Гранин послушно сделал все, что она сказала. И они направились к Зое.

Дома Зоя старательно делала вид, что не замечает медлительности и нерешительности Гранина. Она уже лежала в постели, когда он, раздетый до пояса, присел рядышком.

– Зоенька, ты понимаешь, что-то такое произошло… – неуверенно начал он.

– Гранин, все потом расскажешь, а пока ложись, я уже замерзла. – Зоя приподнялась на локте, невольно обнажила грудь и потянулась губами к Гранину. Она уловила чуть заметное движение – он словно хотел отстраниться, но Зоя с силой обхватила его и поцеловала в губы. Алексей ответил не сразу, но Зоя была настойчива, и наконец он обнял ее, прижал к себе. Потом его брюки упали на пол, зазвенев пряжкой ремня, Зоя запуталась в тонком покрывале, Гранин не хотел выпускать ее из своих объятий – последовала мелкая кутерьма, а потом уже ни он, ни она не помнили ни о чем, кроме своей страсти.

– Так о чем ты? – через два часа, уже в кухне, Зоя «вспомнила», что Гранин хотел ей что-то сказать.

– Ничего, – слегка покраснев, ответил капитан, – только то, что я тебя люблю. Очень.

– Ну, это же хорошо, – резонно заметила она.

– Да, – согласился Гранин.

– Тогда все в порядке, – Зоя положила ему на тарелку два бутерброда, – извини, ничего не успела приготовить.

– Все замечательно. Все очень вкусно. – Гранин встал из‑за стола, подошел к Зое и обнял ее за плечи. – Зоя, я ехал сюда и собирался сказать тебе, что нам надо расстаться. Что ты не заслуживаешь той нервотрепки, которая сейчас будет. Но я не сказал тебе этого, потому что не могу тебя потерять. И обещать тебе ничего нельзя, сама понимаешь…

– Ну хоть что-то ты можешь сказать? – усмехнулась Зоя.

– Да. Я могу сказать, что у нас с тобой ничего не переменилось. Несмотря ни на что.

– Люблю тебя, – улыбнулась Зоя.

– Ну, это же хорошо! – передразнил ее Гранин. – Завтра мы с тобой в кино сходим.

От неожиданности Зоя уронила на пол кусочек колбасы.


Может быть, и стало Гранину труднее, но после того, как о романе узнала жена, встречаться стало проще. Как ни странно, Зоя не ошиблась, когда убеждала в этом любовника. Отпала необходимость глухой конспирации, которая порой доводила Зою до истерики. Теперь они совершенно спокойно встречались вечером, ходили в кафе, по магазинам. Гранин купил билеты в театр, но высидели они одно действие, а потом помчались к Зое домой и занялись любовью.

– Театралы из нас еще те, – отдышавшись, сказал Гранин. В его голосе прозвучала лихость, которая еще совсем недавно ему была несвойственна.

«Я боялась, что он уйдет! Как когда-то ушел от предыдущей женщины! Значит, тогда он не так любил. Или не любил вообще. Со мной же он остался!» – Зоя наслаждалась отношениями, о которых можно было сказать, что это прочная связь.

Их свидания превратились во встречи. Неторопливые, обстоятельные. Они уже не кидались друг на друга, оставшись наедине. Они знали, что завтра при необходимости могут увидеться снова. Они теперь много разговаривали о других людях, о работе, о коллегах и производственных проблемах. К удивлению Зои, Гранин был футбольным болельщиком – и теперь она, изучив турнирные таблицы, чтобы поддержать беседу, выслушивала его спортивные прогнозы. В кафе они теперь сидели объединенные молчанием и разглядывали посетителей, а не старались украдкой дотронуться друг до друга, как школьники. Их жизнь приобрела спокойствие и размеренность. За все это время ни разу между ними не возник образ обманутой жены. Зоя о ней не заговаривала, а Гранин перестал упоминать даже мельчайшие детали их быта. Если раньше он мог сказать: «Мы сегодня очень быстро доехали до работы», то сейчас это фраза звучала так: «Я домчал мигом». Зоя гадала, что это значило, и надеялась, что легализация их романа привела к полному разрыву между супругами. «Ну, надо набраться терпения. Видимо, между ними ничего не осталось. Она поняла, что у нас все серьезно, и отступилась. Надо ждать», – думала Зоя и впервые за все время отчаянно захотела замуж.

– Леш, давай купим эти салфетки. Они очень подойдут под нашу скатерть, – однажды в магазине произнесла она.

Гранин пощупал ткань, покивал и ответил:

– Да, а я еще видел отличный поднос. К самоварчику, который тебе подарили.

Зоя суеверно скрестила пальцы.


– Я взяла билеты в кино! – как-то в обед Зоя позвонила Гранину. – Знаешь, захотелось посмотреть хороший добротный фильм. Классику. Давай встретимся прямо там.

Сначала она услышала тишину, потом Гранин сухо произнес:

– Зоя, ты бы меня спросила. Хочу ли я в кино, да еще на этот фильм.

– Зайчик, – малиновкой залилась Зоя, – ты получишь удовольствие, поверь мне. Фильм отличный, умный, актеры знаменитые.

– Зоя, я не хочу в кино. Я не хочу смотреть классику.

– Алеша, – принялась объяснять Зоя, – нельзя вести такой образ жизни, какой ведем мы. Понимаешь, это просто непозволительно, мы совершенно отстали от жизни. Мы вроде бы по течению плывем, по сторонам даже не глядим. Леша, я так не привыкла. Я всегда что-то для себя изучала, понимаешь, не для того, чтобы в разговор вставить, а для души. Чтобы самой интересно было.

Зоя не врала – она всегда чему-то училась. Не важно, что это было – макраме, уроки вязания, чтение «от корки до корки» собрания сочинения Бальзака. Ведь Зоя Абрикосова действительно была натура активная. Гранин же в свободное от работы время предпочитал плотские удовольствия, вел неподвижный, почти тюлений образ жизни. Зоя это терпела, как терпит неудобство сильно влюбленная женщина. Но вот наступил момент, когда Абрикосова почувствовала приступ явного удушья.

– Знаете, я просто не могу уже сидеть по вечерам дома или в кафе. Я хочу что-то узнать, чему-то удивиться, я хочу людей, впечатлений! – жаловалась она подругам.

– Странно, первые об этом заговаривают мужчины! – удивились те.

Но Зоины стремления ничем не заканчивались – Гранин на все попытки сдвинуть его с места отвечал раздражением, а то и вообще устраивал бойкоты. В эти дни он к Зое обращался на «вы», чем немало ее смешил.

– Вы, конечно, сегодня окунетесь в светскую жизнь? – интересовался он сухо.

– Ты что имеешь в виду? – уточняла Зоя на всякий случай. Бурно реагировать ей не хотелось, ссоры и так участились, поэтому она старалась аккуратно сгладить ситуацию. Но Алексей Александрович при всей мягкости характера иногда становился просто невыносимым и начинал допекать Зою ревностью, больными уколами и претензиями. Так, они потеряли билеты в Большой театр – Зоин давний знакомый предложил два билета на отличные места и Зоя уже мечтала о невыгулянном бархатном платье, мерцании знаменитой люстры и вишневых креслах. Но Гранин повел себя так, что ни вместе они не пошли, ни она одна. А дело было так.

– Леша, предупреждаю заранее, в пятницу мы идем в Большой. Ты же понимаешь, какая это редкость – такие билеты, – сообщила Зоя, несколько раз после этого повторив дату и время.

– Хорошо, – ответил Гранин, но даже не спросил, что они собираются там смотреть или слушать. Зоя удивилась, но потом бросила об этом думать: «В их семье в театр не ходят. И музыку не слушают. Относительно книг – не знаю. Поэтому он не приучен к такому досугу. Для него театр – это просто вообще театр. Хоть и пусть и называется он Большим».

Подошло время, и Зоя с прической, на каблуках, в меховой пелерине поверх платья слонялась по квартире. Сесть она не могла – боялась испортить наряд. «Вот приеду в театр и там удобно усядусь в кресле. А пока и постоять можно», – приняла решение она и пыталась не думать о ногах, которые уже ныли – уж очень оказались высокими каблуки.

В назначенное время позвонил Гранин.

– Все, дорогой, я спускаюсь! Я готова! – воскликнула Зоя, не дожидаясь его приветствия.

– Я еще не доехал, – сказал он и бросил трубку.

– Леша, мы можем опоздать, а места у нас в партере! Поторопись! – тут же перезвонила ему Зоя.

Но Леша звонил еще раза два, пока Зоя не поняла, что ни в какой Большой театр она сегодня не попадет. Расспрашивать Гранина, в чем дело, почему он так себя повел, где он все это время ездил, – было абсолютно бессмысленно. Алексей Александрович в таких ситуациях начинал врать бессмысленно и глупо. Малейший намек на то, что его вывели на чистую воду, приводил к мрачной молчаливой ссоре. Алексей Александрович затихал дня на два.

– Соня! Соня! Ты можешь мне объяснить? – бросившись в объятия приехавшей на помощь подруги, зарыдала Зоя. – Ты можешь мне сказать, что это было?! Как можно лишить человека такого удовольствия, тем более если ты знаешь, что он очень ждет этот день?! Соня, как можно было держать в напряжении весь вечер, почему честно не сказать, что я не пойду, поезжай одна?!

Соня только гладила плачущую Зою по голове и вздыхала. Она могла бы объяснить Зое, что хоть Гранин и поступил как козел, но это еще не самое страшное, что могло бы быть. Соня могла рассказать, как вместо театра или кино ее муж напивался, пропадал на неделю, а домой являлся в таком виде, что одежду приходилось просто выбрасывать.

– Зоя, голубушка, перестань. Сходишь ты в Большой. Сама же знаешь, что сходишь. Мне ли тебя учить? – Соня со значением посмотрела на Зою.

Та перестала рыдать:

– Правильно ли я тебя понимаю, подруга?

– Правильно, – кивнула Соня.

И Зоя сходила в театр. Из своего похода сделала целое шоу, но Гранин в нем не принял никакого участия. Он остался зрителем галерки, реакцию которого главное действующее лицо, то есть Зоя, предпочло не заметить. Зоя сходила в театр с давним приятелем, она была одета во все те же меха, она была ослепительно хороша с высокой прической из рыжих волос, в ушах ее болтались роскошные изумруды, подаренные когда-то критиком Зубовым. Мужчины сворачивали шеи, когда Зоя проходила на свое место в ложе. Но Зоя была бы не Зоей, если бы не довела дело до логического конца. Скромный тоненький журнал с миллионным тиражом в разделе светской хроники напечатал ее фото. Рядом с Зоей стоял известный критик, тот самый, который когда-то писал о начинающем актере Артуре. Этот журнал попадал почти в каждый дом – поскольку там печаталась самая удобная программа телепередач. А потому и в доме Гранина этот журнал увидели. По тому, как Гранин забеспокоился, и по тому, как он был с ней ласков и нежен, Зоя поняла, что в семействе Граниных ее увидели. «То-то же. Знай, что и увести могут», – злорадно подумала тогда Зоя.