Дик Розер находился в Вашингтоне, и Барбара позвонила ему, чтобы сообщить новость.

– Двести пятьдесят в неделю? – Он не скрывал произведенного на него впечатления. – Для женщины это просто фантастика.

После такого комментария Барбара сделала небольшую паузу, но решила не парировать, а просто сказала:

– Мы отпразднуем, когда ты вернешься.

Ее слова скрыли еще одну рану, которую по недомыслию нанес ей Дик.


В июле жизнь Барбары пошла кувырком.

Она с нетерпением ждала приезда родителей Дика. Это было, конечно, ребячество, но ей не терпелось похвастать перед Алексом Розером своей новой работой. Она знала, что на него произведет впечатление, что у нее в подчинении машинистка, главный художник и его заместитель, начальник производства и штатная секретарша.

Ей хотелось знать мнение Алекса Розера о ее новом начальстве. Она называла Неда Джареда человеком-невидимкой. Он появлялся на работе в десять, исчезал в одиннадцать тридцать и зачастую больше не показывался. Она думала, что это его привилегия, как родственника основателя компании, и слышала массу самых таинственных слухов о нем. Она была уверена, что у Алекса Розера будет на сей счет своя теория, и ей не терпелось ее услышать.


Как обычно, Дик и Барбара поехали в аэропорт «Кеннеди» встречать Алекса и Сару Розеров. Когда «Америкэн эрлайнз» объявила о прибытии самолета из Денвера, Барбара и Дик стояли наверху на смотровой площадке и наблюдали, как приземляются и взлетают реактивные гиганты.

– О Господи! – Возглас Дика заставил Барбару посмотреть в конец аэродрома, куда он показывал. Какой-то самолет развалился пополам, его головная часть продолжала движение по посадочной полосе, уродливо накренясь на одну сторону, туда, где как раз готовился к взлету другой самолет. Две машины столкнулись, затем раздался взрыв, и от искореженных кусков серебристого металла оторвался оранжевый огненный шар.

Огненные языки распространились во все стороны, воспламеняя пятна разлитого горючего на взлетном поле. Хвостовая часть самолета продолжала катиться вперед, повинуясь своей собственной инерции, и остановилась только тогда, когда уперлась в голову лайнера, который собирался взлетать. В рваной дыре, разверзшейся после того, как самолет раскололся пополам, Барбара видела людей. Они были слишком высоко над землей, чтобы прыгнуть вниз; они неуверенно сгрудились там, наверху, не зная что делать, и тут наступил конец: пламя в каком-то невероятном прыжке перекинулось на хвостовую часть и в один миг целиком поглотило ее. Завыли сирены, на взлетной полосе засуетились пожарные грузовики и начали выбрасывать струи белой пены в попытке преградить путь огню. Люди на смотровой площадке начали кричать и метаться, все спрашивая и спрашивая, какой самолет потерпел крушение. Барбара знала ответ, и не спрашивая.


Барбара и Дик отправились в Денвер, чтобы уладить дела его родителей.

– Что тебе надо будет сделать? – спросила Барбара.

Она понятия не имела, что происходит вслед за тем, как люди умирают. Когда умер ее отец, всеми необходимыми формальностями занималась ее мать.

– Продать дом, распорядиться насчет его дел, – ответил Дик. – Наверное, это и все.

О смерти своих родителей Дик говорил как о чем-то обыденном, предпочитая рассуждать о практических деталях, нежели давать волю своему горю, чувству утраты или гневу, которые он испытывал. Как всегда в минуту эмоционального кризиса, Дик ушел в себя. Он работал усерднее, чем всегда, проводя еще больше времени в офисе и за чертежами. Он боролся со своим горем, преобразуя его в трудовую энергию. Барбаре хотелось бы, чтобы он хоть раз да выплакался, но она хорошо знала его и понимала, что этого не будет.

Они были в спальне Розеров, разбирая стенные шкафы и упаковывая вещи, чтобы отдать их в дешевый магазинчик при больнице, когда позвонил адвокат Алекса Розера и выразил свои соболезнования. Он сообщил Дику, что его отец оставил завещание, и спросил, удобно ли будет, если он заедет ближе к вечеру.

Эдвард Зето – еще молодой человек, очень высокий, с небольшим брюшком и светловолосый. Он сказал Дику и Барбаре, что очень сожалеет о несчастье, постигшем их семью, и что он очень любил стариков Розеров.

– Ваш отец когда-нибудь обсуждал с вами свое завещание?

Дик покачал головой.

– Вы знали о размахе его бизнеса?

Дик снова покачал головой.

– Отец считал, что у меня нет деловой хватки, – сказал он, криво улыбаясь. – Наверное, он был прав.

Эдвард Зето набрал полную грудь воздуху, и Барбара поняла, что он не знает, как объявить им то, что он должен. Она испугалась, что это будет что-то ужасное. Она помнила только, что ее собственный отец не оставил даже страховки и они с матерью унаследовали лишь обанкротившуюся фирму. Неужели Алекс Розер оставил им огромные долги, которые разорят ее и Дика? Она была готова заткнуть рот адвокату.

– Ваш отец оставил очень простое завещание, – сказал Эд Зето, по-видимому найдя способ сообщить эту новость. – По завещанию все его имущество делится на две равные части. Одна часть отходит к вам, Дик, а вторая – к вашей жене.

– Мне?

– Ведь вы Барбара Друтен Розер?

Барбара кивнула. Она не знала, что и сказать. Что конкретно оставил ей старик? И почему он выделил ее?

– Почему мне? – сказала она наконец.

– Он любил вас, – ответил Эд Зето. – А состояние, надо сказать, у него было приличное.

– Приличное? – спросил Дик. Он был смущен и бледен.

– Состояние вашего отца составляет в целом полтора миллиона долларов. Каждый из вас получает половину. За вычетом налогов, конечно.

Никто не издал ни звука. Они сидели за кухонным столом в старомодной комнате и смотрели друг на друга. Похоже, что Эд Зето ждал какой-то реакции с их стороны. Но никакой реакции не было. И Барбара и Дик были ошарашены сверх всякой меры – и размером состояния, и тем, что оно было разделено между ними поровну. У Барбары в голове вертелась одна мысль: «я богата».

И как следствие этой мысли была еще одна, которую она безуспешно пыталась отогнать: «я богата – и я свободна».


– Что ты собираешься делать со своими деньгами? – спросил Дик, когда они вернулись в Нью-Йорк. С той минуты, как Эд Зето объявил им о завещании, он злился на Барбару. Она не могла понять, почему: может, потому что его отец так же любил Барбару, как и своего собственного сына? Или потому, что теперь она была совершенно независима?

– Не знаю, – ответила Барбара. – Сначала положу в банк, пока не привыкну. Может быть, потом когда-нибудь решу, что с ними делать. А ты что сделаешь со своими?

– Оставлю в банке на счету. Ты знаешь, деньги меня не больно волнуют. На все, что мне нужно, мне и так хватает.

Никто из них не заметил, что они говорят о деньгах «мои» и «я». Ни один из них не произнес «наши» и «мы».


Это было в октябре 1966 года. Нед Джаред закрыл двери своей конторы.

– Я хочу рассказать вам кое-что о себе, – начал он. – Ведь вы уже несколько месяцев работаете у меня.

Он признавал, что Барбара фактически руководит отделом, и ей это понравилось. Официально ничего по этому поводу не говорилось, но неофициально и в самой компании, и вне ее признавалось, что отделом рекламы и сбыта в компании «Дж. и С.» руководит Барбара Розер.

– Я астматик, – сказал Нед Джаред. – С самого детства. Это неизлечимо, но состояние облегчается лекарствами и психотерапией. Каждый день в одиннадцать тридцать я отправляюсь к своему психоаналитику. Если я не возвращаюсь, это означает, что у меня был приступ. Я не могу дышать. Мне необходим укол и больница со специальной палатой, наполненной стерильным воздухом.

– Мне очень жаль, – сказала Барбара, – я этого не знала.

– Я знаю, что обо мне ходят всевозможные слухи, – продолжал Нед.

– Я ничего такого не слышала, – ответила Барбара, хотя она слышала, что он алкоголик, гомосексуалист, наркоман. Еще что он любит сексуальные игры втроем, одевается в женское платье и что его видели шатающимся вокруг мужского туалета в «Гран-Сентрал» в ожидании чего-нибудь интересненького.

– Но я здесь не для того, чтобы рассказывать вам о своих проблемах. Я хочу вам сказать, что ценю вашу предприимчивость, и уже сказал президенту компании, что вы заслуживаете повышения.

Барбаре хотелось спросить, что же ответил Леон Крэват, но она побоялась показаться чересчур настырной и честолюбивой. Она никогда не встречалась с Леоном Крэватом, хотя и сталкивалась с ним пару раз в лифте. Его офис был этажом выше. Выглядел он, по мнению Барбары, точь-в-точь как граф Виндзорский – маленький, безупречно прилизанный и какой-то хилый.

– Он сказал, что о вашей работе ему упоминали несколько авторов и что он доволен тем, как «Дж. и С.» набирает популярность.

Барбара не сумела сдержать горделивую улыбку. Она действительно заслужила похвалу.

– Он не сказал вам, когда я стану вице-президентом? – Барбара задала свой вопрос в шутку, в надежде обойти острые углы.

– Он сказал, что вы получите все, что заслуживаете. Я вовсе не удивлюсь, если через несколько лет, когда я уйду на пенсию, вы займете мое кресло. – Нед вышел из-за стола, подошел к Барбаре и похлопал ее по плечу. – Он просил не говорить вам, но я не смог сдержаться. Пусть это будет наш с вами секрет.

– Наш с вами секрет, – повторила Барбара и приложила указательный палец правой руки к сердцу, скрепляя договор.

Таким образом, секретов, которыми обладала Барбара, становилось все больше. Секрет Юджина давал ей ощущение власти. Секрет Неда делал ее неуязвимой.


Спустя несколько недель Дик Розер спросил, усаживаясь за накрытый для ужина стол: