– Мне нужно подъехать к восточной стороне, где меня будет ждать мистер Рэтлиф, а вас я высажу у парадного входа.

– Замечательно, – улыбнулась Энди.

Даже более замечательно, чем она предполагала. Значит, какое-то время Лайон будет занят. Лайон? Она подумала просто «Лайон»?

– Еще раз благодарю вас, мистер Хьютон, – сказала Энди, когда грузовичок остановился.

– Всегда рад помочь, маленькая леди. Надеюсь, с вашей машиной ничего серьезного.

Энди спрыгнула с подножки, осторожно прикрыла дверь, чтобы не привлекать излишнего внимания, и медленно направилась к дому, уютно устроившемуся среди тополей, дубов и ореховых деревьев.

Это было двухэтажное здание из белого кирпича, крытое красной черепицей. Фасад украшали четыре арки, за которыми виднелись широкие окна и двери парадного входа. Арки поддерживали огромный открытый балкон, с которого свешивались цветочные корзины с восхитительными петуниями, бегониями и шток-розами. Такой дом скорее можно было бы увидеть в Южной Калифорнии, а не на техасских равнинах.

Подойдя к дому и делая вид, что любуется цветами, Энди ждала, когда мистер Хьютон на своем грузовичке скроется из виду. Наконец грузовик завернул за угол, и Энди шагнула в тень балкона. Чувствуя себя преступницей, она подкралась к окну и заглянула в него, пытаясь разглядеть, что находится внутри. Она увидела комнату с высокими потолками и великолепной мебелью. Энди скользнула ко второму окну. За ним была гостиная с огромным камином, диваном и стульями. Третьим шел кабинет с массивным столом, заваленным бумагами, и книжными полками на стенах, затем столовая. Наконец Энди добралась до последнего окна. Видимо, это была оранжерея: комнату заполняли тропические растения, одна из стен целиком была стеклянной. Под потолком крутился вентилятор.

В инвалидном кресле сидел старик и читал… А может, спал? Энди обогнула дом и, увидев стеклянную дверь, заглянула внутрь. Он читал. На коленях у него лежала книга. Старик медленно переворачивал страницы, поглаживая их морщинистыми руками. На носу с горбинкой – очки в оправе.

– Входите, миссис Мэлоун, – даже не обернувшись к ней, сказал старик.

2

Энди была потрясена. Она не могла сказать, что удивило ее больше: то, что старик знал, кто она, или добродушная улыбка, которой он ее встретил. Генерал поразил ее не меньше, чем его сын.

Она ожидала увидеть человека, примерно похожего на портрет генерала Пэттона кисти Джорджа Скотта. Где же строгость, присущая заправским военным? Генерал Майкл Рэтлиф был само добродушие. Он не был похож на фотографии сорокалетней давности, которые видела Энди. Человек на них мало походил на хрупкого старца в инвалидном кресле.

Казалось, старый генерал был доволен тем впечатлением, которое произвел на Энди. Его явно забавляли растерянность и недоверие, читавшиеся на ее лице.

– Подойдите, пожалуйста, поближе, миссис Мэлоун, чтобы я мог получше вас разглядеть.

Энди толкнула стеклянную дверь и вошла в оранжерею.

– Вы генерал Рэтлиф? – нерешительно спросила она.

– Ну разумеется, – рассмеялся старик.

– А как… – Энди поперхнулась. – Как вы узнали, кто я? Разве вы ждали меня?

У нее мелькнула мысль, что Лес позвонил генералу и попросил его дать согласие на интервью. Но нет, Лес так не мог сделать, это было не в его правилах. И, кроме того, никому не удалось бы поговорить с генералом, не переговорив предварительно с Лайоном. А Лайон не из тех, кого легко уговорить поменять решение.

– Да, я вас ждал, – ответил генерал, не утруждая себя дальнейшими объяснениями. – Присаживайтесь, прошу. Не желаете ли выпить что-нибудь?

– Нет-нет, спасибо.

Энди неожиданно почувствовала себя школьницей, уличенной в озорной проделке. Она присела на краешек плетеного кресла с высокой спинкой. Пристроив рядом с собой на сиденье маленькую сумочку, одернула юбку и выпрямилась.

– Вы ведь даже не смотрели в мою сторону. Как вам удалось…

– Военный опыт, миссис Мэлоун. У меня всегда были уши как локаторы. Мой великолепный слух был настоящим проклятием для младших офицеров. Они не могли посплетничать обо мне за моей спиной. – Он снова рассмеялся.

– Но откуда вы знаете мое имя?

Несмотря на то что ее застали на месте преступления, Энди была счастлива. Наконец-то она встретилась лицом к лицу с одним из самых знаменитых героев войны. Теперь, правда, тело его одряхлело, но мозг оставался острым как бритва. Водянистые глаза слезились, но замечали они, показалось Энди, гораздо больше, чем сам генерал хотел показать. К тому же он обладал необыкновенной проницательностью.

– Вы видели мои телевизионные программы?

– Нет, мне очень жаль, но я не видел ни одной. Я знаю, кто вы такая, потому что Лайон рассказал мне, что встретил вас вчера в городе.

Лицо Энди мгновенно превратилось в маску безмятежного спокойствия.

– Неужели? – холодно сказала она. – А сказал ли он вам, как он был груб со мной?

Старик рассмеялся громким лающим смехом, вызвавшим у него сильнейший приступ кашля. Не имея ни малейшего представления, что нужно делать в этом случае, и боясь даже думать о последствиях, случись с ним что-нибудь, Энди подбежала к генералу.

Приступ наконец затих, и Майкл Рэтлиф махнул рукой, давая понять, что она может вернуться в свое кресло. Глубоко вздохнув несколько раз, он сказал:

– Нет, Лайон ничего не говорил о вашей встрече, но это на него похоже.

Генерал вытер слезящиеся глаза белым батистовым платком, и – Энди могла бы поклясться – в его глазах промелькнуло хитровато-шаловливое выражение.

– Лайон мне сказал, что очередная пиявка из прессы шастала по городу, вынюхивая и задавая вопросы. Он назвал вас… дайте-ка подумать… любопытной сучкой. Да, думаю, именно так он сказал. И продолжал в том духе, что вы, без сомнения, надеетесь с помощью своего личика и фигурки выудить из живой мумии «историю». А после этого описал мне вас в мельчайших подробностях.

Густая краска залила щеки Энди. От злости она даже заскрежетала зубами. Какая мерзость! Пиявка. Сучка. Да как он смеет?!

Энди усилием воли подавила гнев, охвативший ее: она понимала, что генерал с интересом наблюдает за ее реакцией.

– Генерал Рэтлиф, я хочу, чтобы вы знали: ваш сын заблуждается на мой счет. Я действительно расспрашивала людей о вас и вашей жизни здесь, на ранчо, но только потому, что я хочу…

– Вам вовсе не нужно оправдываться передо мной, миссис Мэлоун. Я только лишь рассказал вам, какое впечатление вы произвели на Лайона. А для того, чтобы я мог составить свое собственное мнение, позвольте мне задать вам несколько вопросов. Вы работаете на кабельное телевидение и хотите сделать со мной интервью. Верно?

– Да, сэр. Мы, то есть я хочу сделать серию интервью, которые бы выходили в эфир по вечерам в течение недели. Каждое по полчаса.

– Почему?

– Почему? – повторила она, не понимая вопроса.

– Почему вы хотите делать интервью именно со мной?

Мгновение она смотрела на него в замешательстве, потом, слегка тряхнув головой, сказала:

– Генерал Рэтлиф, вы часть американской истории. Ваше имя будет в каждой книге о Второй мировой войне. Многие годы вы жили в уединении на этом ранчо, и американцам любопытно: отчего так? Они хотят знать, чем вы занимаетесь.

– На это я могу ответить одним словом – ничем. Просто сижу здесь день за днем, старею, дряхлею, жду смерти. – Он поднял руку, заметив, что она собирается возразить. – А теперь, миссис Мэлоун, послушайте: если нам когда-нибудь предстоит работать вместе, то мы должны быть взаимно откровенны. Я скоро умру. Я долго этого ждал и даже предпочел бы, чтобы это произошло скорее. Я устал быть старым и бесполезным.

Энди нечего было на это сказать, некоторое время они сидели молча. Первым заговорил генерал:

– Предположим, я соглашусь на это интервью. Но вы будете соблюдать условия, скажем так, моей капитуляции?

Сердце у Энди учащенно забилось. Он готов согласиться!

– Да, сэр.

– Очень хорошо. Можете делать свое интервью, миссис Мэлоун. Только не пойму, почему вам интересен именно я, а не другой, более выдающийся человек.

– Вы неординарный человек, поистине выдающаяся личность. – Она действительно так считала.

Он рассмеялся, и на этот раз мягко:

– В дни моей молодости, возможно. Ну а теперь к моим условиям. Вы можете задавать любые вопросы о моем детстве, школьных годах, воинской учебе, о карьере до и во время войны. Кстати, во время Первой мировой я был пехотинцем. Вам это известно? – И, не дожидаясь ее ответа, продолжил: – Вы можете спрашивать меня о войне в целом, но я не стану обсуждать отдельные сражения.

– Очень хорошо!

– Я откажусь отвечать, если вы станете расспрашивать о них.

– Понимаю.

На самом деле она ничего не поняла, но сейчас была готова согласиться на что угодно, только бы получить возможность сделать интервью.

– Когда мы начнем? Сегодня?

Энди улыбнулась:

– Нет. Сегодня вечером я свяжусь со своей съемочной группой, и через день или два они прибудут сюда с аппаратурой и оборудованием.

– Интервью будет снято как кино?

– На видеопленку.

– На видеопленку, – задумчиво повторил старик, словно не совсем понимая, в чем разница.

– Это то же самое, что кино, только лента похожа на магнитофонную. – Он важно кивнул. – А до приезда группы мне хотелось бы осмотреться, выбрать место для съемок. Мне не хочется делать всю серию в одном и том же месте.

– У нас будет возможность получше узнать друг друга. – Он заговорщицки подмигнул ей. – Сколько времени займут съемки?

– Мы будем работать каждый день столько, сколько позволит ваше самочувствие. Я думаю, что, если в день мы будем отснимать полную получасовку, мы закончим…

– Вы уже закончили.

Энди резко обернулась и в проеме двери увидела Лайона. На фоне солнечного дня его фигура вырисовывалась зловещим силуэтом.