– Да нам бы только про Ксению Васнецову… – нетерпеливо вклинился в опасно разбухающее бабы-Нюсино многословие Генка. – Вы помните Ксению Васнецову?

– Так я ж и объясняю – помню, конечно.

– И помните, кто ее усыновил? Фу… То есть удочерил?

Старушка вздохнула, тревожно огляделась по сторонам. Пожевала губами, еще раз вздохнула, высоко подняв сухонькие плечики. Потом глянула тоскливо на Генку, потом на Ольгу…

– Ой, извините! Да, конечно, что это мы… Растерялись как-то… – нервно закопошилась Ольга в сумке в поисках кошелька. Выудив пятитысячную купюру, свернула в пальцах, быстро засунула в нагрудный кармашек бабы-Нюсиного халата.

– Спасибо вам, добрые люди… – стыдливо вздохнула старушка, потупив глаза в землю. – И не серчайте на меня, ради бога… Сами, поди, понимаете, какая заплата у нянечек-то… Вот и приходится поперек совести иногда… Ох, стыдно на старости лет такими делами заниматься, но… Уж сами поймите, не обессудьте. Гляжу, вам очень надобно, чтобы я развязала язык-то.

– Генк, у тебя есть деньги? – улыбаясь и кивая головой в такт причитаниям бабы Нюси, попыталась неуклюже чревовещать Ольга. – По-моему, ей мало показалось, а у меня больше нет…

Генка молча сунул руку в задний карман брюк, вытащил две мятые тысячные купюры, демонстративно отправил их вслед за пятитысячной.

Баба Нюся чуть всхрапнула, проглотив жалобный речитатив, активно подалась корпусом вперед и заговорила быстро и четко:

– Так, слушайте меня сюда, голуби… Помню я этого ребеночка, помню. Нам эту девчоночку из дома малютки привезли. Как ей три годика исполнилось, так и привезли, все, как полагается, значит. Красивенькая девчоночка, беленькая да кудрявенькая, чисто ангел. Мы, помню, все вокруг нее охали – надо же, мол… Чем баба дурнее да непутевее, тем дитя красивше родит… Мать-то у нее тогда в колонии последние месяцы срока отбывала. Вот мы и гадали – придет ли за ребенком, нет ли? Часто ведь и не приезжают. Ой, да если порассказать… Я такого тут навидалась за все года…

– И что, мать за ней приехала или нет? – нетерпеливо перебил старушку Генка.

– Приехала, врать не буду, приехала. Как освободилась, так сразу и приехала. Повидала дочку-то. Ой, как она ее обнимала, вы бы видели, как целовала… Помню, все повторяла девчоночке-то – подожди, мол, немного, доченька, устроюсь худо-бедно, сразу тебя заберу… Скоро уже, скоро… И опять ревмя ревет. Они ведь, бабы, которые детей своих бросают, шибко слезливые. На иную глядишь – сердце кровью обливается, жалеешь ее, окаянную, а на самом деле это у нее так, ерунда, кукушкины слезы. И над брошенным котеночком одинаково запричитает, и над щеночком, и над своим же ребеночком… Ой, я всякого навидалась, знаю.

– Значит, она ее не забрала?

Ольга испуганно глянула на Генку – голос у него опасно звенел. Протянула руку, тронула за плечо, сжала слегка.

– Выходит, не забрала, что ж… – виновато развела в стороны сухие ладошки баба Нюся. – Я, конечно, подробностей всех не могу обсказать… Несчастье со мной тогда приключилось, обнесло меня ногу сломать, провалялась на больничном три месяца. А потом, когда на работу вышла, мне и говорят – так, мол, и так… Удочерила того беленького ангелочка медсестра наша детдомовская, Алевтина Филипчук. Ну, или опеку оформила, уж не знаю подробностей… Я еще, помню, удивилась очень – как Алевтина удочерить могла, если за девочкой мать приезжала? А мне говорят – отказ написала мать-то…

– А вы не знаете, почему она отказ написала? – упавшим голосом спросил Генка. – Сами же только что рассказывали, что она хотела девочку забрать…

– А вот этого я уж не знаю, голуби мои. Не могу ничего добавить. Что знаю, все рассказала. Правда, спрашивала я потом у Алевтины – как там девчоночка-то растет… Но она баба скрытная, с душевным разговором не разбежится. Да нечего было и спрашивать – и без того по Алевтине все было заметно. Помолодела сразу, глаз живенько так заблестел… А раньше ходила да от тоски помирала. Она ведь вдова бездетная, в возрасте уже была…

– Почему – была? Она умерла, что ли? – осторожно спросила Ольга.

– Да типун тебе на язык, ты что! – испуганно отмахнулась баба Нюся. – Жива, что ей сделается-то! Правда, со здоровьем у нее не ахти, говорят. Да у кого сейчас со здоровьем хорошо? Сейчас уж и людей таких нету, чтобы полностью здоровые были, у всех какая-никакая болячка отыщется. Вот у меня, если посмотреть…

– А где она сейчас, эта Алевтина? – снова невежливо перебил старушку Генка.

– Да где ж ей быть? Дома, наверное.

– Где – дома? В смысле здесь, в поселке?

– Не… Алевтина в Егорьевске живет. Это пятьдесят километров отсюда, если по трассе. А если по реке, то совсем близко. Хороший городок, аккуратный, чистенький. У меня там сватья когда-то жила… И автобус из Егорьевска к нам сюда каждые два часа ходит. Алевтина на автобусе на работу ездила, ничего, не жаловалась. Долго ездила, а потом захворала, еле до пенсии дотянула… Вот и сейчас, говорят, хворая вся. А девчоночке-то нынче лет восемнадцать-девятнадцать стукнуло… Школу, поди, успела закончить, а может, и замуж выскочить. Красивая девка должна получиться, такую женихи с руками оторвут! Вот у меня внучка… Ой, если рассказать…

– А адрес? Адрес Алевтины вы можете нам узнать? – нетерпеливо сжав пальцами Генкино плечо, спросила Ольга.

– А вам зачем? Вроде мы про адрес не договаривались… Вы ж просто хотели узнать, кто девочку тогда удочерил… Она вам кто, девочка-то? Не просто же так ее разыскиваете?

– Нет, конечно, не просто так. Ксения Васнецова – наша сестра, как выяснилось.

– Ой, ёченьки… – испуганно прикрыла рот ладошкой баба Нюся. – Да как же это… Что, прямо единокровная?

– Да.

– Ой… А где ж вы раньше-то были, почему ее не разыскивали, окаянные?

– Да мы о ней ничего не знали. Это недавно выяснилось, что у нас сестра есть. Вот, пытаемся найти… Так как насчет адреса все-таки?

– Ну, не знаю…

– Баба Нюся, скажите нам честно, вы адреса не знаете? Или называть его боитесь? Если боитесь, то не переживайте, мы вас в любом случае не сдадим. Будем молчать, как партизаны. Может, все-таки припомните адрес этой Алевтины Филипчук, если постараетесь?

– Так а чего стараться-то… Мне и стараться не надо. Знаю я, где она живет. Бывала я у нее дома, давненько, правда. Я тогда в профкоме работала, обязанность у меня специальная была, больных проведывать. Ну, и к Алевтине езживала… Правда, название улицы не помню и номер дома тоже, но на словах могу обсказать.

– Да уж, обскажите, пожалуйста, будьте любезны.

– Ага… Значит, слушайте сюда, голуби. Живет она аккурат напротив кинотеатра «Октябрь», в кирпичной пятиэтажке, что торцом к кинотеатру стоит. Подъезд тот, который к дороге ближе. На третий этаж поднимаетесь, первая дверь налево. Вот и весь адрес, прости меня, господи, дуру глупую, не от хорошей жизни на старости лет этакими делами занимаюсь… Нигде покою нет, ни дома, ни на работе, на лекарства ни зарплаты, ни пенсии не хватает… Прости меня, господи, грешную да убогую, не наказывай строго.

Старушка быстро пробормотала свое покаяние, перекрестилась и встала со скамьи. Сердито отмахнувшись от Ольгиного «спасибо», пошла прочь, не оглядываясь. Ольга видела, как она раздвинула ветки акаций, шагнула в их тень и будто растаяла. Наверное, в заветную калиточку нырнула, постороннему глазу невидимую. Впрочем, им было уже не до нее…

– Ну что, прямо сейчас махнем в этот Егорьевск? – осторожно спросила Ольга, только сейчас заметив, что продолжает крепко сжимать Генкино плечо.

– Конечно, сейчас. А чего тянуть? – удивленно глянул на нее Генка. – Пятьдесят километров по трассе – делов-то. Бешеной собаке сто верст не крюк.

– А пообедать, Ген? Сам же говорил – кафе недалеко видел…

– Ничего, не оголодаешь. Чего зря время терять? Там еще Маришкины пирожки остались, червячка заморить можно. Пошли в машину!

– Пошли, что ж…

Дорога в Егорьевск и впрямь не заняла много времени. Тем более, после пополудни неожиданно распогодилось, июньское небо радостно высвободилось из плена дождливой хмари. Природа отряхивалась, потягивалась, постанывала от удовольствия, позволяя солнечным лучам ласково оглаживать себя, как оглаживает любящая мать только что проснувшегося ребенка. Сияла изумрудом отмытой дождями листвы, луговыми травами, бликами воды в придорожном пруду. Ольга вздохнула, глядя в окно, прищурилась на солнце:

– А красивые у нас места, правда, Ген? Если мать не найдем, так хоть по родным краям поездим. Я, например, вообще в этой стороне никогда не бывала. Нет, про Егорьевск я слышала, конечно… А что, уже подъезжаем, да?

– Ага. Вон, видишь, на горе город виден. А кинотеатр должен быть на центральной улице, я думаю. Сейчас посмотрим…

Кинотеатр «Октябрь» они нашли быстро. Как и предполагал Генка, на центральной улице. И дом пятиэтажный кирпичный стоял напротив, к кинотеатру торцом. Первый подъезд от дороги… Даже дверь подъезда оказалось незапертой, что было странно по нынешним временам. Распахнута для всех гостеприимно, заходи, не хочу.

Поднялись на третий этаж, остановились перед первой дверью налево, следуя визуальному описанию бабы Нюси. Так и стояли, неловко глядя друг на друга.

– Ну? Чего ты? – тихо спросила Ольга. – Нажимай на звонок…

– Сейчас. Чего-то вдруг боязно стало… – быстро пожал плечами Генка, улыбнувшись. – А тебе что, нет?

– Нет. А чего бояться, не понимаю? Мы что, воровать пришли? Тем более, в такую даль ехали…

Подняла руку, решительно вдавила палец в кнопку звонка, и он залепетал с той стороны незатейливой соловьиной трелью. Вскоре раздалось за дверью тяжелое сиплое дыхание, шаркающие шаги, недовольный женский голос проворчал глухо:

– Ты, что ли, Ксюш? Опять ключи забыла? Сколько ж говорить можно – не забывай ключи брать… Я ж не девочка каждый раз на звонок бегать…

Щелкнул замок, дверь открылась. На одутловатом лице пожилой женщины было написано явное недовольство. Впрочем, оно продержалось на нем пару секунд, быстро сменившись выражением удивленного испуга: