Крис Кеннеди - Дерзкая

Наступила тишина, абсолютная тишина, если не считать шороха листвы, птичьих трелей на закате и журчания ручья.

Взгляд Джейми ничего не выражал, в теле не дрогнул ни один мускул, когда он хрипло переспросил:

– Малден?

И то, как он это произнес, вселило в Еву чувство, которое, как она думала, невозможно воскресить: надежду.

То, что она услышала в эхом повторенном Джейми слове, было отвращением – возможно, таким же безграничным, как ее собственное, – к этому чудовищу Малдену. И эта их странная, пугающая общность пролила согревающий свет и на душу, и на тело. Он, конечно, не достиг ее холодных темных глубин, но по краям все же появилось бледное, слабое свечение.

Пока Джейми и Рай обменивались взглядами, мрачными и тяжелыми, она внутренне радовалась и ее наполняла странная, переливающаяся через край надежда – листок в потоке, несущемся к новым землям.

Но затем Джейми шагнул к ней и все ее надежды полетели в ад, который был совсем не новой землей.

– Отведи его к лошадям, – попросил он Рая и обратился к Еве: – Почему в этом деле замешан Малден? Он ведь занимается наследниками – богатыми наследниками.

– Малден любит деньги. Как по-вашему, сколько может стоить Питер Лондонский?

– Я не знаю, – медленно произнес Джейми, окидывая ее взглядом от подола юбок до лживых глаз. – Это вы мне скажите, сколько он стоит.

Его ждало холодное мрачное объяснение.

– В былые времена, до интердикта Англии и предания анафеме короля, отец Питер присутствовал на большинстве королевских мероприятий: на подписании договоров и приказов, на выездных сессиях, когда судьи отправлялись на места и им были нужны свидетели. И, к несчастью для вашего короля, когда были не нужны.

– К несчастью для вас, Ева, вы опять говорите лишь то, что я и так знаю. – Он остановился на расстоянии дюйма от нее. – Итак, мы вернулись обратно к сути дела – к отцу Питеру и множеству тех, кого он интересует.

– Это все плохие люди! – выпалила она.

– Например, я.

– В первую очередь вы. Все вы, кому не нужны его дипломатические таланты.

– Разумеется, за исключением вас, миротворицы.

У нее был такой вид, словно она собиралась его укусить, если бы ей позволили.

– Чего я действительно жажду, так это, чтобы вы изрубили друг друга своими мечами и сбросили в море. Мне нет дела до мира в Англии, и им всем тоже. Вы все помешаны на оружии.

– Согласен. Вероятность, что в Англии установится мир, так же мала, как исчезновение самой Англии с лица земли.

Слегка отстранившись, она посмотрела на него с подозрением, а он осторожно спросил:

– Как вы думаете, что они хотят взамен? Если не ради переговоров, то зачем вообще его пригласили?

– Понятия не имею.

– Вот это, например, грубая ложь. – Костяшкой пальца он провел по ее щеке. – Почему бы просто не сказать, кто вас сюда прислал?

Она зажмурилась, будто собралась капитулировать, а потом открыла глаза, и он заметил, как на краткий миг в их серых глубинах отразилась зелень весенней листвы.

– Меня никто не посылал. Отец Питер мой друг. Мы познакомились, когда я короткое время служила няней в доме знатных людей. Барон… умер. – Всего лишь небольшая заминка, но как многое сказала о ней: теперь Джейми точно знал, что все это ложь и никуда не ведет. – А Малден прибыл за наследниками. Мои услуги больше не требовались. Возможно, я была не слишком умелой. Как бы то ни было, я ушла. С Роджером.

– А ваши родители?

Этот вопрос, казалось, лишил ее дара речи. Время шло, а она все молчала, но вот наконец, будто на что-то решившись, произнесла:

– У нас нет родителей. Это случилось, когда мы были совсем маленькими.

Он был уверен, что ничем не выдал себя: за десятилетнюю службу королю научился не открывать больше того, что отразило бы зеркало, – но все же подумал: «Она сирота. Как и я».

Солнце скрылось за верхушками деревьев, скоро на землю спустятся сумерки и из низин и оврагов поднимутся весенние туманы.

– Значит, – заговорил он медленно, – вы здесь по зову сердца. И это дело с отцом Питером связано только с документами и договорами и ни с чем больше.

– Мне неизвестно, что у отца Питера в голове и сердце, но я знаю: он мой друг. Когда-то он спас жизнь мне, и если хватит сил, теперь я отплачу ему тем же.

«Совершенно нелепо. Этот маленький эльф, который ненавидит мстительных королей и воинственных дворян, хочет тягаться с ним, Джейми, хранителем секретов, участником тайных заговоров и знатоком стольких способов убивать, что никогда не пройти в ворота рая? Она собиралась спасти отца Питера? Перехитрить всех? Тем не менее да, собиралась… собиралась обмануть его. Да, в данный момент она стояла связанной и едва дышала, но в ней все-таки что-то было – какая-то внутренняя непоколебимость, настойчивость. Решительность, поморщившись, поправил он себя, удерживая ее взгляд, испуганный, но немигающий, переменчивый, как ветер, вода или воздух, и опасный, как шторм на море или жгучее солнце в пустынях Палестины, – и упрямый».

Возможно, удивление оттого, что в таком маленьком костре он обнаружил такой жар, объясняло, почему он не прижал ее сильнее, почему долго думал, не наклониться ли, чтобы коснуться губами этой нежной шейки.

Или, возможно, ему помешал неожиданный треск ветки под чьим-то сапогом? Оглянувшись, он увидел Рая и спросил отрывисто:

– И где же Роджер?

– Надежно привязан к дереву.

Джейми резко отошел от Евы, нечаянно ударив себя по локтю рукоятью меча. У него была уйма кинжалов, закрепленных по всему телу, и он носил кольчугу, которая защищала от любой, кроме разве что самой мощно выпущенной, стрелы.

А на Еве была синяя юбка.

Несколько мелких белых цветочков, которые обрамляли ее лицо, запутались в волосах и, покачиваясь на темных прядях, свисавших до бедер, напоминали маленькие свечки, плывущие вдали по реке.

Что он почувствует, если опустит пальцы в эту реку?

Он ощутил какую-то странную, очень слабую боль в груди, но, оставив ее без внимания, повернулся к Раю, который стоял, скрестив руки, и наблюдал за ним.

В низине над ручьем начали образовываться крошечные полоски тумана и, закручиваясь, тянуться вверх. Двадцать лет дружбы связывали их с Раем, и все двадцать лет друг страдал из-за не всегда обдуманных, но зато непременно полных опасностей действий Джейми.

В восемь лет это были неистовые драки на улицах Лондона, после которых он, хромая, с трудом добирался в еврейский квартал до дома Рая, где его мать врачевала ему раны ласковыми выговорами и горькими настойками, но всегда только что-то одно приносило пользу. Уже с двенадцати лет он выполнял секретные поручения баронов, передавая послания, умел скакать на лошади, а в тринадцать был завербован на службу к королю Иоанну.

И каждый раз друг бросался за него в драку, руководствуясь какими-то своими, не всегда понятными, но очень серьезными соображениями. Джейми был обязан Раю жизнью, ведь именно он, встретив на улице совершенно обессилевшего, униженного, полуживого и мечтавшего лишь об одном: поскорее умереть, – юношу, привел его к себе домой. И в тот день Джейми поклялся вернуть ему долг в тысячекратном размере.

Друг стоял со скрещенными руками и молча ждал, а когда Джейми наконец оглянулся, вопросительно поднял бровь:

– Ты закончил?

Тот лишь пожал плечами и раздраженно буркнул:

– Знаешь, если хочешь заняться чем-то полезным, ослабь подпруги на лошадях, и пойдем посмотрим, что там за хижина и какие еще неприятности нам приготовила Ева.

– Ничего я не приготовила! – возмутилась та.

– Я вам не верю, – сказал Джейми и, обернувшись к Раю, добавил: – Надо держать ухо востро.

Ева шла впереди, раздвигая густые заросли, скрывавшие тропинку, что вела на вершину холма. Слабый свет просачивался через сетчатое покрывало из ветвей, как вода сквозь сито, так что было сумрачно, но не темно.

Она помнила все именно таким: незабываемое прозрачное серое свечение, превращавшееся в расплавленное серебро при яркой луне, зеленые листья, кажущиеся черными в тени, и призрачный пейзаж.

Помнит ли это Роджер? Она не рискнула оглянуться, чтобы понять это. Кто знает, на какие мысли это могло натолкнуть Джейми…

Бледно-зеленый мох, свисавший с ветвей, почти светился в сумерках. По обе стороны тропинки лежали полусгнившие остатки огромных деревьев, поросшие грибами и молодыми побегами. Звуки человеческих шагов скрывал пружинящий ковер из листьев и хвои под ногами.

Наконец они достигли вершины холма, где посреди большой поляны увидели покосившуюся и полуразвалившуюся хижину. Южная стена обвалилась полностью, и то, что осталось от крыши, рухнуло на нее. Остальные три стены, покрытые мхом и грибами, еще стояли, накренившись внутрь.

У Евы сжалось сердце.

Ниже полуразрушенного треугольника стропил имелась маленькая боковая дверь, оказавшаяся неподвластной времени и стихии, – кроме разве что краски. Даже теперь, по прошествии десятилетий, все еще можно было разобрать, что когда-то она была выкрашена в нелепый, вызывающе красный цвет и разрисована черным.

Ева заметила, как ее конвоиры безмолвно обменялись взглядами.

– Это что за чертовщина? – пробурчал Рай. – Похоже на творение ведьмы.

– Нечто подобное Ева сделала со своими ногтями, – заметил Джейми.

– С ногтями? – Рай с любопытством обернулся.

Ева сжала кулаки, спрятав разрисованные ногти, но Джейми просто кивнул в ее сторону.

– Посмотри, если позволит.

Они подошли к развалюхе поближе, и он спросил:

– Что это за постройка?

– Кроме того, что она очень старая, ничего не могу сказать, – ответила Ева, оглядываясь.

– Не можете или не хотите?

– Вы думаете, я обманываю?

– Я в этом уверен, просто пока не понимаю, что вы пытаетесь скрыть.

– На сей раз ошибаетесь. Насколько мне известно, здесь прежде всегда можно было безопасно переночевать.