Эмили Гиффин - Детонепробиваемая

– Вы так и планировали? – выпалила я, уверенная, что произошла досадная случайность. Энни обожала свою работу режиссера-документалиста, да и помимо профессии много чем занималась. Она никогда не проявляла интереса к материнству, и я не могла представить, как она выкроит время и на это дело.

Энни и Рэй взялись за руки и синхронно кивнули.

– Но я всегда думала, что вы не хотите детей, – растерялась я.

– Мы не хотели их прям сразу, – пояснила Энни. – Но теперь чувствуем, что готовы. Хотя, наверное, к этому никогда нельзя быть готовым полностью! – Она покраснела и захихикала как школьница.

– Хм-м, – промычала я.

Бен толкнул меня ногой под столом и сказал:

– Что ж, мои поздравления, ребята! Потрясающая новость. – Он сурово посмотрел на меня и добавил: – Не правда ли, Клаудия?

– Да. Потрясающая, – кивнула я, но все равно чувствовала себя обманутой. Мы с Беном потеряем любимых сопутников по путешествиям, единственных друзей, как и мы свободных от детей и бесконечных проблем с ними связанных.

Мы закончили ужинать. Разговор преимущественно шел о младенцах и о недвижимости в Уэстчестере.

Позже, когда мы с Беном остались одни в нашем номере, он отчитал меня за то, что я так демонстративно не разделила радость Энни и Рэя.

– Ты могла хотя бы притвориться, что рада за них, – выговаривал он. – А не докапываться, произошло ли это по плану.

– Просто я очень удивилась, – оправдывалась я. – А ты подозревал?

Бен покачал головой и с едва уловимой завистливой ноткой протянул:

– Нет. Но, думаю, это здорово.

– Неужели ты тоже внезапно захотел детей? – по большому счету в шутку спросила я.

Бен ответил быстро, но его слова показались мне неискренней отговоркой:

– Конечно, нет, – сказал он тогда. – Не смеши.

В следующие несколько месяцев стало только хуже. Бен очень интересовался, как прогрессирует беременность Энни. Восхищался снимками с УЗИ, и даже приклеил один такой на наш холодильник. Я напомнила, что мы не из тех семей, которые «лепят на холодильник что ни попадя».

– Да ладно тебе, Клаудия, расслабься, – отмахнулся Бен, с взволнованным видом убирая мутный черно-белый снимок в ящик стола. – Стоит за них порадоваться. Ради Бога, они же наши лучшие друзья.

Вскоре после этого случая, перед самым рождением ребенка Энни и Рэя, мы с Беном спонтанно махнули на выходные на курорт, где поженились. На календаре было начало января – те дни, когда резкое исчезновение рождественских атрибутов и туристов делает Манхэттен неожиданно пустым и померкшим, – и Бен сказал, что с нетерпением ждет начала марта, когда мы предварительно запланировали поездку в Белиз. Помню, я быстро покидала несколько шортов и новое красное бикини в кожаный саквояж и заметила, как здорово обладать возможностью куда-нибудь слетать, если вдруг захочется.

– Да, – кивнул Бен. – В нашей семейной жизни есть чудесные моменты.

Эти слова ввергли меня в еще более черную меланхолию, но я не стала акцентировать на них внимание. И даже не пыталась разговорить Бена, когда он держался необычно молчаливо весь полет на Карибы.

Я не слишком волновалась до самого вечера. Мы заселялись в номер и распаковывали одежду и туалетные принадлежности. Я на секунду остановилась полюбоваться из окна на море и, поворачиваясь к чемодану, краем глаза заметила отражение Бена в зеркале. Его губы были сжаты в полной раскаяния гримасе. Я испугалась, вспоминая, что моя сестра Маура однажды сказала о мужчинах, изменяющих своим женам. В этой области она собаку съела, так как, по достоверным сведениям, её муж Скотт изменял ей как минимум с двумя женщинами. «Берегись, если мужик ведет себя очень мерзко или очень мило, например, внезапно начинает ни с того ни с сего дарить цветы или украшения, – поучала она. – Или безо всякого повода устраивает романтические сюрпризы. Это совесть. Он так пытается загладить вину за какой-то свой проступок». Я попыталась успокоиться, убеждая себя, что это просто паранойя. Мы с Беном частенько неожиданно срывались куда-нибудь на пару дней, особой причины нам никогда не требовалось.

Но мне все равно хотелось развеять навязчивый образ Бена, прижимающегося к потной богемной любовнице, и я села на кровать, сбросила шлепанцы и попросила:

– Бен, поговори со мной. Что тебя гложет?

Он с трудом сглотнул и сел рядом. Кровать слегка прогнулась под его весом, и от этого я еще больше лишилась равновесия.

– Не знаю, как это лучше сказать, – надтреснутым голосом произнес Бен. – Поэтому просто скажу как есть.

Я кивнула, чувствуя подступающую к горлу тошноту.

– Давай.

– Думаю, я все же хочу детей.

На меня нахлынуло облегчение, и я даже рассмеялась.

– Ты меня напугал. – Я снова засмеялась, уже громче, и открыла бутылку ямайского пива из мини-бара.

– Я серьезно, Клаудия.

– Что это на тебя нашло? Это из-за Энни и Рэя?

– Возможно. Даже не знаю. Просто такое чувство, – вздохнул Бен, прикладывая руку к груди.

«По крайней мере, он мне не изменил», – подумала я. Предательство такого масштаба невозможно изгладить или забыть. А мимолетное желание стать отцом, несомненно, скоро пройдет. Но когда Бен принялся перечислять причины, почему ребенок не так уж и плох, и бормотать, что нужно передать мир потомкам, мое облегчение сменилось чем-то иным. Ощущением, будто все валится из рук, ускользает сквозь пальцы.

Стараясь сохранять спокойствие, я выдала довольно убедительную речь. Напомнила Бену, что все эти родительские заморочки нам чужды. Напомнила, что наши отношения основаны на уникальной связи нас двоих и о том, что трое и больше – это уже толпа. Напомнила, что с ребенком мы не смогли бы вот так сорваться и прилететь сюда. Что с ребенком мы окажемся навечно прикованы к дому.

– Но у нас будет много всего другого, – возразил Бен. – Вдруг мы действительно лишаем себя чего-то здоровского? Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил, что жалеет о рождении ребенка.

– А если бы кто-то и жалел, неужели так бы прямо и признался? – съязвила я.

 – Может, и нет, – кивнул Бен. – Но я все равно не думаю, что кто-то об этом жалеет.

– Совершенно не согласна. То есть почему тогда существуют школы-интернаты? Само существование интернатов уже кое-что доказывает, верно? – спросила я.

Частично насчет интернатов я шутила, но Бен не засмеялся.

Я вздохнула и решила круто сменить тему, сосредоточиться на чем-то приятном. Показать Бену, чего нам будет не хватать, если появятся спиногрызы.

– Давай переоденемся и пойдем поужинаем, – предложила я, между делом включая на портативном магнитофоне песню «Одна любовь». Уверена, ничто не способно вернуть в свободное, не обремененное детьми настроение так, как голос Боба Марли.

Но несмотря на мои тщательные попытки хорошо провести время, остаток выходных прошел во все более нарастающем напряжении. Мы общались натянуто, а настроение Бена изменилось к худшему, став из меланхоличного подчеркнуто скорбным. На третий и последний вечер на острове мы поехали на такси в «Асоларе», ресторан с фантастическим видом на Крус-Бэй. Мы ели почти молча, отпуская реплики лишь о закате и отлично приготовленном лобстере. Когда официантка принесла нам кофе и шербет, я подняла глаза на Бена и сказала:

– Знаешь что? Мы же договорились.

Едва эти слова слетели с моих губ, я поняла, насколько нелепо они прозвучали. Брак – это никогда не окончательная сделка. Даже если у супругов имеются общие дети. Хотя это, безусловно, помогает четче определиться с некоторыми статьями. И комичность  моей проговорки показалась мне ужасно грустной.

Бен подергал себя за мочку уха и сказал:

– Я хочу быть отцом.

– Ладно, – подхватила я. – Но чего ты больше хочешь: быть отцом или быть моим мужем?

Он накрыл мою руку ладонью и сжал пальцы со словами:

– Я хочу и того, и другого.

– Что ж, два в одном не получится, – произнесла я, стараясь, чтобы в голосе не зазвучали агрессивные нотки. Я-то ждала, что он скажет «Конечно, я всегда выбираю тебя». Скажет, что это единственное, в чем он абсолютно уверен. – Итак? Каков твой выбор?

Не думала, что этот вопрос окажется испытанием, но внезапно мне почудилось, что так и есть. Бен долго смотрел на свой капуччино. Потом убрал руку с моей и поштучно бросил в чашку три кусочка сахара.

Когда он наконец посмотрел на меня, в его серо-зеленых глазах плескались печаль и раскаяние, и я поняла, что ответ получен.

Вернувшись домой с Сент-Джона, мы с Беном решаем не торопиться и хорошенько все обдумать. На самом деле решение самолично принимает Бен и оглашает именно такими словами. Мне приходится прикусить язык, чтобы не выпалить, что мне-то нечего обдумывать. Это он радикально сменил мнение по поводу основополагающего принципа  нашего союза. Поэтому ему и стоит хорошенько раскинуть умом.

Я живу по обычному распорядку: хожу на работу, вечером возвращаюсь к Бену, читаю, пока он чертит, потом мы вместе ложимся спать. Одновременно я пытаюсь убедить себя, что муж просто переживает некую фазу развития, что-то вроде кризиса среднего возраста наоборот. Некоторые мужчины жалеют, что рано остепенились и обзавелись детьми, а Бен обдумывает, верно ли наше намерение обойтись без отпрысков вовсе. Я убеждаю себя, что переоценивать свою жизнь нормально и даже полезно. Пусть некоторое время поразмыслит, потом-то, несомненно, образумится и вновь вернется к изначальному выбору.

Я подавляю в себе желание обсудить сложившееся положение с семьей и друзьями, предугадывая, что разговоры о нашей проблеме только усугубят разлад. Поэтому я ничего не предпринимаю и не говорю в надежде, что все пройдет само собой.