– Хорошо, я поняла… – Полина села в кресло, как была в плаще, в руках по-прежнему были самые «нужные» мелочи из сумки. У Полины вдруг пропали все силы. Ехать никуда не хотелось, работа стала казаться ненужной и тяжелой. Полина не могла заставить себя выйти на улицу, на солнечный свет, к людям. Она сидела в кресле не в состоянии пошевелиться. Надежда, понимание, желание и способность простить рухнули. Подумаешь, три дня! Что за это время могло случиться? Ничего… Но теперь Полина поняла, что она не простила Костю, что все эти дни она пыталась уговорить себя и пряталась от своей внутренней правды походами по магазинам, выбором нового платья и прически. И как всегда в таких случаях бывает, хрупкое равновесие нарушается незначительным, но совершенно реальным фактом. Вся их история сейчас показалась Полине длинной запутавшейся ниткой со множеством узелков. И ей стало ясно, что сил на эту ювелирную дамскую работу – распутывать и выпрямлять, сглаживать и приглаживать – у нее больше нет. Сейчас ей под силу только разрубить все эти узлы одним махом. Обычное женское несчастье утомило, лишило сил, воли и желаний. Душевная усталость – то оцепенение, которое притупляет нашу бдительность и позволяет нам совершать непоправимые ошибки, эта прародительница несчастных судеб, охватила ее. И теперь будущее находилось во власти случайностей и обид.

Полина еще не знала, что Костя действительно прекратил все отношения с Аллой. Он поговорил с любовницей, объяснил ситуацию и достаточно деликатно выдержал сцену гнева. Алла дала волю слезам, долго упрекала, потом, поменяв тональность, ласково упрашивала. Но Костя был непреклонен. И в конце концов сам вынудил Аллу произнести слова: «Ну что же, наверное, не судьба…» Но как всегда бывает, эта поездка оказалась таким своеобразным прощанием Кости с его служебным романом. И от того, что все точки над «и» были уже расставлены и никто от него не ждал никаких авансов и обещаний, этот прощальный дагомысский флирт оказался упоительно бездумным и веселым. Тем более что Алла, вдруг на минуту поверившая в возврат отношений, была весела, нежна и ласкова. И когда все командированные решили продлить свою поездку, Костя, не раздумывая, остался: «Да ладно, в Москве все уже будет по-другому… Три дня ничего не решат».


Олег увидел Полину, как только она вышла из такси. Она переходила площадь и из‑за каблуков казалась высокой. Ему было заметно, как она ссутулилась, ее почти не накрашенное лицо казалось утомленным. «Наконец-то завтра развод. И зачем столько тянул? Измучил Светлану, сам измучился…» – эта мысль привычно мелькнула у Олега. Он так часто думал об этом, что свыкся с ней, не представляя, какое же несчастье эта мысль принесла жене. Но глядя сейчас на Полину, он отчетливо понимал, что возврата назад уже не будет. Понимал, что он счастлив. Олег отогнал воспоминание о растерянном и отрешенном лице Полины, когда он ей делал предложение. «Она просто очень устала», – подумал он.

Эпилог

Зимний Петровский парк почти не освещался. Только фары машин выхватывали узкие аллеи и поздних прохожих, спешащих к метро. Заиндевевшие окна троллейбусов и синий утоптанный снег на мостовой напоминали о приближении Нового года. Тот, кто решился бы, несмотря на сумерки, сократить путь и пройти мимо старой ограды, тот обязательно бы увидел обнявшуюся пару. Она, в короткой рыжей дубленке, горько плакала, уткнувшись ему в грудь. Он обнимал ее и, поглаживая по голове, уговаривал: «Нерпа моя глупая, возвращайся домой. Возвращайся…»