— Кролики, — повторила Тала, стараясь запомнить название, чтобы потом рассказать сестрам. Она отдала зверька Эдону. — А что они едят?

— Да все, что растет. Но от них могут быть неприятности, если их выпустить на только что засеянное поле. — Эдон посадил кролика в клетку и плотно закрыл дверцу. Они с Талой вышли из зверинца.

Наступила полная темнота. На небе светили лишь звезды, луна еще не взошла. Во дворе за высокими стенами зажгли факелы. Окна на втором этаже приветливо светились.

— Вы ужинали, миледи? — Эдон взял Талу за руку и повел по темной дорожке к башне.

Она в ответ покачала головой, высматривая в темноте двора свою лошадь.

— Уже поздно. Мне пора ехать.

Тала ощутила на плечах руки Эдона, подталкивающие ее к дверям.

— Я приглашаю вас к трапезе. В моей зале светло, а за столом найдется место. Побудьте, пока не взошла луна.

Со второго этажа доносились звуки флейты и негромкий смех. Принцесса не хотела признаться самой себе, что окружение Эдона манило ее не меньше, чем диковинные животные. Эрл ничего от нее не требовал, и тем легче было согласиться на приглашение.

Ей очень хотелось остаться у него. Почему-то в его обществе она чувствовала себя… более живой.

Они вошли в залу рука об руку. Придворные встретили их приветливыми улыбками. Гостье освободили почетное место возле эрла.

На сей раз Тала отведала всего — лукового супа, угрей, плавающих в густом мятном соусе с изюмом, варенного на пару фазана, рыбы с перцем и хрустящей копченой оленины, такой сочной, что таяла во рту. Были еще маслины, фаршированные крабами, и мягкий белый хлеб. И ржаной. Тале он так понравился, что она съела полкаравая, намазывая ломти маслом.

Ужин сопровождался беседой. Придворные вспоминали забавные подробности прошедшего дня. Этим вечером все выглядели более оживленными, чем в прошлый раз.

— Принцесса, не хотите ли понянчить маленького Фому? — спросила Ребекка из Хеврона, заметив взгляды, которые Тала бросала на ее грудного сынишку. Гордая молодая мать сразу увидела, что на ее ребенка смотрят с восхищением. Ребекка с улыбкой осторожно передала Тале спящего младенца, а принцесса Лима умело взяла его на руки.

— Какой он легкий! — Тала, улыбаясь, смотрела то на молодую мать, то на ребенка. — А кудри какие густые! Прелестный малыш!

— Спасибо! — Ребекка засияла от приятных слов. — У вас любящие руки, значит, скоро вы будете держать собственных сыновей, миледи. Эрл Эдон хочет их завести побольше.

— Да? — пробормотала Тала, гладя нежную щечку малыша. Эта мысль не показалась ей неприятной — Тала любила детей.

— Да, — искренне ответила Ребекка. — Я рада, что король приказал ему жениться. Иначе он никогда не обзаведется собственным домом и женой.

Тала пригладила шелковистые кудряшки кончиками пальцев. Этот кроха был такой хрупкий и… красивый…

— Я бы очень хотела иметь своих детей, но это невозможно.

Эдон наклонился к ней и заверил:

— Вы зря сомневаетесь во мне, Тала. Я плодовит, как грек.

— В вашей плодовитости никто не сомневается, сэр. Но у меня есть долг перед своим народом, и я…

— Ваш долг — стать моей женой, — перебил ее Эдон. — Времена изменились, Тала. Лимской династии нет проку от девственных принцесс. Да и от династии остался один титул, вашего королевства больше не существует. Будет лучше, если вы свяжете свою судьбу с родом Варвиков: я сумею защитить то, что принадлежит мне.

— Лучше для кого, милорд? — многозначительно спросила Тала.

— Для вашего и моего народа. Выход только один: через брачный союз мы сможем перерасти в новый, более сильный народ, а наши дети унаследуют земли, которые сейчас являются предметом спора между нами.

— В ваших словах есть здравый смысл, тем не менее традиции нарушать опасно.

— Что это за традиции? — спросил Нельс из Ательни.

Тала повернулась к священнику. Она снова обратила внимание, что тот не снимает меча даже за столом господина, которому служит.

— Во-первых, приносить первые зерна в праздник урожая, чтобы весь урожай оказался обильным. Это моя обязанность.

— Этот языческий обряд принимается церковью и ничуть не мешает замужеству, — твердо заявил молодой епископ.

— Я много раз видел христианские церемонии благословения животных и урожая, — вставил Эдон.

— Выходит, — удивилась Тала, — что между язычниками и христианами нет никакой разницы?

— Есть, и очень большая, — ответил Нельс из Ательни. — Корни язычества — в многобожии, а существует только один Господь Бог.

Тала наморщила лоб и покачала головой.

— Священники моего родича, короля Альфреда, говорят о Троице. А вы заявляете, что есть только один Бог.

— И его имя Аллах, — торжественно произнес Рашид. — Эти неверные введут вас в заблуждение, принцесса. Если вы мне позволите, то я исправлю погрешности в вашем воспитании при дворе ученого родича.

— И обеспечите принцессе место в аду, — заметил Нельс из Ательни. — Эрл Эдон, я протестую. Мы должны окрестить местных людей, а не сбивать их с толку.

Эдон рассмеялся и сделал великодушный жест рукой.

— Я привык уважать веру других, Нельс. Терпимость — это главное в моем доме. Итак, миледи, когда вы жили в Винчестере у Альфреда, то придерживались его веры?

Ребенок на руках у Талы проснулся и заволновался. Ей пришлось передать младенца матери, прежде чем ответить на вопрос.

— Отвечайте правду, — не унимался Эдон.

Тала окинула взглядом стол. Ну и странных же людей собрал эрл под своей крышей!

— Я поступала согласно воле короля Уэссекса, — ответила она.

— Вы боялись наказания? — Эдон хотел знать более того, что она собиралась ему открыть.

— Нет, я не боюсь гнева родича. Он человек мудрый и терпимый. Я просто не хочу его обижать, — искренне призналась Тала.

— Вам это было выгодно? — Эдон приподнял бровь.

Тала не могла разобрать, подшучивает он над ней или нет.

— О чем вы?

— Вы бы стали креститься под страхом смерти?

— Конечно. Вы называете это выгодой?

— Во всяком случае, это не победа истинной веры, — громко произнес епископ Нельс, — а первый шаг на пути к ней, ибо семя взойдет. Вера может вырасти из одного зернышка. Дайте мне срок, принцесса, и я уверен, что смогу показать вам путь к спасению.

Тала отрицательно покачала головой.

— Мне не нужно вашего спасения — моя душа возродится в другой жизни. А пока что я ухаживаю за прудом с целебной водой. Мой долг — оберегать и охранять, и я…

— Кого вы оберегаете, принцесса? — спросил священник. — Друида, поклоняющегося деревьям?

— Она оберегает двенадцатилетнего мальчика, принца Лимского, — объяснил Эдон.

Тала бросила на него быстрый взгляд. Уж очень он сообразителен.

— Понятно, — задумчиво сказал епископ. Эдон встал из-за стола.

— Нам пора, миледи. Луна уже поднялась. Я отвезу вас к вашей охране.

Тала не заметила, как быстро пролетело время. Эрл был прав. На краю звездного неба повисла огромная янтарная луна. Попрощавшись, Тала спустилась следом за Эдоном на первый этаж башни. Эрл послал слугу за лошадьми, а сам вместе с гостьей задержался во дворе около колодца, закрытого досками. Рядом не было ни ведер, ни корыт — одна лишь засохшая грязь. Тала догадалась, что колодец закрыли из-за вони. В этом году во многих источниках вода оказалась испорченной, но Тала чувствовала, что в двадцати футах под скалой есть родник с вкусной и чистой водой.

Эрл пошел вперед по двору и остановился на возвышении, где гулял ветерок. Хотя в воздухе веяло прохладой, легкий туман не спустился даже над неторопливо текущим Эйвоном. Тала уже не помнила, когда видела свои земли окутанными туманом. Она соскучилась по пасмурной погоде, которая так нужна для благополучия Лима.

Они с Эдоном молча постояли, глядя на странного цвета луну.

— Для тихого летнего вечера у луны необычный цвет, — заметила Тала.

— Зловещий, — кивнул Эдон. — Мой прорицатель, не будь он слепым, назвал бы такую луну предвестником войны.

— Который из мужчин за столом ваш прорицатель?

— Тео, курчавый негодник. Он — отец ребенка, которым вы восхищались.

Пораженная, Тала повернулась к эрлу. Она считала, что отец ребенка — Эдон, а женщины в свите — его наложницы. Таковы были обычаи викингов.

Эдон правильно расценил ее взгляд и спокойно объяснил:

— Нет, малыш Фома не мой сын. — И добавил, решив сразу уладить возможные в будущем недоразумения: — Ни одна из женщин в доме не является моей рабыней или любовницей. Я не хочу усложнять себе жизнь в Варвике.

— Понятно. — Тала знала, что мужчины часто берут наложниц. Так поступали и жители в Лиме, и датчане. Языческая традиция очень не нравилась епископам при дворе короля Альфреда.

Эдон долго смотрел на Талу. С такой красавицей женой другая женщина ему не нужна. Интересно, знает ли принцесса Лима о своей неотразимости? Не долго думая, он протянул руку, взял ее за подбородок и приподнял лицо к мерцающему свету луны.

— Я хочу поцеловать вас, Тала ап Гриффин.

Откровенность эрла смутила Талу. Ей очень нравилось находиться рядом с ним, смотреть на него, ощущать прилив крови в жилах, когда он случайно касался ее или когда его пылкие глаза встречались с ее взглядом. Она согласилась задержаться у него допоздна, надеясь, что он ее поцелует. Но признаваться в этом даже себе самой ей не хотелось. Во дворе было так тихо, словно все живое вокруг них замерло в ожидании того, осмелится ли эрл Варвика поцеловать оберегаемую древним запретом лимскую принцессу.

Он провел пальцами по ее подбородку и обнял за спину, прижав к себе. Нагнув голову, Эдон припал ртом к ее губам; она не противилась, а приникла к нему так естественно, словно только этого и ждала. Он чувствовал мягкую грудь и теплые бедра. Рот Талы приоткрылся, словно лепестки цветка. Она не умела целоваться. Эдон был готов начать первый урок.