины, женщины, дети метались, изнемогая под грузом поклажи. Ревели волы, которых спешно запрягали в повозки, плакали младенцы. Издалека доносился грохот орудий.

Во дворе дома Тары и Камала было пусто. Амрита вошла в распахнутую калитку, а затем в дом. На полу валялись какие-то вещи. Одежда, посуда. То, что хозяева не смогли или не захотели взять с собой.

Амрита увидела сплетенное из бисера и унизанное цветными стеклышками ожерелье, тонкие, как паутинка, шальвары, бахромчатый пояс, и у нее заныла душа. Каким хрупким показался ей мир, и как больно было смотреть на его осколки!

Она выскочила наружу.

— Мама, мне страшно! — заплакала Амина. Она крепко прижимала к себе куклу, которую подарил ей Киран. — Куда мы идем?

— Все хорошо, доченька, все хорошо! Мы спасемся!

На самом деле Амрита не знала, что делать. Вероятно, нужно было бежать вместе со всеми — за город или в Белый город, где укрылись англичане и сливки индийского общества.

Внезапно у нее закружилась голова. Обессиленная, она присела у ограды опустевшего дома друзей и прижала к себе Амину.

Вскоре Амрита услышала гул голосов и шум шагов. И тут же ощутила запах гари. То горели индийские кварталы, подожженные солдатами Мир Касима. Его войско преодолело ров, окружавший Калькутту, и вошло в город.

Небо над верхушками деревьев заалело. Зарево разгоралось на глазах, из бледно-розового небо сделалось багровым. У Амриты бешено заколотилось сердце. Она встала и поспешила по улице.

Какой-то человек бежал навстречу. Увидев женщину, остановился и вгляделся в ее лицо.

— Амрита!!

Она подняла голову. Лицо мужчины казалось знакомым, но она не могла понять, кто это.