— Мне пора домой. Остаться здесь на ночь плохая идея, и я не думаю, что мой аутизм мне позволит. Прости. Но я могу задержаться еще ненадолго.

Мне хотелось, чтобы он остался на всю ночь. Мне было нужно, чтобы он остался со мной, но я понял, что он не может.

Хотя бы еще немного. Объятий. Поцелуев.

Я кивнул Эммету.

Действие сильных препаратов заканчивалось.

Я похлопал по месту рядом со мной.

Ляг рядом. Обними меня.

— Это не комната. И ты весь в трубках.

Я был слишком измотан, чтобы спорить, поэтому просто откинул одеяло и ждал. Походив и понапевав еще немного, Эммет сел ко мне. Он возился с рельсом на кровати и уронил пульт от телевизора, проворчав что-то, прежде чем занял нужное положение, близко ко мне, и наши тела соприкоснулись.

— Они арестуют нас, — пробормотал он.

Я накрыл нас одеялом и, прикоснувшись к его лицу уверенным движением, которые ему нравились, прижался губами к его губам. Приоткрыв рот, я облизал его губу.

Эммет вздрогнул и пробормотал:

— Ты лизнул меня. — Но потом он тоже приоткрыл рот, впустив мой язык.

Из-за всех этих препаратов эрекции у меня быть не могло, но я почувствовал его твердость, упирающуюся мне в пах. Его поцелуи были неуклюжими и робкими, но я был смел, и Эммет принимал каждое мое движение. Обняв меня за плечи, он дышал все тяжелее и тяжелее, пока не отстранился.

Когда он заговорил, голос его дрожал.

— Джереми, если ты продолжишь меня целовать, я кончу прямо в трусы.

Я улыбнулся, но поцелуев не продолжил, только уткнулся носом в его щеку. У него была лучшая щетина на свете, ощущать её было так хорошо.

— Спасибо за то, что вызвал 911. За то, что ты со мной.

За то, что ты есть.

— 911 вызвала моя мама, но с моего телефона.

Эммет тоже неловко уткнулся носом в мою щеку, но без моего напора.

— Пожалуйста, Джереми, не делай так больше.

Я хотел пообещать ему, что больше этого не сделаю. Мне хотелось сказать, что я не думаю о самоубийстве, пока он со мной.

Это было бы ложью. Поэтому я поцеловал его губы еще раз и прижался к нему.

Когда вошла медсестра, она не накричала на нас, но велела Эммету уйти, и, когда он ушел, я молча уткнулся в подушку и захныкал. Прежде чем грусть поглотила меня, медсестра сделала мне укол еще какого-то препарата, и я заснул.

На следующее утро я проснулся уже не с таким сильным ощущением опьянения. Оказалось, что я реагировал на успокоительные препараты сильнее, чем они ожидали, поэтому так долго чувствовал себя настолько одурманенным, но теперь, хоть я и чувствовал себя по-прежнему ослабевшим, я был в состоянии сидеть, ходить и двигаться.

После проверки уровня кислорода в моей крови мне сняли все трубки и капельницы и принесли большой завтрак.

Эммету тоже принесли завтрак, потому что он вернулся, как только я проснулся.

Он ел молча, а потом стоял надо мной, практически кормя меня с ложечки, заставляя все съесть. Медсестрам мы, наверное, казались милыми, они продолжали улыбаться и смотреть на нас. Хотя некоторые из них знали Эммета, как он объяснил, его мать навещала в этой больнице своих пациентов.

Вскоре после того, как мы съели наш завтрак, приехали наши родители, все четверо, и матери, и отцы обоих. Мой отец держал мать под руку, успокаивающе её поглаживая, пока она вытирала свои глаза. Джен приехала с ними, хотя стояла она немного подальше, серьезная и бледная. Она всегда держалась так отстраненно по отношению к нашей семье, но, когда мы с ней разговаривали по телефону или находились наедине, она вела себя по-другому.

Мне надоело думать о том, как ужасен будет день, когда они заставят меня чувствовать себя плохо из-за того, что я почти сделал. На какое-то мгновение это заставило меня пожалеть, что мне не удалось покончить с собой, но потом Эммет взял меня за руку, и я не жалел больше ни о чем. Однако я не получил нотаций и нагоняя, которых ожидал. Когда все стали чувствовать себя неловко и оглядываться по сторонам, в палату вошел доктор.

Эммет, сияя, встал.

— Доктор Норт, вы врач Джереми?

— Да, я один из них. Рад снова тебя видеть, Эммет. Мариетта, Даг. — Врач пожал им руки и повернулся к моим родителям.

— Доктор Говард Норт. Приятно познакомиться.

Мои мать и отец приняли его рукопожатие, но вели себя так, будто им стыдно, как будто они смущены тем, что им пришлось вызвать мне врача. Доктор Норт не заметил этого, а если и заметил, то проигнорировал их.

— Я хочу попросить всех вас ненадолго покинуть палату, чтобы я мог поговорить с Джереми наедине. Если вы подождете в холле, я подойду к сестринскому посту и дам знать, когда мы закончим.

Мой отец застыл, и его усы приняли горизонтальное положение, параллельное его плечам.

— Мы остаемся. Он наш сын. Мы имеем право услышать то, что вы у него спросите.

Джен закатила глаза, но ничего не сказала, а доктор Норт спокойно обратился к моим родителям.

— При всем уважении, мистер Сэмсон, ваш сын совершеннолетний. Если он захочет, чтобы вы присутствовали при нашей беседе, то можете остаться. Можете присутствовать и на других беседах, если он согласится на это, но по закону Джереми имеет право принимать самостоятельные решения относительно его здоровья. И даже если бы он был несовершеннолетним, то я бы все равно настаивал на том, чтобы эта беседа хотя бы частично проводилась конфиденциально. Это не из-за неуважения к вам, как к родителям, а из уважения к Джереми, как к личности.

Это приятно меня удивило, но я сразу напрягся, когда отец посмотрел на меня, явно ожидая, что я скажу доктору Норту, что мы можем говорить при них, и я хочу, чтобы они остались. Я не хотел, поэтому уставился на одеяло и позволил доктору Норту прогнать их всех. Я не возражал, чтобы остался один единственный человек, но он ни на что не жаловался. Эммет обхватил двумя пальцами два моих в знак молчаливого прощания. Потом все ушли, и в палате остались только я и доктор Норт.

Улыбаясь, он пододвинул стул к моей кровати и принял на нем расслабленную, но вежливую позу.

— Ты сегодня хорошо выглядишь. Как ты себя чувствуешь?

Я согнул лежащие поверх одеяла руки. Мне не хотелось говорить о том, как я себя чувствую. Меня осенило, что, возможно, из-за этой ужасной ошибки, которую я совершил, они поместят меня в какое-нибудь заведение. Эта мысль заставила мой завтрак проситься наружу.

— Спасибо, что Эммет остался вчера со мной. Я имею в виду, что думаю, это благодаря вам. Я ценю это, и думаю, он тоже.

— Всегда пожалуйста, — сказал он. — А почему ты не хочешь рассказать мне о том, как ты себя чувствуешь?

Мои ногти снова и снова царапали одеяло, а я уставился на свои ноги.

— Я в порядке. Простите, что всех напугал.

Я начал говорить, что это больше не повторится, но остановился, почти уверенный в том, что этот парень видит ложь насквозь.

— Джереми, ты не должен нервничать. Здесь тебе нечего бояться.

Но я боялся многого.

Несмотря на препараты, я почувствовал, как приступ паники ищет способ вырваться наружу. Я не мог потерять Эммета после того, как снова его обрел.

Прохладные, слегка обветренные руки сомкнулись на моих.

— Поговори со мной о том, что заставляет тебя беспокоиться. Позволь мне помочь тебе.

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь затолкнуть страх поглубже. Мне не хотелось говорить ему, чего я боюсь, но, если я не скажу, это гарантирует, что у меня начнется приступ паники, из-за которого меня, скорей всего, упрячут в психушку.

— Я не хочу в психиатрическую больницу.

— Мы всего лишь разговариваем, а не изучаем такую возможность, Джереми. Как ты сейчас себя чувствуешь?

Смущенно и напугано. И еще глупо.

Раньше я чувствовал себя лучше. Когда Эммет был здесь.

— Я хочу увидеть Эммета.

— Ты увидишь. Но сначала мне нужно, чтобы ты поговорил со мной о своих чувствах.

Я не хотел.

— Я хочу пойти домой.

Не очень, на самом деле, но это было лучше того, что происходит сейчас. Одному Богу известно, что этот парень найдет у меня в голове, если начнет копаться в ней.

Доктор Норт не касался меня, но он наклонился ко мне и заставил почувствовать себя так, будто он ко мне прикоснулся.

— Мне нужно, чтобы ты внимательно выслушал меня, Джереми. То, что я собираюсь тебе сказать, может тебя расстроить, но я хочу, чтобы ты это выслушал. Ты сможешь это сделать?

Мой желудок скрутило узлом. Я сухо кивнул и уставился на свои колени.

— Хорошо. Спасибо. То, что ты сделал — это серьезно. У тебя не будет неприятностей, никто не будет ругать, осуждать или наказывать тебя. Но домой ты пойти сейчас не сможешь. На самом деле скоро мы поедем в психиатрическое отделение интенсивной терапии, где ты пробудешь как минимум несколько дней для наблюдения.

С таким же успехом он мог закачать лед в мои вены. Я чувствовал себя слишком хреново, чтобы запаниковать, но все равно попытался. На сей раз он действительно положил руку мне на плечо, довольно мягко, но это удержало меня на месте, когда он заглянул мне в глаза.

— Это не наказание. Это лечение. Важно, чтобы ты понял это.

Его голубые глаза были настолько бледными и не яркими, что казались почти серыми. Эти глаза были добрыми, как у дедушки. Но, даже учитывая эту доброту, мне хотелось плакать.

— Я… я не могу… я не буду.

Он держал руку на моем плече, но именно его ласковый голос удерживал меня на месте.

— Пожалуйста, пойми, не я это придумал. В попытке причинить себе вред ты поднял на уши целую систему государственного здравоохранения. Твои действия указывают на то, что ты не контролируешь себя, и сейчас ни ты, ни твоя семья не можете принимать решение, куда ты отправишься. Сделай глубокий вдох.

Он сделал паузу и ждал, пока я пытался привести в норму свое дыхание. Потом продолжил.