— Но как же предложения о замужестве? Потом следуют обручение и свадьба. И все это приводит к материнству.

— Вовсе нет, — фыркнула Джессика.

Серена подняла бровь.

— Не хочешь ли объяснить, что ты имеешь в виду, Джесс?

Джессика пожала плечами и вздернула нос со своим обычным выражением.

— Просто я знаю, что существуют способы предотвратить беременность.

— Способы, смертельные как для матери, так и для ребенка, — нахмурившись, произнесла Феба.

— Необязательно, — возразила Джессика с видом превосходства.

— Если это так, — сказала Серена, — мы ничего не хотим об этом слышать. Во всяком случае, ты шокируешь нашу бедную святую Оливию.

Сестры вновь посмотрели на Оливию и заметили, как она покраснела.

— Вы вовсе меня не шокируете!

— Как же! — вмешалась Феба тоном умудренного опытом человека. — Есть определенные темы, которые лучше не обсуждать в присутствии святой Оливии.

Джессика покачала головой:

— Ты стала красной как рак, Лив. Наши разговоры, видимо, тебя огорчили.

— Нет. — Оливия прижала ладони к щекам. — Вовсе нет.

— Я вот что думаю, — заключила Джессика, повернувшись к Серене и Фебе. — Пусть она лучше продолжает думать, что наличие поклонников обязательно приводит к материнству.

— Но, зная это, не станет ли она искать их? — спросила Серена с сомнением в голосе.

— Скажи, Лив? — не унималась Джессика. — Как ты думаешь? Никаких поклонников и никакого материнства, или в конечном счете ты позволишь нам найти тебе ухажера, чтобы ты начала производить на свет младенцев?

Феба сморщила нос.

— Джесс! Ты не могла бы быть более деликатной?

— И кто это говорит о деликатности? — отрезала Джессика. — Не ты ли сбежала в Гретна-Грин с Харпером — с первым же мужчиной, с которым познакомилась?

— Прекратите обе! — приказала Серена. — Прежде чем все это перерастет в глупую ссору, я хочу вам что-то сказать. Нечто важное.

Серена опустила глаза на свое рукоделие и, зардевшись, сказала:

— Мы с Джонатаном ничего не старались предотвратить.

Пока Оливия смотрела на сестру, пытаясь понять, о чем она говорит, Феба бросила карты и вскочила.

— Ты беременна!

Сжав губы и все еще не поднимая глаз, Серена кивнула.

— Ах, Серена, — выдохнула Оливия. — Это правда?

Серена надеялась забеременеть с того времени, как Оливия и Джессика вернулись из Антигуа.

— Да, — прошептала Серена. — Я в этом уверена. Но ты опять забыла называть меня Мег.

Однако улыбка на лице Серены свидетельствовала о том, что сейчас ей это все равно. А Оливии было очень трудно привыкнуть к новому имени сестры. Для нее она всегда была Сереной, самой старшей и самой мудрой, что бы ни думали другие.

— Я так рада за тебя, Мег.

— У нас появится еще один племянник или племянница! Здорово! — Кажется, Джессика забыла о раздражении, которое у нее вызвало заявление Фебы о том, что она чувствует, когда нужна Марджи.

Джессика, Феба и Оливия окружили Серену, стали обнимать и целовать ее в щеки и прикладывать ладони к ее пока еще плоскому животу.

— Ты счастлива? — спрашивали они ее.

— Ты взволнованна?

— Тебе страшно? — спросила Джессика.

— Да, я счастлива и взволнованна, и мне, конечно же, не страшно, — со смехом ответила Серена.

Поцеловав сестру в щеку, Феба произнесла извиняющимся тоном:

— Я правда должна идти кормить Марджи.

Улыбнувшись на прощание, Феба ушла.


* * *

Оливия проводила дни, гуляя по огромному поместью Джонатана. Кто-то, может быть, сказал бы, что земли заросли травой, а дом обветшал, но Оливии удавалось обнаружить столько неожиданно красивых мест, что ее новый дом казался волшебным.

Джонатан совсем недавно переехал в Суссекс и вновь стал заниматься обустройством поместья. Они с Сереной только-только приступили к обновлению дома и участка вокруг него, и Серена всегда смеялась, рассказывая, что была рада, если могла пройти от входа в дом к карете, не зацепившись за колючки и не споткнувшись о какую-нибудь упавшую ветку.

Иногда Оливия гуляла с матерью Джонатана, приятной, веселой вдовой графиней, а иногда с сестрами. И даже несмотря на то что ее прогулки часто заканчивались в одиночестве, Оливия каждый день исследовала окрестности.

На Антигуа мать редко разрешала ей выходить из дома по настойчивым рекомендациям доктора Оливии, утверждавшим, что длительные прогулки на свежем воздухе могут быть опасны для ее слабого здоровья. Но здесь, в Англии, с ее абсолютно отличным от Антигуа климатом, флорой и фауной, матери не было. Если кто-либо возражал против ее прогулок, Оливия просто говорила, что здесь чувствует себя в большей безопасности.

Сегодня, одетая, как всегда, в простое коричневое шерстяное платье и шляпку с большими полями, защищавшую ее лицо и шею от солнца, она отважилась зайти в глубь леса. Земля здесь была более неровной, чем около дома, но одна из тропинок, которая вилась меж деревьев, привела Оливию к роднику, пробивавшемуся между двух скал.

Оливия вдыхала свежий осенний воздух и наслаждалась шуршанием сухих листьев под ногами. Прежде чем выйти из дома, она сунула в карман булку черствого хлеба — она приходила сюда почти каждый день, чтобы кормить выводок серых гусей, устроивших себе дом возле родника.

Тихо напевая, она начала спускаться по узкой тропке к роднику. Оливия смотрела себе под ноги, опасаясь споткнуться, но когда подняла голову, резко остановилась.

Возле воды, окруженный выводком гусей, сидел какой-то человек.

Очевидно, услышав ее шаги, он повернул голову и посмотрел на нее через плечо, хотя Оливия и не собиралась подкрадываться.

У нее вдруг сильно забилось сердце от осознания того, что она поняла: она в лесу одна с незнакомым человеком.

Оливия нервно облизнула губы и, глядя, как он поднимается, пыталась не замечать, как его черные высокие сапоги обхватывали его сильные икры, а кожаные бриджи — мускулистые бедра.

Смотреть в упор на мужские бедра неприлично, сурово напомнила себе Оливия и подняла глаза.

Он был в черных перчатках и держал в руке небольшой джутовый мешок с кормом для гусей. Одна из птиц нетерпеливо клевала мешок, видимо, пытаясь его открыть. Мужчина, однако, не обращал на птицу никакого внимания.

Взгляд Оливии поднялся выше. На широкие плечи был накинут изысканный плащ, явно сшитый на заказ дорогим портным из Лондона. На Антигуа большинство мужчин ходило в убогой, домотканой одежде.

Мужественный, квадратный подбородок, покрытый однодневной щетиной. Полные, но суровые губы. Прямой нос. Темные густые волосы, закрывающие лоб красивой, мягкой волной.

И… внимательные глаза невероятного зеленого цвета. И они смотрели на нее.

Оливии удалось подавить вздох. Она узнала этого человека. Этого джентльмена, поправила она себя. Она видела его на последнем балу в Лондоне перед тем, как уехала в Суссекс. Как она могла забыть?

— Извините, — почти шепотом пробормотала Оливия. — Я не знала, что родник… занят.

Его губы дернулись. Он что, улыбается? Может, смеется над ней?

Краска залила ей щеки. Смущение сменилось досадой, и она повернулась, чтобы уйти.

— Подождите.

Господи! Какой голос! Низкий баритон, густой, словно мед. Оливия остановилась. Он подошел ближе.

— Здесь хватит места для двоих.

Не дождавшись ее ответа, он добавил:

— Мне не удается накормить этих жадных тварей. Смотрите, они уже нацелились на ваш хлеб.

Так оно и было. Один из гусей, увидев хлеб, уже ковылял к ней.

— Это Генриетта, — тихо сказала Оливия. — Ее всегда надо кормить первой.

— Эта Генриетта, — ответил он, — уже съела половину принесенного мной зерна. Должна же она дать хоть какой-то шанс своим братьям и сестрам.

Этот человек, видимо, не слишком много знал о гусях.

— Вот, смотрите. — Она отломила кусочек хлеба и помахала им перед Генриеттой. — Это твой любимый момент.

Когда гусыня бросилась за хлебом, Оливия швырнула его в самую гущу кустов боярышника. Генриетта, очевидно, не самая сообразительная из всех, поковыляла за ним и стала искать его в зарослях.

— С помощью такой нехитрой уловки она не отнимет еду у других, — рассмеялась Оливия. — Иначе она начнет их щипать, отпугивать и съест весь хлеб сама.

— Или все мое зерно.

— Без сомнения.

Он достал из метка пригоршню зерна и рассыпал его по земле. Остальные гуси начали быстро его клевать.

— Бедняжка Генриетта, — вздохнула Оливия.

Глупая гусыня так и не нашла свой кусок хлеба, не подозревая, что ее отпрыски пируют совсем рядом.

— Вы мисс Оливия Донован, не так ли? — неожиданно спросил незнакомец.

Услышав свое имя, Оливия напряглась. Она с трудом откашлялась и произнесла довольно холодно:

— Боюсь, у вас есть передо мной преимущество.

— Я Макс.

Она уставилась на него в недоумении. Макс? Просто… Макс? Наверняка это не так.

Он, очевидно, заметил ее смущение и быстро поправился:

— Максвелл Бьюкенен.

Макс слегка поклонился и, взяв ее руку, сжал ее. Оливия почувствовала силу его пальцев даже через несколько слоев его кожаных перчаток и убрала руку.

— Приятно было познакомиться, мистер Бьюкенен. Я уверена, что уже видела вас, не так ли?

— Вы помните?

Его зеленые глаза смотрели на Оливию в упор.

— Это было в Лондоне, на балу у лорда Харфорда.

Макс улыбнулся, и неожиданно на щеках его сурового лица появились ямочки.

Оливия мысленно одернула себя. На балу он произвел на нее большое впечатление, и с тех пор она иногда вспоминала о нем. Возможно, потому, что она еще никогда в своей жизни не встречала никого, кто был бы таким физически совершенным, как этот человек. Такие мужчины были редкостью в ее защищенном мире, но ей не следовало забывать, что Макс просто человек. Такое же человеческое существо, как Оливия.