— Для каменотесов? — удивилась Эмбла. — Но это всего лишь рабы, взятые в плен при покорении этих земель.

— Тогда я спрошу тебя по-другому. Где они спят?

— Там, — показала Эмбла на пещеру в карьере.

Глубокая расселина, выдолбленная в земле, едва могла укрыть от непогоды всех мужчин, работавших в каменоломне. На взгляд Эдона, они являли собой жалкое сборище.

В большом хозяйстве рабы были столь же необходимы, как скот. Их надлежало кормить и нормально содержать. Но, видно, Эмбла придерживалась иного мнения на сей счет: ее рабы трудились без передышки под щелканье кнута, а, судя по их тощим телам, еды им выдавалось ровно столько, чтобы они не умерли с голода.

— Понятно, — сказал Эдон и снова спросил: — А в поле у тебя тоже рабы?

— Нет, работать в поле они не имеют права. Неужели вы успели забыть обычаи собственной страны? Вы ведь не так уж долго прожили на Востоке.

— Мне просто интересно узнать, какие здесь произошли изменения. Я что-то не припоминаю, чтобы в последней отчетности Харальда Йоргенсона числились рабы, и для меня в новинку эта вира, которую наложил Гутрум.

Эмбла не обратила внимания на недовольство в голосе Эдона. Ее писец подготовил все бумаги для проверки. Она сумеет отчитаться за каждую золотую монету, взятую из собственности эрла, и сделает это получше транжиры Харальда.

— К королевской вире надо привыкнуть, — согласилась Эмбла. — Но она почти не имеет смысла в пограничных землях. Мерсиан, посмевших войти в Варвик, ждет расплата.

— Эти люди, — Эдон указал на работающих в карьере, — те самые мерсиане, которые расплачиваются за свой грех?

— Да. Жаль только, что они быстро мрут, но и размножаются также быстро, поэтому недостатка в рабочей силе я не испытываю.

— Скажи, пожалуйста, а как ты поступаешь с женщинами, которые имеют глупость наведаться в пограничье?

Эмбла не задумываясь ответила на этот щекотливый вопрос:

— На кухне полно дел, да и у ткацких станков тоже, к тому же я разрешаю своим танам использовать захваченных мерсианских женщин по собственному усмотрению. Так ими легче управлять. И воины тоже довольны.

— Представляю себе, — пробормотал Эдон. — Вот почему, пересекая свои владения, я не увидел ни одного поселения мерсиан. А когда я в последний раз приезжал сюда, их было столько же, сколько саксонских ферм. Датчан же почти не встречалось, так что Варвик стоил мне больших денег.

— Только датчане могут жить на датских землях, милорд. Это закон Гутрума.

Бесполезно обсуждать с женой племянника закон Гутрума, подумал Эдон.

— Давай отложим политику до вечера. А завтра я осмотрю оловянные и серебряные рудники.

У выхода из каменоломни Эдон встретил Рига, посланного за принцем. Воин с трудом сдерживал гнев. Эрл спешился и бросил поводья конюху.

— Что случилось? Говори все.

— Горит деревня Вуттон, — отрывисто произнес Риг, обычно холодные голубые глаза его сверкали от негодования.

— Откуда ты узнал? — Эдон подавил тревогу: ведь в Вуттоне в хижине матушки Врен осталась Тала…

— Я поймал поджигателей, милорд. — Риг резко обернулся и указал на четверых викингов, которые стояли в тени скобяного сарая, опершись на топоры. Лица у них были такие же злые, как у Рига.

— Матушка Врен не пострадала? — Холод сжал Эдону сердце, так как он помнил, что Тала осталась ночевать у старухи в доме.

— Асгарт утверждает, что все жители убежали в лес и никого не удалось поймать.

Эдон немного успокоился. Тут Риг выложил ему остальное:

— Когда я пришел в Вуттон посмотреть на пожарище, хижина, где вы оставили лимскую принцессу на попечение старухи, была пустой. Никаких следов обитания в этом жилище нет.

— Что? — Эдон был сбит с толку.

— Я нашел сундук, где лежала одежда дамы, а среди пепла — ее украшения. Все это я отнес к вам в главную башню. Больше там ничего не было — ни мебели, ни посуды, ни кроватей. Боюсь, что вас обманули, милорд. Принцесса Лима в Вуттоне не живет.

Эдон хмыкнул, пересек двор и подошел к сараю. Что ж, от своего плана навестить невесту он не отступит. Дерзкая девчонка перехитрила его, но сейчас эрла больше беспокоили викинги, ослушавшиеся его приказа.

Датчане недавно прибыли в Варвик из Ломбардии[18], где свирепствовал страшный голод. Эдон окинул взглядом изможденные лица и обратился с вопросом к старшему:

— Ты слыхал о моем утреннем приказе, викинг?

— Да, господин, слыхал, — ответил мужчина, который от недоедания покачивался на кривых ногах. — Меня зовут Кривой Арчам. Пожар учинил я, а на сынах моих нет вины.

— Почему ты ослушался приказа? Все четверо переглянулись.

— Наши владения начинаются в Вуттонском лесу, — сказал самый младший. — Отец, говори эрлу правду, иначе наши головы очутятся на колу.

— Уймись, Ранульф, — вмешался другой брат.

— Это твои сыновья, викинг? — снова спросил Эдон.

Старший из мужчин утвердительно кивнул седой головой. Эдон не мог определить его возраст: лицо и шея были морщинистыми и измученными от солнца, ветра и недоедания.

— Да, только трое сынков у меня осталось, а было десять, таких же рослых и статных, как вы.

— Тогда почему ты подверг их опасности, нарушив мои приказы? — требовательным тоном спросил Эдон и, когда ответа не последовало, обратился к Ригу: — Отведи старшего к частоколу и отруби ему голову.

Риг с воинами немедленно сделали шаг вперед, собираясь выполнить приказание Эдона.

— Милорд! — воскликнул младший из викингов. — Не своей волей сожгли мы деревню. Асгарт велел нам сегодня же очистить землю и засеять ее. Другого места для нас у него не нашлось.

— Это так, — нарушил гордое молчание отец и с отчаянием пояснил: — Мы должны засеять поле сейчас, а то на зиму останемся без зерна. Лето уже перевалило за середину.

— Когда вы приехали в Варвик?

— В прошлом месяце, эрл Эдон, — ответил младший сын. — А землю нам дали только сегодня утром.

Глядя на них, трудно было предположить, что месяц назад они могли удержать в руках топоры.

— Сколько вас? Жен, детей, рабов? — спросил Эдон.

— Нас только четверо осталось после скитаний по суше и по морю, — сказал отец.

— Кто показал вам, где пускать пал?

— Асгарт Вулвертонский поехал с нами к лесу и велел пахать, начиная от верхушки холма и до первого ручья за деревней. А хибарки, что встретятся по пути, приказал жечь, так как люди поселились там незаконно.

— Мы не хотели их сжигать, эрл Эдон, — оправдываясь, уверял старший сын. — Лорд Асгарт велел отцу сжечь хижины или убираться отсюда.

Разгневанный Эдон повернулся к Ригу:

— Пошли Торульфа за Асгартом. Я с ним разберусь.

Ясно было, что эти люди — жертвы. Но деревню они сожгли и должны за это ответить. Эдон бросил на них свирепый взгляд и тут же принял решение.

— К востоку от карьера есть хорошая земля, уже готовая к посеву. Трое из вас могут начать возделывать ее уже завтра. А ты, Ранульф, заплатишь за ущерб, причиненный деревне Вуттон, службой в течение двух месяцев у начальника моего отряда Рига. Отдай топор отцу — он тебе не понадобится, пока тебя не отпустят домой. У тебя есть дом, Кривой Арчам?

— Нет, мы спим под открытым небом. Вот ежели будет у нас своя земля, тогда и выстроим дом.

— Риг, отведи старика к Мейнарду. Пусть он покажет ему поле, где можно пахать, и даст семена для посева. А ты, Арчам, отныне с огнем не шути. Я не потерплю больше пожаров на этой земле. Ясно?

Викинги, не умевшие выражать благодарность, были явно признательны Эдону за снисходительность. Эти мирные пахари не принадлежали к искателям приключений, сопровождавшим сорок лет назад деда Эдона, Рагнара Лодбока. Настоящего наказания заслуживал главный виновник пожара, Асгарт, сенешаль Эмблы. Пришло время эрлу Варвика утвердить свою власть.

Отпустив викингов, Эдон вернулся в башню для беседы с дамами и с Тео, которому позволено было заглянуть в волшебную чашу.

— Я хочу знать, когда пойдет дождь и где находится принцесса Лима. Только не отвлекай меня проказами твоих духов.

Пальцы Тео обежали край золотой чаши, которая благозвучно зазвенела. Бесцветные глаза слепого застыли, и он уставился вдаль. Вдруг его руки замерли, и он опустил кончики пальцев в колыхающееся вино. Мелодичный звук прекратился.

— Ваша принцесса — в охотничьем домике короля Оффы на берегу озера. С сестренками. Талу я вижу ясно. Ходит взад и вперед, обдумывая какое-то путешествие, но куда — не знаю. Она кинула свое ожерелье духам озера, чем очень расстроила сестер… Вот, теперь понятно. Тала ап Гриффин собирается к аббатисе в Лойткойт.

— А принц? — поинтересовался Эдон.

— Принца я не вижу. И дождя тоже — его долго еще не будет.

Эдон удержался, чтобы не выбить дробь на деревянном столе. Итак, Тала отправилась к аббатисе в Лойткойт. Неужели она хочет просить убежища у монахинь? Какая ей от этого польза? Ему все равно, вести к алтарю язычницу или христианку.

— Ты уверен, что она направляется в аббатство?

— Да, — кивнул Тео, затем нахмурился. — И еще…

— Выкладывай все!

— На свадьбу собирается король Альфред.

— Вот как! Значит, король Уэссекский едет в Варвик? Почему же не вместе с Гутрумом? — изумился Эдон.

В ответ Тео поднял чашу и выпил из нее все вино, тем самым положив конец предсказаниям.

Леди Элойя, хранившая до сих пор молчание, встала со скамьи в конце стола и подошла к креслу Эдона. Положив руки ему на плечи, она сказала:

— Милорд, если бы вы могли видеть свое лицо, то пришли бы в ужас. Мне жаль принцессу, бедняжке не спастись от вашего гнева. Ладони Элойи разглаживали напряженные мышцы на шее Эдона, а он пытался подавить раздражение. Эрл знал Лойткойтское аббатство, возведенное на крови. Кости сотен язычников послужили фундаментом для него. Не многие, подобно Эдону, уцелели. Ему удалось спастись из Лойткойта, но мерсиане из Арденнского леса не были столь удачливы.