Папа поднял руку, призывая нас обоих успокоиться.

— А ну прекратили. Оба. Эммет, уважай свою мать. Она не пытается лишить тебя чего-то хорошего. Она пытается тебя защитить.

— Джереми — что-то хорошее.

— Да, но это не означает, что тебе нужно съезжаться с ним прямо в эту секунду. Я все еще думаю, что это хорошая идея, но мама не говорит, что озабочена этим потому, что ты аутист. На самом деле все наоборот. Ты ее маленький мальчик, и ты говоришь ей, что хочешь вырасти прямо сейчас. Она волнуется за тебя и грустит.

Тут мама начала плакать. Причем так сильно, что стала закрывать глаза и прикрывать рот рукой. Отец положил свою руку ей на спину и, выводя ладонью круги на ее спине, стал что-то тихо говорить маме на ухо.

Я наблюдал за ними, желая продолжить спор, потому что хотел, чтобы они разрешили мне жить с Джереми в «Рузвельте», но не хотел, чтобы мама плакала.

Доктор Норт посмотрел на меня поверх его очков.

— Эммет, скажи мне, почему ты думаешь, что вы с Джереми должны жить вместе в «Рузвельте»? Расскажи, почему это хорошо даже при том, что вы только начали строить отношения. Покажи мне, что ты понимаешь, как это важно.

Я хмыкнул, уставился в пол, стал покачиваться и мягко взмахивать руками, пока думал об этом. Я не понимал, почему это важно, но я думал об этом не в том ключе, в каком думала моя мама. Она превратила все в проблему, а для меня тот факт, что мы являемся парой, делал наше совместное проживание еще лучше. Я был уверен, что все понимаю лучше кого бы то ни было. Это заставило меня волноваться и думать о том, что, возможно, я не прав, возможно, это плохая идея. Но как эта идея могла быть плохой, если я чувствовал, что нет ничего важнее в мире?

Тихий голос доктора Норта ворвался в мои мысли.

— Мы обсуждали на групповых сеансах с Джереми, как важно следить за нашими чувствами, когда мы вступаем в новые отношения. Ты помнишь об эйфории?

Я нахмурился и вспомнил.

Он хочет сказать мне, что это эйфория?

Доктор Норт был настолько хорош, что иногда мог читать мысли.

— Я не говорю тебе, что согласен или не согласен с твоей матерью, Эммет. Я указываю на вещи, которые ты должен обдумать, и настоятельно призываю тебя выдать логический аргумент, чтобы отстоять свой выбор перед родителями. И перед собой.

Знание, что он не осуждает меня, помогло. Я закрыл глаза и сосредоточился. Качаясь и взмахивая руками, я вспоминал разговор, который состоялся несколько дней назад между доктором Нортом, Джереми и мной. О том, что эндорфины, выделяющиеся во время новых отношений (дружеских или романтических), были так же сильны, как героин. Они заставляют наш мозг вытворять сумасшедшие вещи, вот откуда произошла фраза «сойти с ума от любви». Доктор Норт говорил о том, что мы должны быть осторожны в принятии любых решений на ранних стадиях отношений, потому что мы словно под кайфом.

Был ли я под кайфом? Да, наверное.

Но это не значит, что мое решение плохое. Это просто означает, что мне нужно быть предельно осторожным.

Я думал о жизни в «Рузвельте», и когда во мне начала зарождаться эйфория, я положил ее в коробку и отложил в сторону, чтобы рационально проанализировать ситуацию. Все-таки это был хороший выбор для нас обоих. Мы бы находились под присмотром, но с нами бы не нянчились, как с детьми. Это была бы реальная жизнь, но лучше. Как отдельная дорожка в боулинге. Никаких плохих соседей, вернее, никаких соседей, которые бы не поняли мой аутизм. Недалеко от дома моих родителей. Мы все еще можем доходить пешком до «Уистфилда». «Рузвельт» находится недалеко от больницы, от центра города и автобусной остановки. Все это отлично. Так почему моя мама нервничает? Из-за того, что мы с Джереми пара? Я не понимал, что в этом плохого.

Я открыл глаза и пересказал все мои мысли доктору Норту, а он повернулся к моей маме.

— Ну, Мариетта? Можете ли вы объяснить, почему думаете, что совместное проживание Эммета и Джереми — это плохо?

— Да, могу. Их отношения могут не сложиться, и тогда они застрянут вместе.

— Если наши отношения не сложатся, то мы перестанем быть парой и станем просто соседями по комнате, или один из нас съедет. Но они сложатся. Мы будем работать над ними каждый день. Это то же самое, что и распознавать лица. Но в этом случае домашней работы больше.

— Что, если кто-то из вас захочет съехать? Мы не сможем купить еще одну квартиру.

— В этом случае я вернусь домой, а Джереми останется там. Его мама не такая хорошая, как моя. — Я стал сердиться. — Но мы не расстанемся. Прекрати говорить, что мы разойдемся.

— Я не утверждаю это. Я говорю, что это возможно. Ты не можешь знать, что все будет хорошо.

— Я знаю, что будет. Наш дом может сгореть, и я потеряю все свои вещи. Они будут гореть в огне и плакать. Ты можешь умереть, и тогда я буду плакать. Но я не собираюсь прожить свою жизнь, беспокоясь о плохих вещах, которые могут произойти, мама. И тебе советую поступать так же.

Мамины плечи опустились, а мой отец усмехнулся.

— Как я и говорил. Гораздо толковее, чем большинство девятнадцатилетних. — Он уперся руками в свои колени и посмотрел мне в глаза. — Малыш, я верю, что у тебя все получится. Но думаю, что сначала нам с тобой, Джереми и его родителями необходимо устроить большой семейный совет. Так твоей маме будет спокойнее, да и Джереми необходима эта встреча.

Я обдумал его слова.

— Было бы хорошо, если бы мы встретились с Джереми, но его родители ужасно себя поведут.

Мой папа улыбнулся своей улыбкой а-ля Джон Белуши.

— Это еще больше поможет твоей маме.

Встречу отложили на неделю, а тем временем мы начали заполнять документы для проживания в «Рузвельте» — я и Джереми, оба.

Обычно такие вещи делают мои родители, но сейчас они только помогали мне, потому что эта часть процесса, созданная Бобом, делала нас независимыми. Это было захватывающе. Я получил свой собственный расчетный счет, которого у меня никогда не было, и дебетовую карту. Подруга Боба, Салли, которая была одним из тех социальных работников, что будут жить с нами в «Рузвельте», в квартирах внизу, показала мне, как отслеживать свой баланс. Это было не сложно, но мне не нравилась бумажная волокита, поэтому я нашел онлайн-программу и приложение для телефона, в котором можно было вести учет моих покупок. Приложение глючило, поэтому я создал новое, которое работало лучше, и перенес его и ей, на что она сказала мне, что я гений.

Я сказал ей «Спасибо» вместо «Я знаю». Невежливо говорить людям, что вы знаете, как вы умны, и еще мне кажется, в этом нет смысла, но Алтея говорит, что я должен просто соглашаться.

Быть независимым — это тяжелый труд. Мне пришлось завести таблицу бюджета, где я должен писать, сколько хотел потратить и на что, но проблема была в том, что я не всегда заранее знал, что мне может понадобиться. Мне нужно экономить деньги на случай, если понадобится что-то непредвиденное, но я должен был решить, стоит ли это покупать. Управление бюджетом захлестнуло меня. Было намного проще спросить у мамы, можем ли мы купить мне что-то. Салли сказала, что все будет легче, но теперь я понял, почему все так нервничали из-за моей самостоятельности. Я был рад, что родители будут от меня всего лишь на расстоянии одной улицы, и папа будет следить за моим счетом. Но счет в банке был не самой трудной частью независимости в «Рузвельте». Самой трудной частью была миссис Сэмсон.

Хорошо, что мой отец предложил встретиться семьями, потому что Джереми так нервничал по поводу разговора со своей матерью, что даже доктор Норт сказал, что будет лучше, если все мы будем с ним, хотя Джереми все равно волновался. В первую очередь моя мама хотела обсудить наше совместное проживание, но доктор сказал, что это должно быть групповой терапией для Джереми, а потом уже для всех остальных.

На сеансе присутствовали я, Джереми, доктор Норт, мои родители, Алтея и чета Сэмсонов. Мама сказала, что миссис Сэмсон будет чувствовать себя так, будто все на нее набросились, но доктор Норт ответил, что пусть лучше она чувствует себя неловко, чем Джереми будет загнанным в угол. Также мама повторяла, что, когда два человека так быстро начинают жить, как пара, это неправильно, но всякий раз, когда она это говорила, мой папа подмигивал мне, чтобы я держал рот на замке. Когда папа подмигивает, происходят хорошие вещи.

У миссис Сэмсон было измученное лицо, когда мы вошли в больничную комнату, отведенную для групповой терапии, а выражение лица мистера Сэмсона под его усами и бровями было трудно прочитать: оно, казалось, походило и на фотографии с разъяренными людьми, и с нервничающими одновременно. Я рассказал об этом маме, и она сказала, что эта эмоция — напряженность.

Мы сели в круг на жесткие стулья, я старался не ерзать, потому что мои раскачивания и напевания смутят Сэмсонов. Я совсем не махал руками, и хоть был не уверен, что у меня получится установить зрительный контакт, я хотел попробовать. Я хотел жить с Джереми в «Рузвельте» больше всего на свете.

Доктор Норт улыбнулся всем нам и принял расслабленную позу.

— Рад видеть вас всех здесь. Спасибо за то, что пришли. Я хотел бы обсудить несколько вещей и, во-первых, чтобы не возникло недоразумений, позвольте прояснить цель нашей встречи. Первое правило состоит в том, что это встреча Джереми, и все собрались и приглашены сюда по его желанию, чтобы обсудить его восстановление и следующий этап его жизни. Все присутствующие важны для него и являются частью этого процесса. Это понятно?

Мои родители и Алтея кивнули, я произнес «да», а родители Джереми сидели по-прежнему прямо и неподвижно. Думаю, они все поняли, но им это не понравилось.

Доктор Норт терпеливо улыбнулся Джереми.

— Говори, когда будешь готов.

Джереми был не готов. Сгорбившись, он часто и неглубоко дышал. Я сидел рядом, наблюдал за ним и мог слышать его дыхание. Он сжал руки на своих коленях в кулаки так крепко, что костяшки его пальцев побелели.