— Но… но… — Беатрис уже просто рыдала на плече Джессики. — Я все делаю не так, как нужно. Я очень плохая жена. Он говорит, что я слишком толстая, что я позор и бесчестье…

— Нет! Это неправда. Ты милая и самая прелестная женщина, которую я знаю. Ты не можешь быть плохой женой. Это просто невозможно.

Джессика развязала ленты ужасной шляпы и бросила ее на стул. Потом снова обняла подругу и гладила ее по волосам до тех пор, пока Беатрис не выплакалась.

Джессика достала из ридикюля носовой платок, и Беатрис вытерла лицо.

— Прости меня.

— Я твоя подруга. Разве ты это не знаешь? Так что не за что просить прощения.

— Мы знакомы всего несколько недель, — всхлипнула Беатрис.

— С той самой минуты, как я тебя увидела, я знала, что мы с тобой непременно подружимся.

Беатрис робко улыбнулась:

— Правда?

Джессика кивнула:

— Правда. — Она взяла Беатрис за руку. — Давай немного посидим.

Беатрис кивнула и позволила Джессике отвести ее и усадить на элегантную, обитую светло-зеленым бархатом софу. Беатрис вытерла носовым платком слезы, которые снова потекли из ее глаз. Джессика осторожно дотронулась до синяка Беатрис.

— Сколько раз он делал с тобой такое?

— Это? — Беатрис провела дрожащими пальцами по левому глазу, который пострадал больше. — Не знаю.

— То есть ты не хочешь мне говорить или на самом деле давно потеряла счет?

— Я… потеряла счет, — опустив глаза, призналась Беатрис.

Джессика громко застонала.

— У него есть полное право…

— Полагаю, что это он так тебе говорит, — не скрывая гнева, выпалила Джессика.

— Но у него действительно есть право, — прошептала Беатрис. — Нет такого закона, который запрещал бы мужу воспитывать свою жену.

— Только потому, что нет такого закона, не означает, что у мужчины есть право. Ни один благородный мужчина не позволил бы себе так обращаться со своей женой.

Глаза Беатрис снова наполнились слезами.

— Выходит, я вышла замуж за плохого человека.

— Ах, Беатрис, ты заслуживаешь гораздо большего, чем это. И ты сама это знаешь.

— Если бы я была хорошенькой и не такой толстой… он гордился бы мной. Он брал бы меня с собой в Лондон.

Этот страшный человек не только жестоко обращался со своей женой, он убедил ее в том, что она сама во всем виновата. До этого момента Джессика еще никого так не ненавидела, как этого Фенвика.

Она опустилась на колени перед Беатрис и положила руки ей на ноги.

— Послушай меня. Твоей вины нет. Как мне убедить тебя, что ты хорошенькая? Расскажи, сколько у тебя было предложений выйти замуж до того, как ты выбрала лорда Фенвика?

— Шесть. Но папа велел мне выбрать Фенвика, потому что он когда-нибудь станет герцогом.

— Вот видишь? Если бы ты была уродиной, у тебя не было бы шести предложений. Можешь мне поверить.

Беатрис улыбнулась, но ее губы дрожали.

— Но я не была такой толстой.

Джессика покачала головой:

— Я никогда не знала тебя другой и не считаю тебя толстой или некрасивой.

— Правда?

— Да.

— Честно?

— Честно.

Губы Беатрис перестали дрожать, и улыбка стала уверенней.

— Спасибо. Ты настоящая подруга.

Джессика сжала ей руку.

— Я говорю все это не для того, чтобы ты почувствовала себя лучше, а потому что это правда. А ты знаешь, когда твой муж вернется в Броктон-Холл?

— Нет. Он никогда не предупреждает меня заранее. Я никогда не знаю, что он приедет, пока не увижу его карету на дороге к дому. Но теперь… — Она всхлипнула. — Боюсь, мне придется быть дома, когда он приедет в следующий раз. Что, если он приедет и будет меня искать, а я в это время буду у вас? Он так на меня рассердится.

— Не волнуйся так. Мы не оставим тебя в одиночестве: мы с сестрами обязательно будем навещать тебя в Броктон-Холле.

Беатрис улыбнулась.

— Но знаешь… ты могла бы его бросить, — тихо сказала Джессика.

— Ты сошла с ума, Джессика. Я не могу его оставить!

— Почему не можешь?

— Он мой муж.

Он негодяй и избивает женщин. Он тебя не заслуживает.

— Нет, я не могу. Моя семья будет опозорена…

— Это не твоя вина!

— Но я буду обесчещена…

— Ерунда. Обесчещен будет он.

Неожиданно Беатрис схватила обе руки Джессики и сжала их.

Ах, Джессика, ты никому ничего не расскажешь, ведь так? Обещай, что никому не расскажешь. Иначе… О Господи, Джессика. — Беатрис начала рыдать.

Джессика заморгала. Она даже не думала скрывать все от своей семьи. Она всегда рассказывала сестрам все.

— Ты не хочешь, чтобы я рассказала своим сестрам? Но, Беатрис, они тебе помогут.

Беатрис закрыла глаза. Слезы ручьями лились по ее лицу.

— Я не перенесу позора, — простонала она. — Прошу тебя…

— Хорошо, — успокоила ее Джессика. — Я ничего не буду рассказывать, пока ты мне не разрешишь.

— Спасибо.

Джессика вздохнула.

— Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом. — Она потянулась за своим ридикюлем. — Я принесла тебе несколько рецептов.

Джессика выложила перед Беатрис все рецепты и слушала, как та рассказывает об ингредиентах разных блюд и о способах их приготовления, но ее мысли были далеко.

Джессика Донован никому не позволит избивать ее подруг. Просто не позволит, вот и все.


Макс просто не мог поверить, что половина ноября уже прошла. С тех пор как он поцелован Оливию в тот дождливый день, время летело стремительно. Они часто проводили время вместе: читали книги в библиотеке, разговаривали в гостиной, играли в теннис, когда позволяла погода, хотя таких дней было немного. Но Макс больше ни разу не поцеловал ее. Но не из-за того, что не хотел, дело в том, что им не удавалось остаться наедине. Если бы это случилось, он непременно бы не удержался от того, чтобы не прикоснуться к ней.

Макс вошел в столовую для завтраков. Впервые со дня своего приезда в Стрэтфорд-Хаус он не застал там дам, сидящих за своим утренним шоколадом. Но там был Стрэтфорд. Он ходил взад-вперед у буфета, будто никак не мог решить, что выбрать на завтрак, в то время как Лэнгли говорил ему что-то тихо, но настойчиво.

— Что-то случилось? — спросил Макс, когда они замолчали и посмотрели на него.

Стрэтфорд вздохнул:

— Вчера вечером у Оливии был приступ лихорадки. За ней ухаживают сестры.

Черты лица Стрэтфорда заострились от беспокойства. У Макса сжалось сердце.

— Лихорадка? Она…

Он не смог окончить фразу. Она в опасности? Нет, этого не может быть. Вчера она выглядела совершенно здоровой. Тем не менее выражение лица Стрэтфорда вызвало у Макса дикое сердцебиение.

Стрэтфорд, казалось, понял неоконченную фразу Макса.

— Непосредственной опасности нет. Но когда ее лихорадит, это всегда повод для беспокойства. Мег чувствует, что она слабеет от каждого приступа.

Стрэтфорд наконец остановил свой выбор на яичнице, положил себе немного на тарелку и сел напротив Лэнгли. Он взглянул на Макса, все еще стоявшего в оцепенении в дверях, и предложил:

— Позавтракай, Хэсли.

Макс заставил себя кивнуть и на негнущихся ногах подошел к буфету, но туман, застилавший его глаза, не позволял оценить расположенные на буфете блюда. Он положил себе что-то на тарелку и сел рядом со Стрэтфордом.

Она слабеет с каждым приступом? Сколько же у нее их было?

Он мог бы попросить увидеться с ней. Но это было бы слишком бесцеремонно, ведь он не был членом семьи. Или официальным поклонником. Даже если бы и был, совершенно неприлично просить разрешения увидеть ее во время болезни.

— Могу я ее увидеть? — вырвалось у него. Черт. Он не может себя контролировать. Он просто не мог противостоять жгучему желанию видеть ее, чтобы убедиться, что она в порядке.

Стрэтфорд застыл с тостом в руке.

— Э… Я спрошу у Мег.

— Спасибо.

С того момента как вошел Макс, Лэнгли не проронил ни слова, но теперь взглянул на него с участием.

— Вы с мисс Донован стали друзьями, не так ли?

Лэнгли не обвинял, ни в коей мере не вмешивался, но Макс почувствовал себя куском мяса, которое эти двое мужчин намерены сначала отбить, а потом съесть — кусок за куском.

— Да, — спокойно ответил Макс. — Нам нравится общество друг друга.

— Вы проводите с ней довольно много времени, — непринужденно произнес Лэнгли. — Вам обоим нравится играть в теннис, не так ли?

— Да.

— Для тенниса погода слишком холодная, — вмешался Стрэтфорд, обнимая ладонями чашку с горячим кофе. — Особенно для человека со слабым здоровьем, таким, как у Оливии. В теннис нужно играть летом, это касается даже крепких людей.

— Погода и впрямь не очень баловала. Но за две прошлые недели мы играли всего раз или два. — Что-то внутри Макса сжалось, ведь еще вчера они сыграли партию. — Вы же не думаете… вы не думаете, что теннис стал причиной ее лихорадки?

Неужели в этом виноват он, забеспокоился Макс. Может быть, ему следовало настоять на отмене игры из-за холодной и ветреной погоды?

Но она бы запротестовала.

— Не знаю, — протянул Стрэтфорд.

Лэнгли пожал плечами:

— Трудно сказать.

Стрэтфорд отпил глоток кофе.

— Мег уверила меня, что она, Феба и Джессика уже не раз проходили через это. Я имею в виду болезнь Оливии. Они знают, что надо делать. Мег сказала, что температура уже немного спала.

Вот опять. Опять этот разговор о том, что проблема повторяется. Макс решил поддержать эту тему:

— Уже не раз? Вы хотите сказать, что мисс Донован подвержена приступам лихорадки?

— А разве она вам об этом не рассказывала? — удивленно поднял брови Стрэтфорд.