Гарету Доусону будет намного проще столковаться с Хуанитой, нежели с нею. Почему-то эта мысль усугубила давящую на сердце тоску. И воспоминания о его колдовских ласках, о сильном, горячем теле, нежном, молящем шепоте…

Нет! Она должна помнить только о том, как этот голос интересовался ее ценой! И в глазах у Гарета Доусона светилась похоть, откровенная похоть – вот пусть Хуанита ее и удовлетворяет!

Отругав себя за глупые мысли, Анжелика придирчиво осмотрелась. Да, везде чисто, все на местах. Вот и Кармела устроилась передохнуть в своем любимом кресле у очага – неулыбчивая, молчаливая. Анжелика набралась храбрости и спросила:

– Кармела, есть еще какие-то дела или я могу идти? Темные усталые глаза кухарки были полны такой грусти, что Анжелика не вытерпела, опустилась на колени возле кресла и горячо взмолилась:

– Кармела, пожалуйста, выслушай меня! Все остальные давно осудили меня раз и навсегда. Но ты была такой доброй ко мне, Кармела. – Не спуская с нее молящих глаз, Анжелика продолжила: – Я хочу, чтобы ты знала: все, что обо мне болтают, – неправда. Я ничего плохого не сделала, я даже не помышляла об этом! Если бы ты мне поверила…

Широкая тяжелая ладонь накрыла ее руку и похлопала в знак утешения:

– Не переживай из-за меня, Анжелика. Вот я сейчас сидела в этом кресле и советовалась с собственным сердцем. Все мы – жертвы в руках судьбы, не так ли? Ты молода, красива и рождена в грехе – но в глазах твоих светится чистота. Вряд ли жизнь позволит тебе остаться такой, но не мне тебя судить. Ты добрая, хорошая девушка. Ты была и осталась такой же, независимо от того, что было или не было с тобой вчера.

– Спасибо, Кармела, – с чувством промолвила Анжелика и собралась было встать, однако рука поварихи удержала ее.

– Анжелика, ты не должна обижаться на мою нынешнюю строгость. Ведь это твое спасение!

– Мое спасение?..

– Да, Анжелика. Находясь под моим надзором, ты укрыта от глаз других людей, которые потребуют от тебя намного больше, нежели услуги простой кухарки! – Анжелика потупилась. – И нечего стыдиться чьей-то невоздержанности, Анжелика. Подчас мы лишены возможности сохранить чистым свое тело… но всегда остается возможность сохранить чистой душу!

– Кармела…

– Молчи, Анжелика, – улыбнулась ей Кармела. – Было время, я тоже была красива и желанна. И подобно тебе лишена права выбора… – (Анжелика удивленно округлила глаза.) – Вот только я не захотела сохранить ребенка, который стал бы свидетельством моего греха. Потом я вышла замуж, но мне больше не суждено было зачать дитя. И с того самого дня, как ваша семья появилась в Реал-дель-Монте, я не переставала жалеть твою мать, пережившую такой позор. Однако теперь я ей завидую!

– Кармела… прости…

– Нет, Анжелика, это я должна просить прощения… прощения за то, что не в состоянии предотвратить несчастья, которые может навлечь твоя красота. Но знай, что у тебя есть друг, и не обижайся за сегодняшнее. Я оплакивала свою судьбу и могла показаться слишком суровой и мрачной.

Анжелика поспешно выпрямилась, чтобы не дать волю подступившим слезам, и прошептала, робко коснувшись натруженной руки:

– Спасибо, Кармела.

Несколькими минутами спустя она уже вышла через заднюю дверь, надеясь под покровом сумерек благополучно добраться до дома. Признания Кармелы растрогали девичье сердце, и она вздохнула.

Откуда-то из темноты вдруг вынырнула рука и грубо схватила ее. В ноздри ударил знакомый запах, и она закричала.

– Нет, Анжелика, не надо… – Эстебан завел ей руки за спину и прижал к себе. – Тебе ни к чему вырываться. Это же я… я, который спас тебя от увольнения… человек, которому ты стольким обязана!

Анжелика бессильно обмякла и подняла глаза. К горлу подступила тошнота.

– Вот так, Анжелика. Мы связаны теперь крепко-накрепко, не так ли? От меня зависит твое будущее и будущее твоего брата! Да и я привязан к тебе желанием, которое ты сумела разбудить во мне, Анжелика! Вот и выходит, что нам никуда друг от друга не деться, верно?

Растерянная, онемевшая, она только и смогла, что поспешно кивнуть. Однако Эстебана это явно не устраивало. Он сжал ее руки так, что девушка чуть не закричала от боли, и жарко зашептал:

– Нет, Анжелика, кивками ты не отделаешься. Я желаю услышать твой голос. Ты сейчас пообещаешь служить мне хорошо. Ты должна сама сказать это вслух!

Анжелика чувствовала, как его колотит от возбуждения и нетерпения. Его губы касались щеки, и от горячего, приторно отдававшего мятой дыхания ее снова стало мутить.

– Да… – Тут Анжелика поперхнулась, но все же нашла в себе силы продолжить: – Я буду вам хорошо служить…

– А почему ты будешь мне хорошо служить, Анжелика?

– По… потому что в ваших руках мое будущее…

– Вот и хорошо, Анжелика, очень хорошо… – Эстебан медленно отпустил ее руки и, по-прежнему глядя в серебристые глаза, обнял что было сил. – А теперь, Анжелика, ты меня поцелуешь. Ты покажешь, как сильно тебе хочется мне услужить, как сильно тебе хочется мне отдаться! Ну, Анжелика…

Анжелика повиновалась и обняла Эстебана за шею. Она подалась вперед, к злорадно скривившимся губам Аррикальда, и почувствовала, что ее вот-вот вырвет. Ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы коснуться этих губ. В ответ Эстебан жадно впился в ее рот. Анжелика задыхалась под его необузданным натиском, все внутри нее кричало от ужаса и обиды.

Она и не заметила, как сжала руки в кулаки, когда кто-то хрипло воскликнул:

– Ну, похоже мне пора вмешаться! Эстебан резко повернулся на звук знакомого голоса, не выпуская из рук Анжелики:

– Гарет… ах да, ведь я сам пригласил тебя сюда нынче вечером, не так ли? Правда, в тот момент я и не думал, что твое появление может помешать, но Анжелика вела себя так мило… – Тут Эстебан демонстративно погладил Анжелику по груди. Лицо Гарета превратилось в каменную маску. – Не правда ли, она прелестна? Ты должен согласиться со мной, ведь ты тоже успел отведать ее прелестей? Бедняжка Гарет! Ведь все, что тебе так мило, отныне достанется одному мне: и нежные губки, и шелковистая гладкая кожа, и тугая девичья грудь…

– Ублюдок!

Эстебан гулко расхохотался. А потом не спеша протянул руку, сдернул с Анжеликиного плеча блузку и жадно впился в молочно-матовую кожу.

Боль заставила ее охнуть и дернуться – но грубые руки по-прежнему держали ее в плену. Гарет машинально рванулся вперед, но его остановил злобный окрик:

– Нет! Ни с места! Анжелика вовсе не хочет, чтобы я отпустил ее сегодня – верно, шлюшка? Ведь боль только усиливает наслаждение. Уж я непременно постараюсь завести тебя так, чтобы ты тряслась от желания и умоляла меня сделать это еще и еще!

Гарет не стал дожидаться ответа Анжелики. С отчаянной решимостью он рванулся вперед, и тогда Эстебан выхватил что-то из-за голенища. Тускло сверкнувшая в сумерках сталь остановила Гарета, а Эстебан прошипел:

– Нет, Гарет! Я не хотел никому пускать кровь этой ночью, но если ты не остановишься, пожалуй, придется! Вы оба этого заслужили, и мне наплевать, чья именно кровь сейчас прольется: твоя или шлюхина!

Гарет поглядел на помертвевшее лицо Анжелики. А Эстебан злорадно рассмеялся, увидев, как соперник сделал шаг назад.

– Анжелика… надо же, какой контраст между именем и теми чувствами, которые ты будишь в людях! – Эстебан рывком притянул девушку к себе. – Зато это имя очень подходит к ее ангельскому лицу… Она прекрасна, как ангел… Ангел из преисподней!

Анжелика уже не в силах была сдержать дрожь. Эстебан, наслаждаясь ее ужасом, вертел свой кинжал так и этак и улыбался все шире:

– Видел, как шлюшке неймется отведать моей любви, Гарет? Ну ничего, я скоро успокою тебя. Потерпи, малышка. Но сначала скажи Гарету, что принадлежишь только мне! Скажи сама. что решила служить мне, только мне… – И он так заломил ей руку, что Анжелика застонала. Гарет снова дернулся вперед, и Эстебан угрожающе взмахнул кинжалом: – Говори, Анжелика…

Кое-как поборов порожденное ужасом оцепенение, Анжелика глянула в горевшие безумием глаза Эстебана и промолвила, презирая себя:

– Я… я дала дону Эстебану обещание, что буду… буду…

– Ну давай, Анжелика, скажи ему, как ты будешь мне служить?

– Служить ему верой и правдой…

– Тебе следует выражаться более убедительно, Анжелика, – прорычал Эстебан, еще сильнее выворачивая ей руку. – Гарет должен знать, как именно ты…

Он умолк на полуслове и насторожился: послышался какой-то звук. Вскоре на противоположном конце тропинки мелькнул свет фонаря и раздался негромкий голос дойны Терезы:

– Эстебан, милый, ты здесь? – Тут возле нее возник еще чей-то силуэт. – Энрике, я уверена, что Эстебан просто пошел прогуляться. Тебе не о чем беспокоиться.

– Он так нервничал, Тереза. День выдался нелегкий. Но идем же в дом. Я пошлю на поиски Фернандо.

– Энрике…

– Пойдем, Тереза. Гости скоро хватятся нас. И они направились обратно к дому. Эстебан впился глазами в непроницаемое лицо Гарета и злобно скривился. Не скрывая досады, он обратился к Гарету.

– Сюда скоро придут, так что придется отложить нашу беседу. Если ты сейчас же вернешься в дом, я явлюсь следом за тобой. Анжелика шла домой – вот пусть и идет восвояси Если ты желаешь ей добра, то не будешь больше виться возле ее юбки. – Однако Гарет не шевельнулся, и Эстебан рявкнул: – Проваливай! Скорее!

Гарет еще раз взглянул на бледное, растерянное лицо Анжелики, неохотно повернулся и зашагал к дому. Эстебан не отрывал глаз от его широкой спины и весь напрягся, когда техасец задержался, чтобы перекинуться парой слов с Фернан– до. Усмехнувшись, он спросил у замершей от страха Анжелики:

– Как ты думаешь, шлюшка, он делает это ради тебя – или ради себя, чтобы тебя не вышвырнули с асиенды, как котенка, и у него осталась бы возможность с тобой встречаться?

Глаза Эстебана снова полыхнули недобрым огнем, он нагнулся и спрятал в сапог кинжал, продолжая удерживать Анжелику. Потом что было силы прижал ее к себе и поцеловал жадно, до крови.