Тара была не накрашена, с простой прической, в темно-коричневом сари, больше подходящем женщине в возрасте, а не юной девушке.

Ее темные глаза казались непроницаемыми, как ночь.

— Что тебе нужно? — неприветливо спросила она.

— Я хочу с тобой поговорить.

— О чем?

— Кое-кого тревожит твоя судьба, Тара. Ты плохо выполняешь свои обязанности. С тобой что-то происходит, а что — никто не может понять.

— Ты тем более не поймешь.

За минувшие годы Камал не утратил ни обаяния, ни терпения. Не обращая внимания на тон девушки, он улыбнулся и произнес:

— Я постараюсь.

Тара, казалось, смотрела сквозь Камала, храм и застывшие на горизонте горы и видела нечто такое, что было доступно только ей одной.

— Я всегда думала, что попала в храм для того, чтобы танцевать, а не для того, чтобы отдаваться каждому, кто укажет на меня пальцем!

— Разве тебе не говорили, что ты должна служить богу, а не своим желаниям?

— Я не хочу делать то, что мне не нравится, — упрямо повторила она и продолжила срывающимся голосом: — Я не получаю никакого удовольствия, ложась с незнакомцами. Мне противно. Мне плохо. Я несчастна. Полагаешь, это угодно богу?!

Камал замолчал, осмысливая сказанное. Он помнил, с каким рвением Тара стремилась стать лучшей из танцовщиц, как упорно трудилась до тех пор, пока не достигала желаемого. У этой девушки были и характер, и талант, и сила воли! В чем же причина, куда все ушло, что погасило огонь?

— Когда-то я посоветовал Амрите брать пример с тебя, теперь говорю тебе: посмотри на Амриту!

— Амрита другая, — заметила Тара. — Она не страдает той болезнью, которая есть у меня.

Камал ухватился за неожиданное признание.

— Болезнь? Причина в телесном изъяне? Такое случается… Ты говорила с лекарем?

Девушка прикусила губу. Перед ней было ее счастье. Ее идол, ее идеал, ее бог. Он пришел, пришел сам, пришел, чтобы помочь. Другого случая может не быть.

— Здесь нужен не лекарь… Камал! Позволь, я приду к тебе нынешней ночью, и ты… все поймешь.

Он невольно отшатнулся.

— Это запрещено. Я принадлежу только богу.

Глаза Тары, словно два драгоценных камня, переливались таинственным сиянием.

— Это не то, о чем ты подумал. Мы просто… поговорим. Я открою тебе свою тайну.

— Скажи сейчас!

— Нет, — решительно произнесла Тара. — Мне неловко говорить об этом при свете дня.

Она гордо расправила плечи и повернулась, чтобы уйти, но он удержал ее.

— Хорошо. Я буду ждать тебя… в полночь. Ты знаешь, где я живу?

— Да.

— Будь осторожна, чтобы никто не заметил.

Около полуночи, закончив приготовления, Тара незаметно выскользнула на улицу.

Шел мелкий дождь — капли чуть слышно шелестели в листве. Остро пахло свежей травой, землей и мокрой древесной корой.

Тара долго смотрела на храм. С раннего детства он был ее домом, его звуки и образы жили в ее душе, он никогда не казался ей чем-то застывшим, напротив — изменчивым, подвижным, как пламя, вода или ветер. Она никогда не думала, что храм станет ее соперником в борьбе за счастье.

Очутившись в жилище Камала, девушка с удивлением отметила, что здесь нет ни роскошных тканей, ни изысканной мебели. Жесткие циновки, глиняный светильник — вот и все убранство.

Тара поняла: в храме Камал был «богом», в своем жилье превращался в человека. В обрядах и танцах воплощал чувственную ипостась Шивы, в обычной жизни вел себя как суровый аскет.

Вероятно, она была первой женщиной, переступившей порог этой убогой каморки.

Камал поднялся ей навстречу. Без ярких украшений и дорогой одежды он выглядел понятнее, ближе и… беззащитнее.

Тара предстала перед ним иной: искусно уложенные волосы, звенящие браслеты, гроздья рубинов в ушах и на шее, будто капли крови, а прозрачные розовые шальвары — как паутинка, опутывающая стройные ноги. Грудь была обнажена, соски ярко окрашены охрой, как и пальцы на руках и ногах.

Девушка дернула алый шнурок на талии — шальвары легким облачком упали к ее ногам. Тара изящно переступила через них и сказала:

— Я и вправду пришла поговорить. Поговорить… на языке любви. Возьми меня! Возможно, тогда ты поймешь, в чем заключается мой недуг. И быть может, сумеешь помочь.

Камал смотрел на нее во все глаза, не зная, что сказать. Его плоть протестовала против доводов разума. Девушка так соблазнительна и красива… А он молод и нуждается в женской ласке. Почему бы нет? Хотя бы один раз. Никто не узнает…

Тара была права — Камал служил Шиве, а не своим желаниям. В жизни храмового танцовщика не было женщин, кроме одной опытной девадаси, обучавшей его искусству любви, когда ему исполнилось четырнадцать лет, и девочек, которые проходили обряд посвящения.

То был ритуал, не имеющий ничего общего с истинным актом любви. Да и это случалось нечасто. Камал привык к воздержанию, но иногда оно начинало его тяготить. Он постоянно находился в окружении прелестных девушек и женщин, многие из которых проявляли к нему симпатию, но ни одна не осмелилась прийти в его жилище, чтобы предложить насладиться ее страстью, ее телом.

Тара взяла его руку и притянула к своему женскому естеству. Она глубоко и ровно дышала, но в ее блестящих глазах сквозило напряжение.

Камал подумал о бархатистых розовых лепестках, покрытых нежной росой. Он обнял девушку, и они с трепетом и жадностью прильнули друг к другу.

Вхождение лингама в йони было острым как нож, и вместе с тем Таре почудилось, будто в ее тело вливается густой, нежный и сладкий как мед поток.

То была ночь бесстыдной чувственной страсти, горячей как пламя, сжигающее душу дотла, страсти, которая превратила Тару в настоящую женщину. За несколько часов она успела познать все безумие, всю утонченность, всю глубину телесной любви. Страсть пронзала ее насквозь, и она была готова умереть от этих огненных ран.

Тара видела свое отражение в глазах Камала, ослеплявшее сладострастием, ошеломляющее потоком нежности.

— Не спи! — прошептала девушка, когда он устало закрыл глаза.

Юноша улыбнулся.

— За одну ночь мы все равно не сумеем перелистать всю «Камасутру»!

— У нас не хватит времени?

— Прежде всего — не хватит сил.

Прерывисто вздохнув, Тара прижалась щекой к его плечу.

— Теперь ты понял, Камал? Мои ножны созданы для одного-единственного кинжала! Я тебя люблю. И всегда любила. Еще в детстве я мечтала соединиться с тобой, так же как Сати, едва родившись, уже желала выйти замуж за Шиву. Если бы мне пришлось выбирать между службой в храме и тобой, я бы выбрала тебя. Сначала я думала, что мы должны быть вместе, потому что оба не можем жить без танца, потому что мы подкидыши и не знаем, к какой касте принадлежим. Теперь могу добавить: «Потому что нам хорошо друг с другом».

Замолчав, девушка с болью почувствовала, как он отдалился, похолодел.

— По-твоему, я тоже должен сделать выбор?

— Нет. Я знаю, что ты выберешь. Прежде я хотела, чтобы ты принадлежал только мне. Потом поняла, что это невозможно, и решила провести с тобой хотя бы одну ночь. — Она горько усмехнулась. — Чтобы познать настоящую радость. Чтобы мне было что вспомнить. Чтобы я могла сравнивать тебя с другими.

Камал смягчился.

— Приходи завтра. И послезавтра тоже. Мне хорошо с тобой. Я никогда не испытывал ничего подобного.

Остаток ночи прошел так же, как и начало: их тела неустанно сплетались в страстных объятиях. Светильник давно погас, циновка пропиталась потом и соками любви.

Перед тем как уйти, Тара долго лежала молча и думала.

— Сколько тебе лет? — спросила она.

— Двадцать четыре.

— Неужели за все эти годы ты никогда не отпускал себя на свободу?

— Я всегда был свободен.

— Стало быть, мы понимаем свободу по-разному, — сказала Тара и добавила: — Пройдет с десяток лет, может, чуть больше, и твое тело начнет меняться, постепенно утратит гибкость, черты отяжелеют, взгляд потухнет. Что ты станешь делать тогда?

— Я никогда не задумывался об этом.

— Напрасно. Человек должен думать о том, что у него останется, когда его начнет разрушать время.

— Останется любовь к Натарадже.

— Ты уверен, что Натараджа будет любить тебя так, как ты любишь его, когда перестанешь ему служить? Что ты будешь нужен ему? Нужен так, как ты нужен мне?

Камал пожал плечами.

— Только безумец может поставить любовь смертного выше любви к богу.

Тара вышла на улицу в тот миг, когда звезды погасли и наступил рассвет. Ей казалось, будто прошла целая вечность и мир волшебным образом изменился, став совершенно другим.

В комнатке, которую она делила с тремя другими девадаси, девушка обнаружила Амриту — та причесывалась перед серебряным зеркалом.

— Где ты была? — спокойно спросила подруга.

— Я провела ночь с Камалом.

Амрита уронила гребень и уставилась на подругу.

— Он позвал тебя?

— Я сама напросилась.

Тара села и попыталась пригладить растрепавшиеся волосы. Она выглядела растерянной и трогательно смущенной.

— Что ты почувствовала? — спросила Амрита.

— Это было непередаваемо! — выдохнула Тара. — Совсем не так, как с другими.

При воспоминаниях о гибком и сильном теле Камала, его движениях, таких же изящных и красивых, как в танце, она ощутила волнующую дрожь.

— Он тебя любит? — спросила Амрита и увидела, как сникла Тара.

— Я не спрашивала, потому что, возможно, знаю ответ. Но он просил прийти завтра. И послезавтра. — Она вздохнула и изрекла: — Настоящая жизнь — жизнь, которой живешь сейчас, в этот миг. Остальное — обман.