– Дай-ка я тебя чмокну! Удачи! – Соня, невзирая на демарш мужа, была ласкова. Она поднялась на цыпочки и клюнула благоверного в щеку, прежде чем он хлопнул дверью.

– Люда! – проводив мужа, Соня набрала телефон их общей с Зоей Абрикосовой приятельницы. – Все нормально, завтра вечером встречаемся у Зойки. Я кое-что приготовлю, ты вина купи! Мой? А что мой? Надулся и ушел на работу! Это тебе хорошо – у тебя муж со стажем.

Соня повесила трубку и оглядела дом. Работы было выше головы, но ее следовало оставить на вечер – на службе за опоздание могут и премии лишить.

Зоя Абрикосова, Соня Потыль и Люда Сурова подружились в школе. Тогда, пятнадцатилетние, они сблизились по территориальному признаку – жили на одной улице и на занятия шли одной дорогой. Сейчас их, тридцатилетних, связывала трогательная, полная заботы и участия дружба. Эта дружба была лишена женской зависти – каждая в своей жизни почти достигла того, о чем мечтала, но, главное, они все были лишены иллюзии, что друг (в данном случае подруга) может быть единственным. Это детское заблуждение, такое свойственное и людям взрослым, порождало обиды, ревность и интриги. Зоя, Соня и Люда отлично понимали, что в течение жизни их может свести судьба с людьми и приятными, и близкими по духу, и преданными, и что этих людей надо ценить, и что отношения с этими людьми никоим образом не могут повлиять на их общую дружбу.

После школы жизнь Зои, Сони, Люды, разумеется, складывалась по-разному – в соответствии с личными планами и амбициями каждой, и впоследствии ни разу никто из них не позволил себе поучать, наставлять или уж тем более высокомерно относиться к выбору другой. Они избавились от того, что свойственно обычно многолетней женской дружбе, при которой стаж отношений позволяет подобные вольности. Поэтому их связь была прочна, словно стальной трос.

Они были абсолютно не похожи друг на друга и занимались совершенно разными делами. Соня, математик и химик, сочетала науку с поддержанием сейсмически неспокойного домашнего очага. Муж с характером вздорным и занудным, дети, требующие внимания, – все это отвлекало, но Соня, женщина железная, успевала все. Или почти все.

Люда была гуманитарием, но с абсолютно аналитическим складом ума. В довершение ко всему в ней отсутствовала мягкость восприятия, воспитанная обычно классической литературой и иным гуманитарным наследием. Люда была лишена и розовых очков, которые «прописывает» беллетристика. Она всегда обращала внимание на негативную сторону дела и только потом, как бы спохватившись, допускала наличие позитива. Но в очень ограниченных количествах.

Люда была фантастически трудоспособна и все заработала своей головой и руками. Убежденная одиночка, она любила рассчитывать только на себя, не принимая во внимание возможность гендерных отношений. Это черта характера проявлялась даже во внешнем виде. Люда стриглась два раза в год – летом:

– Сделайте покороче – чтобы не было жарко!

И зимой:

– Мне бы покороче – все равно под шапкой.

Одежда Людочки была под стать характеру, убеждениям и прическе – свободные трикотажные брюки и блузы-размахайки. Вопросы еды, как и секса, ее не занимали вовсе. Ела она беспорядочно и нерегулярно, с мужчинами встречалась неохотно и без намека на стабильность в отношениях. Они быстро начинали раздражать Люду тем, что отнимали массу ее времени и внимания. В те моменты, когда очередной мужчина начинал что-то рассказывать, требуя активного участия и сопереживания, Люда рассеянно смотрела на него и считала минуты до того момента, когда сия утомительная личность уйдет, а она сможет наконец сесть работать. Мужчины, и сами не стремившиеся к каким-либо узам, тем не менее огорчались при невозможности переложить груз своих психологических проблем на Людочкины плечи. Еще они, как правило, планируя визит, рассчитывали на праздничный оливье, но Люда терпеть не могла возни на кухне, а потому выставляла гостя из дома, как только у него высыхали волосы после душа. Казалось, Люда так никогда и не переживет упоительно-болезненный взлет души, именуемый любовью. Но, к удивлению подруг, несколько лет назад она скоропалительно вышла замуж. Завоевал ее – весьма неожиданно и стремительно – мудрый вдовец, который не обратил внимания на оплывшую, словно свечка, Людочкину фигуру, не заметил слишком ранней седины в районе висков и как бы не услышал категоричности рассуждений этой умной и образованной женщины. Он, грустно улыбаясь, предложил Люде конный поход на Алтай – и оттуда она вернулась невестой.

– Как ты думаешь, что с ней произошло во время этой «лошадиной» прогулки? – спросила тогда Зою недоумевающая Соня.

– Видишь ли, надо уметь выбирать место действия. Соответствующее человеку. Он выбрал. Она вписалась. Он влюбился. Она поверила, – недолго думая, ответила Зоя.

И была права.

Замужество никак не отразилось на отношениях Людочки с Зоей и Соней. А ее мудрый муж только всячески им способствовал, за что был искренне любим супругой и иногда премировался мальчишником в бане.

Подруги чаще созванивались, чем встречались, но если в жизни одной из них что-то случалось, они жертвовали всем – работой, домашними делами, визитом к врачу. Они были вместе, чтобы поддержать друг друга словами, тортом, обильно украшенным кремовыми розочками и слезами. Ведь только женщины знают, что подчас решение всех проблем находится где-то рядом с мокрым носовым платком.


Однако сейчас, несмотря на все это, разрыв с Артуром и то, что последовало потом, Зоя решила пережить в одиночестве. Она поблагодарила подруг за участие и на какое-то время рассталась с ними. Перестала бывать в Доме литераторов, проводила вечера перед телевизором, не отвечая на телефонные звонки. Ее дневная жизнь сосредоточилась теперь на поликлинике, где было много пациентов, которых интересовало только их собственное здоровье, а не проблемы окружающих. Именно это Зою сейчас и устраивало. Иногда наблюдая за посетителями процедурного кабинета, она успокаивала себя мыслью, что душевные невзгоды не такие уж и смертельные в отличие от физических недугов. Впрочем, по ночам ей, медику, не давал покоя страх о последствиях, к которым мог привести сделанный аборт. Эти ночи были мучительными, и засыпала Зоя только под утро, успокаивая себя так: «Господи, о чем это я?! Любовника нет, мужа нет, а я о детях волнуюсь!»

Она перестала писать стихи. Все, что раньше так волновало Зою Абрикосову, так грело душу, так сладко выливалось на бумагу в виде рифм, теперь казалось надуманно смешным и даже неприличным. Ей было стыдно прошлого, а в него она включала не только роман с Артуром, но и попытки сделать поэтическую карьеру.

– Знаешь, я писала такие глупости, что даже неприятно самой! – во время телефонного разговора призналась она как-то Люде.

И та всерьез обеспокоилась состоянием подруги – ведь раньше, что бы ни случалось с Зоей Абрикосовой, поэзия была темой почти святой.

– Я приеду к тебе, поговорим, – деятельно начала Людочка.

Но Зоя остановила ее:

– Не надо, со мной все нормально. Да и работы полно в поликлинике.

Работы действительно было много – Зоя вдруг решила подучиться, повысить квалификацию, получить сертификат, дающий право на возможность выполнять косметические инъекции. Еще она записалась на курсы лечебного массажа – и вскоре получила еще один диплом. В поликлинике очень обрадовались такой бурной деятельности, и вскоре, ввиду временного дефицита кадров и принимая во внимание исключительные организаторские способности Зои Абрикосовой, ей предложили место заведующей физиотерапевтическим отделением.

– Что вы, боюсь, не справлюсь! – заливаясь роскошным румянцем, кокетничала обрадованная Зоя в кабинете главного врача.

– Еще как справитесь! – успокаивал тот, любуясь Зоиными рыжими волосами и нежной кожей.

В ведении у Абрикосовой теперь был целый этаж – множество кабинетов с новым оборудованием и почти двадцать человек в подчинении.

Настороженность, с которой ее встретил коллектив, прошла быстро. Зоино умение жить в полной мере проявилось в ее руководящей манере – начальником она оказалась понимающим, честным по отношению к подчиненным, при этом не забывающим о пользе дела, но и не игнорирующим собственные интересы. Пациенты были всегда рады видеть красивую заведующую, сотрудники прощали строгость в соблюдении трудовой дисциплины – Зоя могла закрыть глаза на многое, но только не на опоздание и не на грубость в отношении больных.

…В тот день Зоя застряла в большой пробке, потом ей пришлось заехать на заправку, так что к работе Зоя подъехала без пяти девять. Еще минуты две ушло на парковку, и теперь уже бегом она бежала к поликлинике. Преодолев несколько высоких ступенек, Зоя подлетела к входу, протянула руку к массивной ручке, но в это время мужчина в форме, спешно выходящий из тяжелых дверей поликлиники, налетел на Зою. Боясь, что сбил ее с ног, мужчина обнял Зою обеими руками и с силой прижал к себе. Зоя, поневоле уткнувшись ему в грудь, вдохнула запах табака, остатков утреннего одеколона и еле-еле различимый аромат яичницы на сале. В этом сочетании запахов было столько родного, домашнего, а в сильном объятии столько искреннего страха за нее, что Зоя влюбилась тут же, прямо в дверях своей поликлиники.

– Простите, ради бога! Не зашиб? – с тревогой заглянул в лицо Зое мужчина в форме.

– Нет, ничего страшного, – ответила Зоя, чувствуя, что объятия не ослабевают, – только я на работу опаздываю!

– Извините, я не хотел, – проговорил мужчина и наконец разжал руки.

Они какое-то мгновение еще постояли друг против друга, а потом, кивнув, расстались.

Оставив прекрасного военного незнакомца на высоком гранитном крыльце, в свой кабинет Зоя вошла с пылающими щеками.

– К вам двое по поводу процедур, пусть проходят? – спросила медсестра, тут же открыв дверь.

– Пусть, – рассеянно кивнула Зоя.

…Прописывая электрофорез на область поясницы, Зоя счастливо и загадочно улыбалась.